По той же причине любое массовое движение, рождающееся в ее недрах, любой ее бунт или революция со временем неминуемо переходят под идейное руководство одной из основных упомянутых сил.
Интересно проследить, как применительно к фашизму социальное познание продвигается от явления к сущности. Поначалу бросается в глаза социальный состав фашистского движения: его главная составляющая — мелкая буржуазия. Пока само явление развито не полностью, возникает определение фашизма как революции мелкой буржуазии.
Позже, когда фашистское движение начинает наносить удары по левым пролетарским партиям и организациям (коммунистическим, социалистическим, социал-демократическим партиям, независимым профсоюзам, собраниям, забастовкам, демонстрациям рабочих), раскрывается его контрреволюционное содержание. Фашистское движение проявляет сущность в своих действиях. Тогда и возникают новые определения фашизма: «революция справа», «реакционная революция», «вооруженная контрреволюция», «превентивная контрреволюция».
Лишь позже, когда фашистское движение овладевает государственной машиной и устанавливает свое единовластие путем насильственного уничтожения всех других политических партий и организаций (левых и правых), когда ликвидируется институт либеральной демократии, подавляются гражданские и политические свободы личности, закономерно возникает вопрос: кому служит фашистская диктатура? Поскольку мелкая буржуазия сама по себе, в силу своей социальной природы и социальных интересов, не способна породить такую реакционную энергию и быть носителем такой насыщенной контрреволюции, подобный вопрос является абсолютно резонным.
Вот здесь и проявляется финансовый капитал. В кризисной ситуации он действительно нуждается в подобной форме государственной власти, при этом сам намеренно оставаясь в тени, прячась за фасадом фашистской системы.
На этом этапе познания социальной природы фашизма и рождается коминтерновское определение его как власти самых реакционных, самых шовинистических и самых агрессивных элементов империалистической буржуазии.
Определение фашизма, данное в докладе Г. Димитрова на VII конгрессе Коминтерна в 1935 г., и по сей день остается самым глубоким проникновением в социально-классовую природу рассматриваемого явления. Поэтому и сегодня, когда марксистские исследователи занимаются выяснением тех или иных подробностей истории, социологии, социальной психологии фашизма или частных проблем его практики, а именно пропаганды, системы террора, концентрационных лагерей и т.д., они неизменно ссылаются на это димитровское определение, используя его в качестве отправного пункта научного анализа.
Однако было бы ошибочно считать, что коминтерновское определение охватывает и исчерпывает все существенные черты фашизма. В нем не отражена специфическая политическая система фашизма (своеобразная форма диктатуры), без понимания которой не объяснить демонической силы фашистских государств, развязавших самую кровопролитную мировую войну, достигших чудовищных, не имеющих прецедента в истории масштабов в терроре и преступлениях про тив человечества.
Несомненно, что фашизм — прежде всего власть, диктатура финансового капитала, и это самое существенное в его социально-классовой характеристике. Но верно также, что в любой современной высокоразвитой капиталистической стране государственная власть есть власть финансового капитала, ограничивающего демократию, гражданские и политические свободы и т.д. Но кто же на основании этого позволит утверждать, будто в этих странах — фашизм или что форма государственной власти в них — фашистская диктатура?!
Именно это доказывает, что определение фашизма как власти, как диктатуры финансового капитала, хоть и выявляет самое существенное в этом понятии, все же не исчерпывает его содержания. Это определение необходимо дополнить понятием специфической политической системы, своеобразной формы диктатуры, в которой выкристаллизовывается власть финансового капитала в уникальных условиях всеобщего социального кризиса, разразившегося между двумя мировыми войнами. Для объяснения явления существенны не только классовое содержание, но и форма, которую оно принимает. Они в своем органическом единстве и выражают специфическую сущность фашизма.
Г. Димитров еще на процессе в Лейпциге уделил особое внимание политической структуре нацистского государства, его тоталитарному характеру. П. Тольятти в своих «Лекциях о фашизме», подробно анализируя архитектонику фашистской системы в Италии, увидел ее специфическую сущность именно в тоталитаризме. На эту особенность фашистской диктатуры в той или иной степени обращают внимание и Э. Тельман, Л. Лонго, В. Пик и другие. Именно тоталитаризмом они пытаются объяснить различные стороны политической жизни фашистских государств, которые вне целостного контекста системы выглядели бы странно и непонятно.
Вот почему, забегая вперед, мы позволим себе сказать, что тоталитаризм — та существенная черта фашистской диктатуры и фашистского государства, полно и всеохватывающе выражающая их политическую природу, которая обязательно должна присутствовать в характеристике фашизма. Тогда определение Коминтерна представило бы фашизм как тоталитарную диктатуру финансового капитала, его самой реакционной и агрессивной части. Именно как тоталитарную не военную, не авторитетную, а тоталитарную диктатуру. Что представляет собой тоталитарная диктатура и тоталитарное фашистское государство — это тема следующего раздела.
3. Понятие тоталитарного государства
О тоталитарном государстве впервые заговорили сами создатели фашизма. Перечисляя три главных условия существования корпоративной системы, Муссолини ставил наличие тоталитарного государства на второе место после однопартийной системы. Он характеризует тоталитарное государство как «государство, поглощающее... всю энергию, все интересы и все надежды народа» (10—37).
Пауль Ритгербуш. один из теоретиков национал-социализма, решительно выступая против «плюралистического многопартийного государства» западной демократии, дает следующую формулировку: «... тоталитарным государством является такое государство, с помощью которого одна партия или одна идеология поднялись до степени тотальности и предъявили претензии на исключительность в политическом строительстве национальной жизни...
Тоталитарное государство является принципиальным нарушением представлений о релятивизме, согласно которым всякая партия содержит одну только относительную истину» (101—61 и 62).
О тоталитарных государствах неоднократно говорил и немецкий посол в Лондоне фон Дирксен. С этим термином он отождествляет фашистскую Италию и национал-социалистскую Германию (39—110, 115, 308, 420).
И, наконец, А. Шпеер, министр вооружений в правительстве Гитлера, в своих показаниях на Нюрнбергском процессе подчеркивал, что тоталитарное государство стало важнейшей причиной катастрофы, постигшей немецкий народ. «Огромная опасность, заключающаяся в тоталитарной системе, стала, однако, совсем очевидной лишь в момент, когда мы приближались к концу... Разрешите мне сформулировать это следующим образом: к концу существования этой системы стало совершенно очевидным, какую огромную опасность таят в себе подобные системы, даже если отбросим в сторону «фюрерство». Таким образом, сочетание Гитлера с этой системой привело к ужасающей катастрофе в мире» (99—48).
На Нюрнбергском процессе английский обвинитель Шоукросс назвал кабинет Гитлера «тоталитарным правительством», ибо оно «не терпит никакой оппозиции» и уничтожает гражданские и политические свободы (90—59, 60). Эйбл Плэн характеризует Испанскую Фалангу, которая строит государство по своему образу и подобию, как «военнолюбивую» и «тоталитарную» (93—261). Курт Рис описывает «тоталитарную форму, управления» как форму, «при которой свобода печати и парламента будет уничтожена...» (102—202). Л. Манхэтн, ссылаясь на доклад посла Муссолини в Мадриде от 25 марта 1939 г., также говорит об «общеевропейском фашистском блоке тоталитарных стран» (71—329).
Термин «тоталитарное государство» употребляют и авторы-марксисты, характеризуя фашистскую систему, особенно в последние годы. Впрочем, еще на Лейпцигском процессе Георгий Димитров в «Десяти вопросах к чиновникам уголовной полиции» употребляет это выражение, вкладывая в него вполне ясный смысл. Так как текст составлен в форме вопросов, их нельзя обрывать, не исказив мысль автора, приведем здесь целиком десятый вопрос. «10. Верно ли, что как раз в это напряженное время пожар в рейхстаге послужил сигналом для начала истребительного похода против рабочего движения и средством для преодоления трудностей внутри «национальной коалиции», для осуществления национал-социалистского единовластия и организации так называемого «тоталитарного государства», т. е. для насильственного расформирования всех других партий и организаций и «унификации» хозяйственных, государственных, культурных, военных, спортивных, молодежных, церковных и других учреждений, печати, пропаганды и т. д.?» (58—202).
