Сталин прекрасно знал, кто мог голосовать против него — безусловно, не люди, подобные Хрущеву, которые поднялись по должностной лестнице при Сталине и обожествляли его. Нет, Сталин понимал, что им недовольны старые кадры ленинских времен.
Во время ХVII съезда руководитель партийной организации с Северного Кавказа встретился с Кировым, секретарем партийной организации Ленинграда, и сказал ему по секрету: «Среди старых партийцев идет разговор о том, что настал момент заменить Сталина кем-нибудь, кто будет более пристойно обращаться с людьми, которые его окружают. Товарищи в нашем кругу считают, что Генеральным секретарем должен стать ты».
Киров пошел к Сталину и все ему рассказал. Сталин выслушал его и просто ответил:
— Спасибо тебе, товарищ Киров.
В конце 1934 года возле Смольного института, где находился рабочий кабинет Кирова, появился озлобленный, исключенный из партии Леонид Николаев. Николаева арестовали, возможно, потому, что он выглядел подозрительно. Его обыскали и обнаружили пистолет. Тем не менее отпустили. Вывод мог быть только один: его выпустили по приказу руководителей той же организации, которая послала его совершить террористический акт. Некоторое время спустя Николаев проник в Смольный и застрелил Кирова, когда тот подымался по лестнице. Телохранитель Кирова отстал и не успел ничего сделать.
Позднее распространились слухи, что Сталин распорядился, чтобы Николаева доставили к нему. Николаев упал на колени, говорил, что действовал по приказу и молил о пощаде, возможно, рассчитывая на то, что его оставят в живых, поскольку он лишь выполнял приказ. Глупец. Для того, чтобы эта миссия осталась в тайне, его надо было ликвидировать. Что и было сделано».
Бывший генерал НКВД А. Орлов описывает допрос Сталиным Николаева несколько иначе. По свидетельству близкого друга Орлова начальника Экономического управления НКВД Миронова, присутствовавшего на допросе, дело будто бы происходило так. В комнате были Сталин, Ягода, Миронов и оперативник, доставивший Николаева из камеры. Перед этим Сталин разговаривал — с глазу на глаз, без свидетелей, больше часа — с Запорожцем.
Николаев, войдя в комнату, остановился у порога. Голова его была забинтована. Сталин сделал ему знак подойти ближе и, всматриваясь в него, задал вопрос, прозвучавший почти ласково:
— Зачем вы убили такого хорошего человека?
— Я стрелял не в него, я стрелял в партию! — упрямо отвечал Николаев. В его голосе не чувствовалось ни малейшего трепета перед Сталиным.
— А где вы взяли револьвер? — продолжал Сталин.
— Почему вы спрашиваете у меня? Спросите у Запорожца! — якобы последовал дерзкий ответ.
Лицо Сталина позеленело от злобы.
— Заберите его! — буркнул он.
Уже в дверях Николаев попытался удержаться, обернулся к Сталину и хотел что-то добавить, но его тут же вытолкнули за дверь.
Как только дверь закрылась, Сталин, покосившись на Миронова, бросил Ягоде:
— Мудак!
Не заставляя себя специально просить, Миронов направился к выходу. Несколько минут спустя Ягода слегка приоткрыл дверь, чтобы вызвать Запорожца. Тот оставался наедине со Сталиным не более четверти часа. Выскочив из зловещей комнаты, он зашагал по коридору, даже не взглянув на Миронова, продолжавшего сидеть в приемной.
О допросе Сталиным Николаева существует множество легенд и домыслов. К их анализу и сопоставлению мы еще вернемся, а сейчас завершим цитирование интересующего нас фрагмента из «секретных пленок» Хрущева. Мне известно еще кое-что, — говорит Никита Сергеевич, рассказав о сцене допроса Николаева Сталиным. — Когда Сталин прибыл в Ленинград для расследования обстоятельств убийства Кирова, он приказал привести к нему на допрос комиссара, который был лично ответственным за охрану Кирова в тот день. (Речь идет о Борисове. — Н. З.) Грузовик, в котором его везли к Сталину, попал в аварию, комиссар погиб.
Значительно позже была предпринята попытка разыскать и расспросить людей, которые сопровождали комиссара. Всех их расстреляли. Я предложил поискать шофера. К счастью, он был жив. Он сказал нам, что авария вовсе не была серьезной — всего лишь небольшое столкновение. Однако он вспомнил, что слышал глухой звук удара в крытом кузове грузовика. Так прикончили комиссара.
Я не сомневаюсь, что за кулисами заговора действовал Сталин. Кирову удалось превратить партийную организацию Ленинграда в действенную, активную группу. Он был очень популярен, и удар по нему причинил бы боль партии и народу. Может быть, именно поэтому его выбрали в качестве жертвы. Его смерть послужила предлогом для того, чтобы встряхнуть всю страну, накалив тревогу среди людей до такой степени, чтобы они примирились с террором и позволили Сталину избавиться от неугодных и «врагов народа».
По свидетельству О. Г. Шатуновской, после рассылки членам Президиума ЦК докладной записки об обстоятельствах убийства Кирова и по другим процессам Хрущев распорядился положить все собранные материалы в архив. В ответ на ее возражения заявил:
— Нас сейчас не поймут. Мы вернемся к этому через пятнадцать лет.
Но осуществить обещанное ему не удалось — через два года он сам был смещен своими сподвижниками.
Еще до снятия его со всех постов ушла на пенсию Шатуновская. К ней стали приезжать бывшие ее свидетели, они рассказывали, что от них снова берут показания. Ольга Григорьевна поняла: идет переоценка выводов комиссии. И не ошиблась: к работе приступила новая комиссия — под руководством Пельше.
Потом все заглохло. На целых двадцать лет. Нигде — ни в средствах массовой информации, ни в исторической литературе, ни в научных кругах — о трагедии в Смольном ни звука.
Заговор молчания был прерван лишь с началом перестройки. Первыми его нарушили ленинградские газеты, опубликовавшие серию статей А. Кирилиной. Старший научный сотрудник института истории партии при Ленинградском обкоме КПСС смело заявила, что провозглашение истин — занятие более легкое, чем их поиск. Призвав писать о прошлом не на эмоциях, а постигать историческую правду через документы и факты, она пришла к выводу, прямо противоположному заключению Шатуновской, заявив со страниц ленинградской печати: ни прямых, ни косвенных свидетельств причастности Сталина к убийству Кирова ее институт не имеет.
Начиная с 1987 года А. Кирилина опубликовала в газетах и журналах более двух десятков серьезных статей, в которых анализирует все мыслимые и немыслимые версии и легенды о трагедии в Смольном. По всему чувствовалось, что автор склонна рассматривать в качестве наиболее вероятного предположения версию об убийстве, задуманном и осуществленном одиночкой, впрочем, не отвергая решительно и другие версии.
Но ведь и Ольга Григорьевна даром времени не теряла — она тоже поверила в перестройку! Шатуновскую можно понять: она первая, да еще на таком высоком уровне — от имени Президиума ЦК — несколько лет занималась сбором документов, опросом оставшихся в живых свидетелей, их родственников и знакомых. Старая большевичка, ознакомившись с изысканиями Кирилиной, в особенности с ее сомнениями относительно причастности Сталина к убийству Кирова, заявила категорический протест, настаивая на правильности заключения, изложенного в ее докладной записке в 1961 году.
Итак, на чем настаивала Ольга Григорьевна? Вот краткий пересказ беседы с ней автора этой книги.
Во-первых, считала Шатуновская, у Сталина были основания опасаться Кирова из-за его возросшей популярности, а также ставшего ему известным тайного совещания некоторых членов ЦК во время работы ХVII съезда на квартире Орджоникидзе, где обсуждался вопрос об отстранении Сталина. Прямых свидетельств об этом совещании, в котором будто бы принимали участие Косиор, Эйхе, Шеболдаев и другие, нет. Шатуновской известно о нем от Елены Смородиной, жены репрессированного комсомольского вожака Ленинграда Петра Смородина, а также от Алексея Севастьянова, старого товарища Кирова. Отдыхая летом 1934 года в Сестрорецке, Киров якобы сказал ему: «Сталин теперь меня в живых не оставит». С тех пор семья стала жить в постоянном страхе. О совещании на квартире Орджоникидзе Шатуновской говорила также член партии с 1911 года С. Л. Маркус — сестра жены Кирова — якобы со слов самого Сергея Мироновича.
Во-вторых, допрос Сталиным Николаева. Да, записи во время разговора не велись. Но она убеждена, что Николаев сразу же заявил: его четыре месяца склоняли к покушению энкаведисты, настаивая на том, что это необходимо партии и государству. За это признание Николаев здесь, в кабинете, был зверски избит. Кто подтвердил, что именно так и было? Пожалуйста, старый большевик Опарин. Он сообщил об этом Шатуновской со слов ленинградского прокурора Пальчаева, присутствовавшего на допросе. Прокурор понял, что влип в какую-то закулисную игру и ему теперь не сносить головы. Он застрелился, но перед тем, как пустить в себя пулю, успел рассказать о тайне своему другу Опарину. Есть и еще одно свидетельство — Дмитриева, тоже старого большевика, приятеля второго секретаря обкома Чудова. Чудов, как и прокурор Пальчаев, присутствовал на допросе. Перед арестом Чудов успел рассказать Дмитриеву о сцене во время допроса.
