План был такой: по приезде в Балтимор я отправляю сообщение Сонни на пейджер, затем он встречает меня и отвозит в дом к своему брату Лоуренсу, где мы встречаемся с их отцом и, если повезет, с Деборой. Поэтому я поселилась в гостинице Holiday Inn в деловой части города, села на кровать с телефоном на коленях и набрала номер пейджера Сонни. Он не ответил.
Из окна своего номера я разглядывала находящуюся напротив через улицу высокую готическую кирпичную башню с большими часами наверху из потемневшего серебра, с крупными буквами B-R-O-M-O-S-E-L-T-Z-E-R вокруг циферблата. Я смотрела, как стрелки медленно проплывали мимо букв, каждые пять минут звонила Сонни и ждала телефонного звонка.
В конце концов я схватила толстенную телефонную книгу Балтимора, открыла на букве «Л» и, ведя пальцем вниз, стала читать длинную вереницу имен: Аннет Лакс …Чарлз Лакс… Я решила обзвонить всех Лаксов, указанных в книге, и спрашивать их, знали ли они Генриетту. Однако у меня не было с собой мобильника, а городскую линию занимать надолго не хотелось, поэтому я еще раз набрала номер пейджера Сонни, затем села обратно на кровать с телефоном и телефонным справочником на коленях. Я принялась перечитывать пожелтевшую копию статьи в газете Rolling Stone («Катящийся камень») от 1976 года, написанной о Лаксах автором по имени Майкл Роджерс, который первым из репортеров смог пообщаться с семьей Лаксов. Эту статью я уже многократно перечитывала, но хотелось освежить в памяти каждое слово.
Примерно в середине текста Роджерс написал: «Сижу на седьмом этаже Holiday Inn в деловой части Балтимора. В термоизолирующее венецианское окно видны огромные башенные часы, цифры которых заменены буквами B-R-O-M-O-S-E-L-T-Z-E-R. У меня на коленях телефон и телефонный справочник Балтимора».
Я внезапно выпрямилась с ощущением, будто очутилась в одном из эпизодов сериала «Сумеречная зона». Более двух десятилетий назад — мне тогда исполнилось всего три года — Роджерс просматривал тот же телефонный справочник. «Примерно на середине списка Лаксов стало понятно, что с Генриеттой был знаком практически каждый», — писал он. Так что я вновь открыла телефонную книгу и принялась набирать номера в надежде найти одного из тех, кто знал Генриетту. Однако либо никто не отвечал на звонки, либо вешали трубку, либо говорили, что никогда не слышали о Генриетте. Я раскопала старую газетную статью, где раньше видела адрес Генриетты на станции Тернер: дом 713 по авеню Нью-Питтсбург. Пришлось просмотреть четыре карты, прежде чем нашлась такая, где на месте Станции Тернер не были напечатаны объявления либо изображены соседние районы в увеличенном масштабе.
Как оказалось, Станция Тернер была не просто спрятана на карте. Чтобы туда попасть, пришлось проехать полмили мимо бетонной стены и забора, отделявшего поселок от межштатной автомагистрали, пересечь несколько местных дорог и попетлять, оставить позади церкви, разместившиеся на первых этажах в помещениях бывших магазинов, гудящую электростанцию размером с футбольное поле и ряды заколоченных досками магазинов и жилых домов. В конце концов на парковке опаленного пожаром бара с розовыми в кисточках занавесками я увидела потемневший деревянный указатель с надписью «Добро пожаловать на Станцию Тернер»).
До сих пор никто в точности не знает, как на самом деле называется этот поселок или как следует произносить его название. Иногда встречается вариант во множественном числе — Станции Тернер, иногда в притяжательном падеже — Станция Тернера, но чаще всего употребляется единственное число — Станция Тернер. Первоначально поселок был назван Гуд Лак («Удача»), но это название так никогда и не прижилось.
В 1940-х годах, когда Генриетта приехала сюда, поселок переживал бум. Однако окончание Второй мировой войны привело к сокращениям на заводе Sparrows Point. Компания Baltimore Gas and Electric снесла три сотни жилых домов, чтобы очистить место для строительства новой электростанции, оставив без крова более 1300 человек, главным образом черных. Все больше земли отводилось под промышленное использование, что означало снос все новых и новых домов. Люди поспешно переселялись в Восточный Балтимор или уезжали обратно в сельскую местность; в результате к концу 1950-х годов население Станции Тернер сократилось вполовину. Когда я туда приехала, жителей осталось всего около тысячи, и их число неуклонно уменьшалось, поскольку здесь было мало работы.
Во времена Генриетты в этом поселке двери в домах никогда не запирались. Теперь же на поле, где когда-то играли ее дети, строили жилой комплекс, окруженный кирпично-бетонной стеной безопасности протяженностью 13 тысяч футов [3692,4 м]. Закрылись магазины, ночные клубы, кафе и школы, а торговля наркотиками, бандитизм и насилие все нарастали. Однако на Станции Тернер все еще было более десяти церквей.
В газетной статье, где я нашла адрес Генриетты, упоминалось о здешней женщине — Кортни Спид, владелице бакалейного магазина и основательнице фонда для строительства музея Генриетты Лакс. Однако когда я добралась до участка, где должен был быть магазин Спид, то увидела серый, в пятнах ржавчины жилой фургон. Его разбитые окна были затянуты проволокой. Маленькая деревянная лестница вела в открытую дверь с тремя нарисованными на ней крестами. На вывеске при входе была нарисована одна-единственная красная роза и надпись: «БЕЗ ОТКРОВЕНИЯ СВЫШЕ НАРОД НЕОБУЗДАН, А СОБЛЮДАЮЩИЙ ЗАКОН — БЛАЖЕН Притчи 29:18». Шестеро мужчин сидели на ступеньках и смеялись. Самый старший, лет тридцати, был в красных слаксах, красных подтяжках, черной рубашке и шоферской кепке; на другом была просторная красно-белая лыжная куртка. Вокруг них столпились молодые парни всех оттенков шоколадного цвета в мешковатых штанах. Двое мужчин в красном смолкли, посмотрели, как я медленно проехала мимо них, и продолжили смеяться.
Станция Тернер не больше мили в любом направлении. Окрестности дома Генриетты были заполнены одинаковыми одно- и двухэтажными домами из красного кирпича, по большей части расположенными тесно бок о бок, у некоторых из них были дворики. На горизонте высился ряд портовых кранов высотой с небоскреб, а из дымовых труб верфи Sparrows Point вырывались густые клубы дыма. Пока я кружила по поселку в поисках бакалейной лавки Спид, дети, игравшие на улице, прервав свое занятие, разглядывали меня и махали руками. Они бежали мне вслед между одинаковых домов красного кирпича мимо женщин, развешивавших белье после стирки, а их матери улыбались и тоже махали мне.
Я проезжала мимо трейлера с мужчинами у входа столько раз, что в конце концов они стали всякий раз махать мне. Столько же раз я проезжала мимо прежнего жилья Генриетты — блока в коричневом кирпичном строении, разделенном на четыре дома, с забором из металлической сетки, с лужайкой в несколько футов перед входом и тремя ступеньками к маленькому крыльцу и белой двери-ширме. Из-за двери Генриетты на меня смотрел ребенок, махал рукой, играя при этом с палкой.
Я каждому махала в ответ и изображала удивление всякий раз, когда следовавшие за мной дети, ухмыляясь, появлялись на разных улицах, но ни разу не остановилась и не попросила о помощи. Я слишком нервничала. Жители Станции Тернер просто наблюдали за мной, улыбаясь и качая головами: «Зачем эта молодая белая женщина ездит тут кругами?»
В конце концов я увидела баптистскую церковь Новый Силом, которая упоминалась в статье как место собраний по поводу музея Генриетты Лакс. Однако она была закрыта. Пока я прижималась лицом к высокой стеклянной входной двери, рядом остановился черный «Таун Кар», из которого выскочил приятный видный мужчина лет сорока в очках с позолотой, черном костюме, черном берете и с ключами от церкви в руках. Сдвинув очки к кончику носа, он оглядел меня и поинтересовался, не может ли он чем-нибудь помочь.
Я рассказала ему о причине, которая привела меня в город.
— Никогда не слыхал о Генриетте Лакс, — сказал он.
— Мало кто слыхал, — успокоила я его и сказала, что читала, будто в бакалейной лавке Спид кто-то повесил мемориальную табличку в честь Генриетты.
— A-а, в магазине Спид? — сказал он, улыбнувшись вдруг во весь рот и положив руку мне на плечо. — Могу проводить вас туда!
С этими словами он предложил мне сесть в мою машину и следовать за ним.
Все, кто находился на улице, махали и кричали нам вслед, когда мы проезжали мимо: «Привет, преподобный Джексон!», «Как поживаете, преподобный?» В ответ он кивал головой и кричал: «Как вы?», «Благослови вас Господь!» Всего через два квартала мы остановились перед тем самым серым трейлером, возле которого стояли мужчины, Джексон втиснул свою машину на парковку и взмахом руки предложил мне выйти. Мужчины на ступеньках улыбнулась, они обеими руками ухватили руку пастора и принялись здороваться с ним: «Здорово, преподобный, подружку привез?»
