После опалы царя Бориса Годунова на род Романовых в 1600 г. их обширная военная свита была распущена, и царский указ запрещал кому-либо из бояр принимать романовских холопов на службу. Однако некоторым из романовских слуг опала на их господ грозила более тяжелыми последствиями. Историки полагают, что именно угроза наказания заставила одного из боевых холопов Михаила Никитича Романова — молодого дворянина Юрия Отрепьева — спешно принять монашеский постриг.
Юрий Отрепьев происходил из дворянской семьи, владевшей поместьями в Галицком уезде. Вероятнее всего, он родился около 1581 г., т. е. был на год старше царевича Дмитрия Ивановича. Отец Юрия — стрелецкий сотник Богдан Иванович — был зарезан в пьяной драке в Иноземной слободе в Москве. Мальчик рос под присмотром матери и от нее обучился грамоте, проявив редкие способности. Потом он перебрался в Москву, где продолжил образование, научившись искусству каллиграфии. Затем Отрепьев поступил на службу к окольничему Михаилу Никитичу Романову в качестве боевого холопа — военного слуги. Не исключено, что именно во время службы у Романовых у Отрепьева возникла (или была ему внушена) идея принять имя царевича Дмитрия Углицкого. Эта идея для многих историков представлялась весьма привлекательной, однако она не имеет доказательств, кроме косвенных.
После ссылки господина, спасаясь от царского гнева, юноша удалился из столицы и постригся в монахи с именем Григорий в одном из провинциальных монастырей. Однако беспокойная натура инока Григория не дала ему надолго задержаться в провинции, где он принял постриг. Он поменял несколько обителей и вскоре оказался в московском Чудовом монастыре, а оттуда, за хороший почерк, был взят патриархом Иовом в штат переписчиков книг и вскоре стал одним из приближенных патриарха. Находясь на службе у Романовых и вращаясь в кругу патриарших придворных, Григорий Отрепьев хорошо изучил обстановку и правы двора. Многое узнал он и о трагической гибели царевича Дмитрия в Угличе. Еще в Чудовом монастыре Отрепьев решился на отчаянную попытку выдать себя за царевича. Юный инок не раз говорил своим товарищам: «Царь буду на Москве», — «они же ему плеваху и на смех претворяху».
Имея смелый план и приобретя необходимый опыт, Отрепьев в 1602 г. бежит в Литву, где после нескольких неудачных попыток открыть «тайну» своего «царственного» происхождения и «чудесного» спасения находит признание и поддержку у князя Адама Вишневецкого. Успех самозванца был вызван интересом к нему со стороны некоторых литовских и польских магнатов (вельмож), извечных противников России, стремившихся к войне с ней в надежде на территориальные приобретения и военную добычу. Сам Лжедмитрий, стараясь заручиться их поддержкой, не скупился на посулы — он обещал выделить часть русских земель королю Сигизмунду III и польскому магнату Юрию Мнишеку, у которого он просил руки его дочери.
Следует, однако, заметить, что, заняв престол, Лжедмитрий I не торопился исполнять эти обещания. Тайно приняв католичество (24 апреля 1604 г.), самозванец сделал еще один важный шаг к достижению своей цели[16]. Лжедмитрий I обещал за год распространить в Московии католическую веру, чем обеспечил себе деятельную поддержку папского нунция (представителя) в Польше Клавдия Рангони и иезуитов[17]. Тайную аудиенцию самозванцу дал и король Сигизмунд III, несмотря на то, что многие видные государственные деятели Полыни и Литвы были против поддержки «московита». Особенно едко высмеивал самозванческую авантюру канцлер Ян Замойский, сподвижник короля Стефана Батория во время Ливонской войны. «Господи, помилуй, не рассказывает ли нам этот господарчик комедию Плавта или Тернеция?! Значит, вместо него зарезали другого ребенка, убили младенца не глядя, лишь для того, чтобы убить? Так почему же не заменили этой жертвы каким-нибудь козлом или бараном?» Скептицизм вельмож был вполне оправдан. Если для России сама идея самозванчества еще была нова, то XVI и начало XVII столетий дали Европе немало примеров ложных претендентов — валашские (молдавские) господарчики, которых поддерживали запорожские казаки, ложный португальский королевич Себастьян (с ним чаще всего сравнивали Лжедмитрия) и другие.
Годунов, до которого в конце концов дошли тревожные слухи, пытался противостоять самозванческой интриге. После специально предпринятого расследования было установлено истинное имя самозванца. В Речь Посполитую были отправлены посланники (в том числе и родной дядя Отрепьева — Никита Елизарьевич Смирной), которые требовали выдачи самозванца. Помимо наглого присвоения царского имени Отрепьев был виновен в том, что самовольно снял с себя монашеское платье, нарушив обеты, дававшиеся при пострижении. Таких людей на Руси называли «расстригами» («ростригами») и презирали. Но, несмотря на все дипломатические усилия Бориса Годунова, поляки не собирались выдавать Лжедмитрия русским властям. Царского посланника стрелецкого голову Постника Григорьевича Огарева поляки изолировали от сношений с внешним миром и откладывали его выступление перед сеймом до тех пор, пока оно не потеряло свой смысл — Огарев выступил с обличением «расстриги» в феврале 1604 г., не зная о вступлении Лжедмитрия I на территорию России.
При тайном покровительстве короля самозванец довольно скоро собрал в Самборе армию в три тысячи человек из польской шляхты (дворянства), русских эмигрантов, донских и запорожских казаков.
13 октября 1604 г. небольшое войско самозванца перешло границу и вторглось в пределы России. Появление «царя Дмитрия», обещавшего народу «жаловати и в чести держати… и в покос, и во благоденственном житии», вызвало на охваченных недовольством и брожением землях эффект искры, попавшей в пороховой погреб. Приграничные города сдавались один за другим — народ хватал воевод и передавал их Лжедмитрию. Часть воевод сами переходили на сторону самозванца, признавая в нем «царевича». Ключевым событием начала войны стала сдача Чернигова, одной из главных крепостей Северской Украйны. Черниговские воеводы князь Иван Татев и князь Петр Шаховской целовали крест «царевичу», а голова Никифор Воронцов-Вельяминов предпочел верность присяге и был убит. Вопреки имеющемуся представлению, он не происходил из другого рода Вельяминовых, чем родичи Годунова.
Первое серьезное сопротивление самозванец встретил под Новгородом-Северским, второй воевода которого Петр Федорович Басманов смог организовать крепкую оборону. Войско Лжедмитрия приступило к осаде и застряло под Новгородом-Северским на несколько недель. Тем временем из Москвы навстречу неприятелю вышло войско в 25 тысяч человек во главе с первым боярином государства князем Федором Ивановичем Мстиславским. При этом ситуация, которая складывалась на «украйнах», была не в пользу Годунова. Приграничные города один за другим переходили на сторону самозванца. 18 ноября Лжедмитрий получил известие о сдаче Путивля — крупнейшей крепости, обладавшей хорошими каменными стенами. По словам Буссова, известие о падении Путивля потрясло Бориса Годунова, он «пришел в великий ужас, стал горько жаловаться на предательство и вероломство вельмож, князей и бояр, и сказал им в лицо, что это их рук дело и задумано оно, чтобы свергнуть его». Однако еще все можно было исправить на поле брани.
Плоды победы, одержанной Лжедмитрием в сражении 21 декабря под Новгородом-Северским благодаря лихой атаке польских гусар, были утеряны самозванцем после жестокого разгрома в сражении при селе Добрыничах 21 января 1605 г. Потери Лжедмитрия, согласно официальным данным, составили 11 500 человек, из которых 7000 составляли запорожские казаки. Остатки его войска были рассеяны, а сам претендент на русский престол, едва не попав в плен, бежал в Путивль. Самозванца спас князь Василий Михайлович Рубец Мосальский, подхвативший Лжедмитрия, когда его лошадь была ранена. Победителям достались богатые трофеи, и в том числе личное копье Лжедмитрия. Царь праздновал победу с большим торжеством. Вестника о разгроме самозванца — стольника Михаила Борисовича Шеина — он на радостях пожаловал в окольничьи. По всем церквям было велено петь благодарственные молебны. «Мы видели, как три тысячи несчастных пленных, семнадцать неприятельских знамен и одиннадцать барабанов были доставлены в Москву с торжественностью, превосходившей, однако ж, значение празднуемой победы», — свидетельствует английский посол Томас Смит.
Впрочем, этот успех царской армии оказался и последним. Продвижение ее остановилось под небольшим городком Кромы, оказавшим правительственным войскам неожиданно упорное сопротивление. Казаки вырыли в Кромах целый земляной город, успешно и задорно оборонялись от неповоротливых «московитов». Боевой дух в царской армии падал, в кромском лагере начались болезни. Самозванец же отсиживался в Путивле, где, согласно свидетельству П. Пирлинга, проводил время весьма любопытным образом. Пирлинг пишет, что Лжедмитрий, будучи фанатичным приверженцем научного знания, учредил в своей Ставке что-то вроде тайной школы, и брал уроки философии, грамматики и литературы у иезуитов, сопровождавших его войско. Однако весьма скоро он прекратил эти занятия, опасаясь подозрений в симпатиях к «латинству» со стороны соотечественников, и, вероятно, вовремя — со всех сторон в Путивль стекались все новые и новые толпы сторонников «царевича».
