Беспрецедентный рост политического сознания «среди масс, сделал эти массы крайне восприимчивыми в отношении эмоциональной привлекательности национализма, социального радикализма и религиозного фундаментализма. Этим порывам способствуют осознание неравенства, понятное чувство зависти, раздражения, враждебности, интенсифицированным самовозвышающим культурным и религиозным презрением в отношении гедонизма привилегированных». В этой ситуации мобилизация масс не потребует особых усилий. Как признает Бжезинский, «в отличие от слабых, сильные не могут позволить себе роскошь сверхупрощения». Первые, часто находя несовместимость ислама и других религий с модернизацией, бьются с «великим Сатаной», вторые обязаны проанализировать ситуацию. Но и первые имеют шанс. «Ислам теологически не более враждебен демократии, чем христианство, иудаизм или буддизм»[246].
И все же, как полагает Бжезинский, на протяжении нескольких грядущих десятилетий самым опасным регионом земли, «мировыми Балканами», источником потрясений будут страны ислама. Основные битвы Америки произойдут именно здесь. Задачей целого поколения американцев будет умиротворение этого региона, где сконцентрирован наибольший объем политической несправедливости, социального бедствия, демографического роста, высокоинтенсивного насилия. Именно здесь сосредоточены 68 процентов мировых запасов нефти, 41 процент газа. Запад будет потреблять 60 процентов этих энергетических богатств (16 процентов – Западная Европа, 25 процентов – США, 19 процентов – Дальний Восток). Взрывным элементом региона является разделенный Курдистан и обиженная Палестина.
Бжезинский не верит в прочные американо-индийские узы – во-первых, причиной тому религиозная, этническая и религиозная мозаика, угрожающие единству индийского государства; во-вторых, враждебность Пакистана и Китая. Что касается России, то Бжезинский ставит под вопрос возможность ее превращения в главного стратегического партнера Америки. Он предполагает, что занятость Америки в Ираке подвигнет Москву на новое давление в отношении Азербайджана и Грузии. Он явно занижает значимость России как «нелюбимой» прежними зависимыми территориями. «Нынешняя российская неспособность служить социальным примером ослабляет ее значимость для США как международного партнера... В конечном счете Америка имеет лишь одного настоящего партнера в решении проблемы „глобальных Балкан“, и этот партнер – Европа, организованная в Европейский союз и интегрированная в военном отношении с Соединенными Штатами».
Ключевой вопрос будущего, согласно Бжезинскому, это «проснутся ли Соединенные Штаты окруженными ненавидящими их антиамериканскими демагогами, или Америка построит привлекательное мировое сообщество, имеющее общие интересы»[247]. Последнее не предполагает мировое правительство, которое Бжезинский называет непрактичной идеей – единственным мировым правительством может быть лишь американская глобальная диктатура (нестабильное, саморазрушающее предприятие).
Это осевая идея. Только союз с Европой кажется Бжезинскому залогом долгого американского глобального доминирования. «Будучи вместе, Соединенные Штаты и Европейский союз являют собой основу глобальной политической стабильности и экономического богатства». (Желательной была бы и поддержка этого союза Японией). На основе союза США и ЕС можно создать мощное международное сообщество, привлекательное для многих. Итак, лидерство, а не доминирование; привлечение европейских союзников, а не их высокомерное игнорирование, «интеллектуально ответственные усилия того, кого американский народ избрал своим президентом и который обязан приложить силы для просвещения собственного народа... И лишь два берега Атлантики, работая вместе, могут проложить подлинно глобальный курс, который улучшит состояние международных отношений». Трансатлантический альянс США-ЕС, вот на чем следует строить Соединенным Штатам мировую политику. Так советует традиционный «атлантический» истэблишмент нуворишам и новичкам неоконсервативной волны.
Исходя из этого базового элемента, Вашингтон должен формализовать систему отношений в треугольнике Америка-Япония-Китай. В противном случае Азия второго десятилетия XXI века будет напоминать Европу второго десятилетия ХХ века. Если же Япония и Китай сомкнут руки на основе односторонней ремилитаризации Японии (способной быстро стать ядерной державой), то в Американском мире произойдет нечто сродни военно-политическому цунами. Тогда Америке придется быть «одинокой крепостью на холме, отбрасывающей угрожающую тень на все низлежащее. Тогда на Америку будет сфокусирована ненависть всего мира»[248].
США должны достичь максимально возможной в условиях технологической революции безопасности – но не за счет собственного ухода в свою североамериканскую скорлупу, ибо тогда «мир немедленно погрузится в политически хаотический кризис. Европа, будучи в состоянии брожения, устремится к особому соглашению с Россией. На Дальнем Востоке, на корейском полуострове разразится война, которая ускорит ядерное вооружение Японии. В Персидском заливе Иран станет доминирующей державой, угрожая соседям-арабам». Американцам придется немедленно вступить в локальные войны, чтобы сократить их масштабы.
«Политически мощная Европа, способная конкурировать экономически и не зависящая более от Соединенных Штатов, практически неизбежно будет противостоять Америке в двух регионах, стратегически важных для Америки: на Ближнем Востоке и в Латинской Америке. Соперничество будет особенно ощутимо на Ближнем Востоке, находящемся рядом с Европой и откуда Европа получает столь необходимую ей нефть»[249]. И все же именно здесь, по мнению Бжезинского, пролегает главная линия, способная помочь доминированию Америки в мире на несколько ближайших десятилетий.
Так проатлантический истэблишмент, господствовавший в США пятьдесят лет, между 1941–2001 годами, старается противостоять неоконсервативной Америке, пришедшей к власти с президентом Бушем-младшим.
Контраст нынешнего Совета национальной безопасности и того, который возглавлял Бжезинский, очевиден. И Кондолиза Райс гордится своим детищем: «Я не хотела бы иметь СНБ, похожий на СНБ прежних времен – действующий в низком ключе, занимающийся координацией, а не оперативными проблемами, маленький и менее энергичный». Возглавляя СНБ, Райс требовала прежде всего безусловной лояльности, полного подчинения курсу президента и всем его привычкам: «Вашей первой обязанностью является поддержка президента. Если президент желает иметь текст 12-го размера печати, а вы подаете ему 10-го, ваша обязанность дать нужный размер». Традиционалисты типа Бжезинского утверждают, что Райс превратила Совет национальной безопасности в организацию, которая служит индивидуальным прихотям одного человека в ущерб лучшему служению национальным интересам. Традиционалист размышляет: «Существуют две модели осуществления функций советника по национальной безопасности – снабжать президента информацией и управлять СНБ как организацией. Сложность состоит в том, чтобы решать обе задачи». Будучи советником президента по национальной безопасности, Кондолиза Райс, по мнению традиционалистов, ежеминутно была занята тем, чтобы быть на стороне президента, постоянно шепча ему что-то на ухо, становясь его alter ego в вопросах внешней политики. Это изменило роль СНБ как центра анализа, способного критично взглянуть на свой курс. В результате государственный секретарь Колин Пауэлл, видимый миру как обладатель «голоса разума» рядом с импульсивным президентом, стал восприниматься президентскими лоялистами как подозрительная личность. Пауэллу приходилось не раз оправдываться перед иностранной аудиторией. Так в Давосе в 2003 г., накануне американского наступления на Ирак, он заявил европейцам: «Вы хотите одеть меня в ваши одежды... Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я не борюсь за ваш курс внутри американского правительства... я думаю, что президенту решать, должны мы применить военную силу или нет. Вы ребята должны понять, что я не являюсь выразителем европейской точки зрения в среде администрации». Отговорки, подобные вышеприведенной, не помогли: Пауэлл стал терять влияние, а затем и покинул администрацию. Его заместитель Марк Гроссман сказал: «Мы стали ненужной бюрократией». Традиционалисты в американской дипломатии уступили «демократическим империалистам» типа вице-президента Чейни и министра обороны Рамсфелда, уступили СНБ, возглавляемому Кондолизой Райс. Не зря Генри Киссинджер назвал Рамсфелда «самым безжалостным человеком», которого он когда-либо видел в американском правительстве. Не может быть двух мнений: суверенитет всех независимых государств, от Британии до Ирака (по шкале приближенности к имперскому центру) претерпел ущемление. Стало более ясно, что неоконсерваторы круга Чейни-Рамсфелда-Вулфовица готовы к крупным авантюрам даже будучи практически в одиночестве на мировой арене. Имперская логика получила новое подтверждение на короткой дистанции, на дистанции одного месяца. В дальнейшем перед Американской империей встают менее легко решаемые задачи: долгосрочное объединение оккупационными войсками или выбором нового азиатского Петэна, иракского карианта Корзая практически невозможно – как и в Афганистане управлять многонациональной и многоконфессиональной страной лидер одной из этно-конфессиональных фракций не может. Отныне шииты, сунниты и курды будут жить собственной замкнутой этнической жизнью (так же, как это происходит с пуштунами, таджиками и узбеками в современном Афганистане).
