Цхинвали: поиски политических решений
В сентябре 1991 года Южная Осетия оказалась в положении, когда перед ней реально возникла альтернатива – или объявить перед нависшей грозной опасностью о массовом исходе населения и до последнего осетина покинуть свою историческую родину или же искать такие политические решения, которые сохранили бы единство народа и повысили его боеспособность. К этому времени из 90 тысяч жителей в Южной Осетии оставалось 30–35 тысяч. Всего Грузию покинуло около 200 тысяч осетин, из них 150 тысяч осетин в качестве беженцев оказались в Северной Осетии. Оставшееся в блокадной Юго-Осетии население представляло собой ядро Южной Осетии, состоявшее в основном из молодого поколения, отчаянно боровшегося с грузинским фашизмом. Оно решительно не собиралось отступать, было настроено бороться до конца. Героическая борьба югоосетинской молодежи с грузинским насилием – особая историческая страница, и о ней, несомненно, будет еще сказано. Но наряду с осетинскими вооруженными формированиями, сражавшимися с врагом, важно было иметь в Южной Осетии политическое руководство, которое бы хорошо ориентировалось в сложной и быстро менявшейся обстановке. Здесь, в Цхинвали, не было «вождей-лидеров», как то было в Грузии, в политическом руководстве Южной Осетии не всегда было единство, и это отражалось на принимаемых решениях, подчас носивших взаимоисключающий характер. С другой стороны, кроме подлинного патриотизма, в Южной Осетии не было иных идеологических установок, в том числе сколько-нибудь агрессивных, которые могли бы быть отнесены к политическому экстремизму. В этом, собственно, прежде всего и состояла слабость ориентированного главным образом на помощь Москвы осетинского сопротивления грузинскому фашизму. Что же до отчаянной борьбы Южной Осетии в вооруженном противостоянии грузинским ордам, то здесь сказывались два очень важных фактора: а) Традиционное умение осетин создавать воинство, способное противостоять превосходящим силам; б) нацистские формы насилия, к которым постоянно прибегали грузинские войска, а также сам по себе фашистский характер геноцида, устроенного Грузией в Южной Осетии, вызывали адекватное сопротивление у оставшихся в Цхинвали защитников.
1 сентября 1991 года руководство Южной Осетии, так и не дождавшись поддержки со стороны Москвы, вновь вернулось к обсуждению политического статуса своей автономии. Состоявшаяся в этот день сессия Совета народных депутатов отменила «Постановление» от 4 мая 1991 года, принятое под давлением Москвы и возвратившее Южную Осетию к статусу автономной области. На этой же сессии народные депутаты еще раз подтвердили свое решение о преобразовании автономной области в автономную республику.
Важность принятого нового постановления заключалась в том, что оно позволяло напрямую обратиться к Верховному Совету РСФСР с просьбой о «воссоединении Южной Осетии с Россией». Несомненно, идея о воссоединении Южной Осетии с Россией во многом диктовалась желанием защитить Южную Осетию от вооруженного насилия. Но в то же время у нее была вполне самостоятельная историческая и политическая подоплека. В «Обращении» к Верховному Совету РСФСР и Президенту РСФСР Б.Н. Ельцину указывалось, что еще в 1920 году Южная Осетия, присоединившаяся к России в 1774 году, подтвердила свою приверженность традиционным политическим связям и рассматривала себя как «неотъемлемую часть России». Это подчеркивалось и в «Меморандуме трудовой Южной Осетии», принятой в 1920 году. «Южная Осетия, – говорилось в нем, – входит в состав Советской России на общем основании непосредственно». Отдельным пунктом в «Меморандуме» заявлялось: «Посредственного вхождения в Советскую Россию через грузинскую или иную республику, хотя бы и советскую, мы ни под каким видом не допускаем». В «Обращении» к Президенту России отмечалось и другое, не менее важное – согласно Договору от 7 мая 1920 года, состоявшемуся между Россией и Грузией, было признано «право всех народов бывшего Кавказского наместничества на самоопределение вплоть до самостоятельного государства». Именно на основании этого договорного норматива в 1920 году Грузия получила статус «независимого и суверенного государства»; на этот Договор любили ссылаться Гамсахурдия и его соратники, добиваясь выхода из состава СССР, но как только заходила речь о Южной Осетии, также входившей в Кавказское наместничество на правах «Осетинского округа» и имевшей право воспользоваться Договором от 7 мая 1920 года, грузинские политики, искажая историю, начинали ссылаться на то, что Южная Осетия – не Южная Осетия, а «Шида Картли», т. е. внутренняя Грузия. Наряду с «Обращением» к Президенту России сессия Совета народных депутатов Юго-Осетинской автономии направила в Верховный Совет Северо-Осетинской ССР свое решение об объединении Южной и Северной Осетии. Уже указывалось, что события в Южной Осетии, в особенности ее воссоединение с Россией и Северной Осетией, воспринимались во Владикавказе неоднозначно. Здесь, в Северной Осетии, сказывалась крайняя консервативность в политических кругах, не всегда способных объективно оценить сложные социальные процессы, ведшие к распаду СССР. Цепляясь за старое, отжившее и надеясь на сохранение великой державы, руководство Северной Осетии, оказавшее несомненную помощь Южной Осетии, не всегда разделяло политические решения, принимавшиеся в Цхинвали – часто они рассматривались как по меньшей мере непродуманные. Появление в республике огромной армии беженцев создавало немалые проблемы для небольшой территории, на которой расположена Северная Осетия. Это вызвало негативную реакцию со стороны некоторой части населения, обвинявшей южных осетин во многих бедах. Были и такие, кто в былом «романтическом» духе воспринимал «конфликт» между Грузией и Осетией и, уповая на «дружбу», считал возможным возвращение к миру и статус-кво. Отчасти это объяснялось тем, что в Северной Осетии абсолютное большинство населения войну Грузии с Южной Осетией склонно было относить к случайному восхождению Гамсахурдия к власти. Считалось также, что объявление об объединении Северной и Южной Осетии еще более обострит ситуацию, и грузинские войска примутся за выселение оставшегося в Южной Осетии населения. Однако главным обстоятельством, мешавшим трезвому подходу к вопросу об объединении Осетии, являлось отсутствие у руководства Северной Осетии политической воли; собственная трусливость и политическая близорукость преподносились как необходимая осторожность и даже как «мудрость». Между тем радикальное решение югоосетинской проблемы, как ее видели в самой Южной Осетии, было в условиях распада СССР и образования новых государств самым оптимальным. Что же до опасений, будто объединение Южной Осетии с Северной Осетией усилило бы натиск грузинской военщины, то Тбилиси и без того предпринимал все возможное и невозможное, чтобы окончательно расправиться с Южной Осетией. Отвечая на инициативу Южной Осетии, ставившей вопрос об объединении двух частей Осетии, Верховный Совет Северной Осетии отделался формальной бюрократической отпиской. В его постановлении, состоявшем из двух пунктов, отмечалось: «1. Просить Государственный Совет страны, президента РСФСР Ельцина Б.Н. и Верховный Совет РСФСР принять незамедлительные меры с целью обеспечения защиты населения Южной Осетии от физического истребления; 2. Поручить Президиуму Верховного Совета Северо-Осетинской ССР, комитетам и комиссиям Верховного Совета рассмотреть обращение сессии югоосетинского областного Совета народных депутатов к Верховному Совету Северо-Осетинской ССР и внести предложения на очередную сессию Верховного Совета Республики». Стоит обратить внимание, что во втором пункте постановления Верховного Совета Северной Осетии нет даже упоминания вопроса, по которому поручалось «подготовить предложения», т. е. умалчивалось о воссоединении Южной и Северной Осетии. Было ясно, что никто ни в комитетах, ни в самом Верховном Совете Северной Осетии не собирался готовить вопрос об объединении Южной и Северной Осетии и решать одну из ключевых национальных задач осетинского народа. В том же «Постановлении», о котором идет речь, было записано – «обратиться к мировому сообществу с призывом оказать содействие в прекращении геноцида осетин в Республике Грузии» – такое заявление, несомненно, было важным, но в данном случае оно скорее было прикрытием все той же нерешительности, с которой действовало в отношении Южной Осетии Северо-Осетинское руководство. «Обращение Верховного Совета Северо-Осетинской ССР в ООН, главам государств, парламентам народов мира» действительно было составлено, но его политический эффект мог равняться нулю, поскольку в октябре 1991 года, когда отправлялось это «Обращение», ведущие страны мира были в ожидании распада СССР, и на фоне такой перемены проблема Южной Осетии вряд ли могла показаться им сколько-нибудь значимой. Более важным явилось «Обращение» Верховного Совета Северной Осетии к Президенту РСФСР, V съезду народных депутатов РСФСР и Верховному Совету РСФСР. В нем на конкретных фактах войны Грузии с Южной Осетией подтверждался тотальный геноцид, организованный грузинскими властями в отношении населения Южной Осетии. Оно возымело действие – съезд народных депутатов РСФСР заслушал вопрос «О положении в Южной Осетии» и констатировал, что «обстановка в Южной Осетии... приняла катастрофический характер. Столица Южной Осетии – город Цхинвали и населенные пункты Знаурского района ежедневно подвергаются ракетно-артиллерийскому обстрелу. Около сотни сел области сожжены и разрушены»... Съезд народных депутатов РСФСР обязывал Президента России «немедленно осуществить согласованные меры по разрешению конфликта в Южной Осетии»... Он также вносил предложение об объявлении в отношении к Грузии «жестких экономических санкций», и вместе с этим съезд предлагал «потребовать от Республики Грузии возмещения расходов, в которые обошлось РСФСР оказание помощи Южной Осетии».
