Польская сторона не удосужилась ответить на ряд важных вопросов. А именно: как вообще могло получиться, что миссия Красного Креста была арестована? И главное: кто виновники преступления (пофамильно), арестованы ли они (ибо только это могло являться доказательством того, что польская сторона проводит реальное расследование, а не изображает его видимость)? На этот «пробел» и было обращено внимание чрезвычайного представителя правительства Польши в Москве пана Венцковского.
Последний ответил письмом от 24 марта 1919-го на имя Чичерина: «В представленной Вам при письме от 21 сего марта записке Председателя Чрезвычайной следственной комиссии умалчивается о принятых в отношении предполагаемых виновников преступления мерах пресечения. Ввиду Вашего указания на этот пробел я имею честь заявить Вам, что на самом деле таковые меры приняты, и благодаря им возможность уклонения предполагаемых убийц от суда и наказания исключена. Этим заявлением я хочу лишний раз подчеркнуть, что Правительство Польской Республики приняло решительно все меры к обнаружению и наказанию виновников преступления, и малейшие сомнения в этом отношении с чьей-либо стороны считаю безусловно недопустимыми. Полагая, что объяснения, представленные мной по сему делу Правительству Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, являются исчерпывающими, я решаюсь теперь, во исполнение данного мне Правительством Польской Республики поручения, просить Вас, гражданин Комиссар, передать Русскому Обществу Красного Креста, что Правительство Польской Республики считает своим долгом принести ему свое искреннее и глубокое сожаление по поводу гнусного убийства членов его Миссии на польской территории, тем более, что, по-видимому, это кошмарное преступление произошло не без вины агентов нашей жандармерии»[29].
Ну, то, что это гнусное преступление произошло не без вины (а судя по объективным данным — при прямом соучастии) польских жандармов (конвоировавших членов миссии Красного Креста вплоть до места расстрела) — это и без Венцковского было понятно. Но, заявив «о принятых в отношении предполагаемых виновников преступления мерах пресечения», он не удосужился назвать самих предполагаемых виновников — ни по фамилии, ни по должности.
Не получила Россия внятных разъяснений на данный счет и в дальнейшем. К примеру, в ноте правительства РСФСР правительству Польши (копии были направлены правительствам стран Антанты) от 3 июня 1919 г. отмечалось, что «до сих пор никакое удовлетворение за исключительно варварский акт убийства членов Миссии Красного Креста не дано ни Русскому Правительству, ни семьям убитых»[30].
По существу это преступление так и остается по сей день нераскрытым.
В отличие от польских офицеров и жандармов, расстрелянных в Катыни (не будем в данном случае углубляться в вопрос — кто им там загонял немецкие пули в затылок, предварительно связав руки немецким бумажным шпагатом), сотрудники миссии Российского Красного Креста никогда не носили военную форму, не брали в руки оружие, а посвятили себя одному из самых гуманных занятий, какие только можно представить.
Но на месте их казни не стоят пышные мемориалы. В память об их трагической гибели не собирают многотысячные митинги-реквиемы. Не произносят проникновенные речи. О них не снимают фильмы, не пишут книги, не сочиняют стихи, и даже в исторических работах не всегда упоминают фамилии этих невинных жертв «великой Польши». За их смерть не каются руководители Польши. О них никогда не вспоминает публика из т. н. «общечеловечества», которая никогда не преминет пустить слезу о «мучениках Катыни» (сугубо теоретически среди расстрелянных в Катынском лесу вполне могли быть и палачи миссии Российского Красного Креста).
При рассмотрении событий конца 10-х — начала 20-х гг. XX в., когда происходило воссоздание Польского государства, мы широко воспользуемся работой бывшего британского премьера Дэвида Ллойд Джорджа «Правда о мирных договорах». Чем примечателен этот труд и почему именно воспоминаниям Ллойд Джорджа по польскому вопросу на указанном временном отрезке истории я отдал предпочтение?
Во-первых, двухтомник на две третьих состоит из документов, большинство которых имеют прямое отношение к нашей теме — телеграммы, заявления, меморандумы, стенограммы заседаний Парижской мирной конференции, договора и т. д.
Во-вторых, фигура самого мемуариста. Ллойд Джордж занимал пост британского премьера с середины Первой мировой и до ее победного для союзников завершения. Послевоенное урегулирование, разработка мирных договоров, всего того, что принято именовать Версальской системой, происходило не просто у него на глазах, но проходило через его руки. Он был не просто очевидцем, а непосредственным участником событий, вершителем судеб Европы и мира того времени — тем ценней его свидетельства.
При этом оценки и прогнозы Ллойд Джорджа выдержали проверку временем. Он точно предсказал как саму Вторую мировую войну, так и причины ее возникновения. Здравым политиком и экспертом показал себя Ллойд Джордж и накануне Второй мировой, опять-таки оказавшись правым. Тем ценнее его комментарии и наблюдения.
Наконец, Ллойд Джордж — та фигура, которую нельзя заподозрить ни в прогерманских (являлся поборником полного разгрома Германии), ни в антипольских (выступал как большой сторонник восстановления независимой Польши), ни тем более в пробольшевистских/прокоммунистических симпатиях (один из авторов и вдохновителей идеи интервенции против Советской России, в которой принимала активное участие Великобритания в его бытность главой кабинета). Таким образом, меня нельзя упрекнуть в том, что себе в подмогу я привлек пристрастного и ангажированного политического деятеля.
Чичерин Георгий Васильевич (12.11.1872-07.07.1936), советский государственный деятель, дипломат. С 1918 г. заместитель наркома иностранных дел. 3 марта 1918 г. в составе советской делегации подписал Брестский мир с Германией. С 13 марта 1918 г. исполнял обязанности наркома, с 30 мая нарком иностранных дел РСФСР, в 1923–1930 гг. нарком иностранных дел СССР. В 1921 г. подписал советско-иранский, советско-афганский, советско-турецкий договоры о дружбе. Руководитель советской делегации на Генуэзской конференции 1922 г. и Лозаннской конференции 1922–1923 гг.; подписал Рапалльский договор 1922 г. с Германией, в 1925-м — договоры о нейтралитете с Турцией, в 1927-м — с Ираном. На XIV-м и XV съездах ВКП(б) избирался в члены ЦК. Был членом ВЦИК и ЦИК СССР. С 1930 г. в отставке.
Польша выходит на большую дорогу
Вышеупомянутая трагедия миссии Российского Красного Креста явилась естественным следствием той шовинистической истерии, которой были охвачены вырвавшиеся на свободу поляки. Свободу тогдашняя Польша восприняла как большую дорогу, на которую можно выйти с топором и кистенем.
Ллойд Джордж, наблюдая, как сходят с ума от алчности «малые освобожденные народы», которые, не успев «сами вкусить сладость свободы, уже стараются подчинить себе других», отмечал: «Эти народы — верьте мне — большие империалисты, чем Англия или Франция, и, уж конечно, большие, чем Соединенные Штаты»[31]. Как не поверить!
Движимые идеями «Великой Польши», подпитываемые легендами о героическом историческом прошлом несколькосотлетней давности, поляки решили, что настало их время похозяйничать в Центральной и Восточной Европе. С окончанием Первой мировой войны Польша, еще даже не успев как следует оформить государственность, начала собственную войну — за воссоздание своей мини-империи — Речи Посполитой в границах 1772 г.
Первоочередной задачей Пилсудского было захватить как можно больше территорий, чтобы затем поставить перед свершившимся фактом союзников, на благосклонность которых он имел основания рассчитывать.
«Установление границ, связанное с аннексией территорий, по всем принципам справедливости принадлежавших другим нациям, становилось свершившимся фактом раньше, чем державы получили возможность вынести решение о справедливости этих границ», — будет разводить руками Ллойд Джордж[32]. И особенно преуспели в этом поляки.
Принцип самоопределения народов ни в коей мере не соответствовал польским домогательствам. Польша требовала значительных немецких территорий, «Галицию, Украину, Литву и некоторые части Белоруссии, чье население при проведении голосования категорически отказалось бы от польского господства». Поэтому право народов самим определять свою национальную принадлежность «было немедленно отвергнуто польскими лидерами». Они настаивали, «что эти различные национальности принадлежат полякам по праву завоевания, осуществленного их предками. Подобно старому нормандскому барону, обнажившему меч, когда его просили предъявить доказательства своих прав на поместье, Польша размахивала мечом своих воинственных королей, который уже столетия ржавел в их гробницах», — таковы были польские принципы строительства «свободной Польши»[33].
