Существенно, что паломничества эти характеризуются резкой и отчетливо отмеченной сменой поведения — иными словами, ритуальным антиповедением. Попадая в Вирикуту, люди воспринимаются как божества (в частности, они принимают имена богов) — вообще как обитатели потустороннего мира; соответственно, они ведут себя наоборот, что и отвечает представлению о потустороннем мире. Цель антиповедения представляется при этом совершенно ясной: люди ведут себя обратным образом, чтобы приобрести черты сверхъестественности и войти в иной мир. Сами информанты могут связывать ритуальное антиповедение с эсхатологическими представлениями. По их словам, "когда мир кончится, все будет иначе, противоположно тому, что сейчас. Все изменится".
Антиповедение туземцев в Вирикуте непосредственно связано с тотальным переименованием, когда слова заменяются словами с противоположным значением — например, "да" начинает обозначать "нет", и наоборот.
Характерны слова шамана, поясняющие это тотальное переименование в Вирикуте и прямо связывающие его именно с сакральностью этого места: "Собирая пейот, мы меняем имена вещей, потому что, когда мы вступаем в Вирикуту, все настолько священно, что все наоборот"; "сейчас мы изменим все, все значения, так, как это было в древнее время…"
Такая трансформация не ограничивается языковой сферой, но прямо отражается на поведении. Например, старик превращается в ребенка, и его не только называют ребенком, но и обращаются с ним как с маленьким — так, ему не разрешают собирать дрова для костра, поскольку малышу это не по силам, и т. п.
Так же меняются и эмоции. Поскольку в принципе естественно радоваться, попадая в обетованную землю, и горевать, оставляя ее, паломники, напротив, рыдают, когда вступают в Вирикуту, и ликуют, когда покидают это место.
Необходимо подчеркнуть, что все это происходит совершенно осознанно: паломники, перед тем как отправиться в путешествие, учатся вести себя противоположным образом. Шаман (маракаме) учит паломника: "Смотри-ка, когда ты говоришь доброе утро, ты имеешь в виду добрый вечер — все [там] наоборот. Ты говоришь прощайте, я ухожу, а в действительности ты приходишь. Вы не пожимаете друг другу руки, вы пожимаете нош. Ты протягиваешь правую ногу, чтобы ее пожала нога твоего товарища. Ты говоришь добрый день, тогда как это только утро".
Так же, сообщает информант-уичоли, "обстоит дело с Татевари [божество огня, имя которого принимает шаман — предводитель паломников], с Таяупа, нашим Отцом Солнцем. Мы зовем шамана Татевари. Он Татевари — тот, кто ведет нас. Но там, в Вирикуте, говорят иначе. Его зовут "красный". А Тая-упа — он сияющий. Так все меняется. Наш товарищ, который стар, называется ребенком. Наш товарищ, который молод, называется стариком".
Замечательно при этом, что в домашних условиях все эти наименования и ритуалы могут казаться смешными постольку, поскольку они воспринимаются в перспективе обычной, повседневной жизни. По словам того же информанта, "когда мы возвращаемся из Вирикуты с пейотлем, совершается обряд, и все меняется назад. А те, кто оставались дома, накидываются на нас и спрашивают: "Как это вы называли вещи? Почему вы зовете руки руками, а когда уходили, называли их ногами?" Но это оттого, что вещам вернули их прежние названия. И все они хотят знать, как там назывались вещи. Им рассказывают, и начинается хохот. Вот как это бывает".
НЕОБЫЧНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Карлос Кастанеда. "Учение дона Хуана"
Для дона Хуана ценность растений определялась их способностью вызывать поток необычного восприятия. С их помощью он вводил меня в переживание этого потока с целью раскрытия мира магии, удостоверения его реальности. Я назвал этот поток переживаний "состояниями необычной реальности", т. е. такой реальности, которая отличается от повседневной.
Дон Хуан считал, что переживание необычной реальности — единственный способ практического освоения магии и приобретения силы. По его убеждению, именно этой главной цели подчинены все прочие компоненты учения.
Этим, кстати, определялось его отношение ко всему, что не было с нею непосредственно связано. В моих записях полно его замечаний по самому разному поводу. К примеру, как-то он заметил, что некоторые предметы несут в себе определенное количество силы. Сам он не испытывал к предметам силы особого почтения, но сказал, что к их помощи нередко прибегают слабые брухос.
— Существуют определенные предметы, которые наделены силой, — сказал он. — Таких предметов, которыми с помощью дружественных духов пользуются маги, множество. Эти предметы — орудия, не просто орудия, а орудия смерти. И все же это только орудия. У них нельзя чему-либо научиться. Собственно говоря, они относятся к разряду предметов войны и предназначены для сражения. Ими орудуют для убийства. Сила предмета зависит от его хозяина, от того, кто он на самом деле такой. Предмет силы, которым пользуется слабый брухо, — почти шутка; и наоборот, орудия сильного брухо получают от него свою силу.
— Ну хорошо, а какие предметы силы самые простые? Какие обычно предпочитают брухос?
— Тут не может быть "предпочтения". Все это предметы силы, все до одного.
— А у тебя самого есть какие-нибудь, дон Хуан?
— Для этих разновидностей силы существуют ограничения, — вновь заговорил он. — Но мое уточнение, я уверен, для тебя пустой звук. У меня самого, можно сказать, жизнь ушла на то, чтобы понять, что один "союзник" стоит всех предметов силы с их детскими тайнами.
— Что, "союзник" такой же сильный, как предметы силы?
Он презрительно фыркнул. Я видел, что испытываю его терпение.
— Что для тебя действительно необходимо — это постараться заполучить "союзника". И вот когда это тебе удастся, тогда ты поймешь то, что я говорю сейчас. Предметы силы — это детские забавы.
— Пойми меня правильно, дон Хуан, — запротестовал я. — Конечно, я не прочь заполучить "союзника", но мне хотелось бы вообще знать побольше. Ты ведь сам говорил, что знание — это сила.
— Нет, — отрезал он. — Сила зависит от знания, которым ты владеешь. Какой смысл знать то, что бесполезно?
ЧЕЛОВЕК — ВОИН НА ПОЛЕ ЖИЗНИ
Когда в 1968 году вышел первый из десяти романов Кастанеды о дон Хуане, якобы познавшем высшее откровение, этот роман стал мировым бестселлером. Но, кроме того, он еще был и диссертацией ученого-антрополога, что придавало роману — в общем-то действительно о магии — блеск гиперреализма.
Антропология — это всего лишь "более западный" аналог этнографии, науки об особенностях жизни. А особенности жизни широкая публика всегда понимала как особенности жизни отсталых племен.
Впрочем, антропология — наука о человеке в его среде обитания. То есть не обязательно в песках и в лесах, а может быть, в городе, в деревне, где угодно… Если исходить из этой концепции, то антропология — наука всех наук хотя бы по той простой причине, что человек — мерило всех вещей.
Автор антропологического бестселлера — вполне карьера, но карьера — всего лишь маска человека. Лишь прочитав его книги, как бы о дон Хуане, мы можем составить объективное представление о Кастанеде-человеке.
В Лос-Анджелесе Кастанеда увлекся странной наукой, в которой переплетаются все человеческие увлечения, все человеческие страсти и все странности, которых у самого Кастанеды было предостаточно.
В контексте эпохи всякое творчество наполняется иными смыслами. Так было, так будет, и поэтому обратимся к 1968 году, когда к Кастанеде пришла известность.
В 1968 году роман колумбийского писателя Габриэля Гарсия Маркеса "Сто лет одиночества" с легкостью пересекал границы, делая мир более связанным. Однако не случайно он был воспринят и как метафора вечным и, может быть, тщетным поискам свободы.
Если верить биографической справке, то в 1968 году Кастанеде было 37 или 43. Во всяком случае, все это время он был полон сил и по возрасту интегрирован в среду вольнодумной интеллигенции. Получив грант Калифорнийского университета на антропологические исследования, он так же продолжал искать свою сверхтему, которая должна была поразить артистический мир, но пока еще растворялась в данных наблюдений.
Кастанеда прекрасно понимал, что вряд ли сможет обойти своих коллег-антропологов, десятилетиями занимающихся тем же самым. Однажды ему посоветовали: "Выбери что-нибудь одно. Например, напиши о пейотле". Пейот — галлюциногенное и лекарственное растение, часто используемое индейцами, чтобы "посетить" иные, возможно, более справедливые миры. Кастанеда так и поступил и отправился в Центральную Мексику. Несколько лет он занимался полевой работой, завершившейся необычайно интересным и необычайно странным романом "Учение дона Хуана".
Возможно, первая книга рождалась из подлинного знакомства с настоящим индейцем, и, возможно, Кастанеда на первых порах не предполагал, что его мятежное "я" будет диктовать продолжения. Во всяком случае, книга стала диссертацией вполне заслуженно: нравы индейцев, их обычаи, их философия были переданы на редкость убедительно, трехмерно, фактурно. И даже сенсационно, поскольку проповедующий плюрализм Запад всегда готов удивляться, сталкиваясь с разнообразием в реальности.
