Из Минвод Алексей написал в Вологду давнему другу - парашютисту-испытателю Виктору Копейкину. Ответ получил нескоро. Время шло мимо, а Копейкин смеялся в письме: «Минздрав предупреждал - я не послушал. И потому выжил. Не понять было капитана Копейкина. Кукушкой выскочил в свой смертный час - не то умер и уже воскрес, не то живет, обгоняя время. Грянулся оземь, как принц из сказки, и счастлив: «Мы в густые щи не макаем лапоть - нам смеяться стыдно и скушно плакать...»
Никак смешного Копейкина не понять. Мысль беспокоящая обернулась прямым к нему вопросом: «Братан, как же ты жив остался?» А капитан и сам, загремев с высоты 1200 метров, не мог толком объяснить, как это ему повезло выжить. Можно было, конечно, высунуться со своим квалифицированным ответом: дескать, профессионализм, огромный опыт - сумел мгновенно оценить ситуацию, сгруппировался, то да се... Ерунда все это.
Господь охранил. И не надо других объяснений.
Сказ про капитана КопейкинаТоварища смешного Копейкина собирали по частям. И собрали. И стал он человеком ручной сборки. Но это уже потом про него в газете так написали. А поначалу разочарованный Минздрав не слишком с ним церемонился. Доктора сказали, как приговор вынесли: «Этому парню не сюда надо, а через дорогу». Кто ж не знает, что напротив вологодской горбольницы морг расположен? И Копейкин знал. Едва шевеля тяжелыми губами, вымолвил: «Привезли к вам, теперь лечите...» Доктора изумились, но возражать не стали.
Короче, выжил он. А выжив, стал думать: «Какого хрена? Какого, например, хрена ему дают испытывать парашют, не способный раскрываться?» Вопрос справедливый. Но к вопросам из жизни капитана Копейкина следует подходить с одной стороны, с другой, с третьей... Оптимизм возникнет с любой из сторон, особенно, если кто поинтересуется, что случилось с ним на День авиации, когда в Вологде, как утверждали очевидцы, подняли в воздух все, что могло летать, планировать или хотя бы падать.
Виктор Копейкин падал с высоты 1200 метров. И говорить об этом надо словами тех, кто наблюдал процесс. Значит, так дело было: «Запрокинув головы, зрители глушили теплое пиво и любовались массовым десантом. Купола висели в небе, как облетевшие с одуванчика пушинки. Только один падал быстро и некрасиво. Как окурок с балкона. Общественность интересовалась, чего он будет делать дальше...»
Когда основной парашют не раскрылся, Копейкин стал распутывать стропы. И увлекся. Высоко над собой увидел чужие купола. В ушах звенело. Голова работала, как бортовой компьютер. Иногда в таких ситуациях лучше ничего не делать - пусть все идет как идет. Скажем, когда лихие шутники сбрасывают кошек на «пристрелочных» парашютах, то им бинтуют лапы, чтобы ничего не делали. Если не бинтовать, кошка в панике начнет карабкаться по стропам, влезет на купол и завернется в него бандеролью с адресом: земля, до востребования. Тут и конец кошачьему воздухоплаванию.
Копейкин не стал раскрывать запасной парашют - слишком крутит, завернет, как «пристрелочную» кошку. Он только обхватил колени, напрягся, сжался в каплю, сделался эмбрионом. То ли сам летел к земле, то ли это она устремилась ему навстречу. Зелень колыхнулась в глазах одним мазком кисти неизвестного художника. Это был совсем не тот полет, которого душа заждалась, готовая осчастливиться или озлиться: «И ему не встать, оземь грянувшись, стройным принцем...»
Встал. Ну, это еще как сказать - встал. От удара тело подбросило и поставило на ноги. В следующее мгновение тело почувствовало, что стоять больно, и легло. По аэродрому уже неслись люди с перекошенными от ужаса лицами. Копейкину с переломанными ногами, треснувшим позвоночником, но живому - торопиться было некуда. Настиг планету, летящую безнадзорно в космосе. Приземлился. В левом нагрудном кармане нащупал пачку сигарет. Когда до него добежали, он почти докурил.
Прямо через комбинезон всадили Копейкину антишоковый укол. Соорудили носилки из податливых березок, понесли к «скорой» - и по отечественным колдобинам в горбольницу, напротив которой морг. Тут как бы еще сама судьба сомневалась, не умея сделать правильный выбор: туда или напротив? Вологодские врачи, как анекдот, вспоминали вычитанный в газете случай о скандале в Англии, когда в каком-то хосписе засбоип компьютер, и пациенту выписали не то лекарство или не ту дозу. В вологодской медицине таких проблем нету - ни компьютеров, ни лекарств... Однако же - собрали. На том же, видимо, энтузиазме, с каким Копейкин, увлекшись, распутывал стропы.
Ну и теперь немного об экспериментальном парашюте, который рожден был, чтобы не раскрываться. Хотя нет. Стоит еще упомянуть, как через два или три месяца после многочисленных операций из ног Копейкина вытаскивали спицы. Чуть не орал от боли парашютист, просил вколоть обезболивающее. Хирург сказал мрачно: «Терпи, кончились обезболивающие. Одни руки у нас остались». Руки - да, руки у хирургов были волшебными, сравнить не с чем.
В день рождения Копейкина, по словам его товарищей, он имел неплохие шансы прожить ровно 28 лет, и ни днем больше. Имениннику выдали новый, экспериментальный парашют и сказали: «Вещь! Безотказен, как у тебя, сам знаешь, что...» Сравнение Копейкину польстило, хотя отчего-то скребло на душе. Прыгать предстояло с тысячи метров. Попросил подняться - еще на двести. По ушам уже бил требовательно зудящий сигнал - прыгай. Прыгнул. Ну то есть шагнул в люк и утонул в воздушном потоке, ожидая, что сейчас встряхнет, а затем настанет блаженная, неземная тишина. Секунды шли, в ушах свистело: «Ох, блин, не встать, принцу, оземь грянувшись!» Подпустив к себе землю метров на триста, раскрыл запаску. И увидел, как опять бегут по полю без носилок. Два запыхавшихся подполковника, оба мастера спорта, хором объясняли, что именно заело в экспериментальном изделии.
Копейкин поверил, что и в самом деле ерунда. Пошел на второй заход, хотя на земле впечатлительная докторша грохнулась в обморок. Во время второго прыжка заело еще что-то. Копейкин сложил верную запаску и побрел к трапу самолета в третий раз. Экспериментальный парашют снова не раскрылся, спасла все та же запаска. Копейкин достал десантный кинжал и покромсал «эксклюзив» ВВС, как бог черепаху. Чтобы уж и соблазна не возникло на четвертый прыжок. Через неделю пришла директива от главкома: экспериментальную модель парашюта изъять и уничтожить. Копейкина освободили из-под домашнего ареста и напоили на радостях за счет ВВС, у которых в отличие от вологодской медицины никогда не кончаются обезболивающие средства.
Все без обид было. Копейкин хорошо помнил эпизод, не с ним произошедший, и крепко уважал командира части. Тогда он еще ничего не испытывал, а просто прыгал, как все. Погасив свой купол, наблюдал, как боевые товарищи пачками сыпались с неба. Один товарищ падал быстрее других. И все ускорялся. «Запаску!..» - орал Копейкин, словно мог быть услышан тем, кто уже умер. В ста шагах полыхнуло бесполезным и запоздалым шелком, как будто взорвалась бомба из снега. Автомат у парня погнуло, как игрушечный, а сам он - не о чем говорить. Вместе со всеми подбежал, проваливаясь в снег, командир части полковник Золотов, который в тот день контролировал укладку парашютов. Ни слова не говоря, щелкнул замками, снял с мертвого десантника парашют. Подогнал под себя лямки и пошагал через поле к самолету.
Копейкин курил сигареты одну за другой. Все курили. И молчали. Ждали трагического исхода. Не раскрылся раз - почему должен раскрыться сейчас? Просто полковник решил разделить одну смерть пополам. Но парашют раскрылся легко, как дамский зонтик. Оказалось, у того парня по какой-то нелепой оплошности отстегнулся вытяжной тросик, и он от летящего навстречу ужаса потерял сознание, не успев раскрыть запасной парашют. А Копейкин после того, как вологодские доктора собрали его заново, совершил еще пятьдесят семь прыжков. Ни один из них не был легче другого, только об этом не думалось. Минздрав ведь предупреждал, что всякой тяжести имя - крест.
Небо ТимураВ них обоих, у Алексея и Виктора, жила душа Тимура Апакидзе, аса палубной авиации - ничего сложнее не может быть в летном деле. И опаснее. В море не бывает запасных аэродромов. Душа грузина, которым гордится Россия. Душа великого летчика, имя которого становится в ряд: Уточкин, Нестеров, Громов, Чкалов, Коккинаки... Апакидзе. Герой России.
В январе 1996-го командование 6-го американского флота пригласило летчиков с «Адмирала Кузнецова» на авианосец «Америка». Хотели увидеть, что же он такого умеет, этот русский со странной фамилией Апакидзе, если о нем при жизни легенды ходят? Он показал на американском истребителе нечто такое, что повторить не сумел бы никто. Да никто и не решился. Засняли полет на десяток видеокамер и оставили до лучших времен, чтобы помнить, как далеко им до совершенства.
После гибели Тимура Апакидзе летчик-испытатель Герой России Анатолий Квочур показал товарищам запись в блокноте. Слова были Тимура: «Почему люди влюбляются в небо? Что-то необъяснимое тянет вверх. Люди ходят по земле, и это естественно. А те, кто взлетает, они юродивые. Я поднимаюсь на 12 тысяч, вокруг уже никого нет. Все там, подо мною - облака, люди... Солнце уходит, катится вниз. А в голове одна мысль: я - дома, дома, дома!..»
