Равных себе не знает под луной».
В гневе красотка: «За такой ответ
С персиком и толкуй — только не со мной».
Если же вы насладиться хотите
Прелестью нежной живого цветка,
Не пропустите, к нам загляните!
Летняя ночка так коротка...[45]
Пока гость наслаждался песнями и танцами приглашенных гейш, дзёро — проститутки менее высокого статуса, чем ойран, — ожидали клиента: «Если вы зашли в дома второго или третьего ранга, то процедура там совершенно иная и очень проста. Тем не менее, что очень важно для посетителей низкосортных домов: следует всегда быть крайне внимательным, иначе ваш кошелек немедленно окажется выжат слугами и служанками того места. Как они, так и девушки в таких заведениях не могут быть названы честными и добрыми, и если видят, что гость — провинциал или незнаком с этим кварталом, то их уловки для его соблазнения бывают настолько замысловатыми, что он, по крайней мере, будет вынужден потратить все наличные деньги.
Распутник, привычно посещающий этот квартал еженощно, приходит в знакомый дом, а на следующее утро у него в кармане ни гроша. Если девушка любит его, то может ссудить деньгами; если же нет, то отказывается платить по его счету»[46].
После того как денежные вопросы оказывались решены, можно было переходить в отдельные покои и... к предварительным ласкам. В Японии до сих пор поцелуй — естественная для европейцев форма выражения эротической симпатии к существу противоположного пола — является чем-то странным, предосудительным орудием женщин из Ёсивара, а не способом коммуникации влюбленных. Японцы целуются редко и делают это весьма своеобразно (см. Приложение). Поцелуй тут явно относится к области интимных предварительных ласк, и японское издание индийской «Камасутры» примерно так поцелуй и «позиционирует», подразделяя его на несколько видов: «Поцелуй незначительный — когда девушка лишь касается рта возлюбленного своим ртом, но сама не делает ничего. Поцелуй трепещущий — когда девушка, оставив на время свою застенчивость, желает коснуться губы, вошедшей к ней в рот, и для этого двигает своей нижней, но не верхней губой. Касающийся поцелуй — когда девушка касается губы возлюбленного языком и, закрыв глаза, кладет свои руки на его. Прямой поцелуй — когда губы возлюбленных прямо соединяются. Изогнутый поцелуй — когда головы возлюбленных склоняются друг к другу с небольшого расстояния»[47].
Поцелуи, покусывания, легкие щипки и сдавливания шеи следовали в начале свидания, когда дзёро и гость оставались наедине — полуодетые, поскольку кимоно легко подразумевает такую степень обнажения, и возбужденные танцами и саке. Естественно при этом, что японский мужчина обращает внимание в первую очередь на те признаки красоты и сексуальности женщины, которые уже знакомы вам по сочинениям Ихара Сайкаку: на ее обнаженную, выгнутую, часто подбеленную шею, голые пятки — венец эротизма и на главный признак бурного темперамента и высокой чувственности женщины — оттопыренные пальцы ног. Собственно, больше ничего из-под кимоно не видно.
Вероятно, в ласках этих немногих доступных мест японцы были мастера. Известно, что выпускались специальные наставления, руководства по воздействию на эрогенные точки на теле человека, которые изображались на специальных схемах. Ничего эротического, однако, в таких наставлениях нет. Они скорее напоминают современные нам «инструкции по чистке яйца, сваренного вкрутую» или «Пособия по петтингу», какие ныне во множестве издаются в Японии. В таких наставлениях объясняются очевидные нам с позиции сегодняшнего дня вещи, хотя, возможно, для своего времени это была очень «продвинутая» в сексуальном плане литература.
В описании интимных контактов во избежание оскорбления нравственности средневековые японцы прибегали к китайскому способу шифрования сексуальной техники цветистыми поэтическими терминами, не оставляющими, впрочем, своей прозрачностью сомнений в точности догадок. До нас дошли несколько подобных манускриптов, составленных завсегдатаями Ёсивары. Один из таких знатоков, некий Окада Сёги, в 1794 году описывал женскую грудь как «многообещающие цветы тела, на них следует дышать и касаться рукой и языком», предварительные ласки именует «дрожащим шелком», а половой акт «умащиванием птички в гнезде». В старой китайской традиции «кручением стебелька» назван оральный секс, а куннилингус — «поисками зернышка». Совокупление сзади ассоциировалось с «разрезанием дыни»; взаимная мастурбация наводила на мысли о «смешении росы»; эрекция была подобна «дереву плоти»; лобковые волосы — «черному мху». Конечная цель, то есть оргазм, называлась «лопающимся фруктом»[48].
Стоит заметить, что китайские трактаты о любви, как ранние, так и ровесники ёсиварских путеводителей, были значительно более подробны и поэтичны, а их иллюстрации, в отличие от японских гиперболизированных гравюр, рассказ о которых еще предстоит, действительно являлись иллюстрациями, исчерпывающе дополнявшими текст учебных пособий по изощренному (опять же в понятиях XVIII века) сексу. Тот век был горячим временем и в Европе — начиналась эпоха расцвета эротических талантов Казановы, маркиза де Сада и сотен тысяч их гораздо менее именитых последователей. Но если в Европе подобных «сексуальных активистов» ждала сомнительная, хотя и прочная слава (вспомним, что маркиз де Сад таки умер в психиатрической лечебнице), то в Японии даже немногочисленные христиане были не прочь прикоснуться к таинствам божественной любви, не видя в этом никакого греха. С христианским подходом к роли женщины в сексе японцев роднило представление о том, что во время полового контакта партнерша должна была находиться или, по крайней мере, демонстрировать состояние полной внешней покорности, зависимости от мужчины, готовность потакать его желаниям. Разница только в природе желаний.
В трактате Окада есть описание предварительных ласк, знакомясь с которыми обратите внимание на поведение партнерши-куртизанки: «Обязанность женщины — почтительно, с опущенными глазами, мягко искать центры удовольствия мужчины. Намеками, короткими жестами к различным частям его тела выяснять — что ему приятнее всего, и издавать негромкие восхищенные вскрики. Грациозно и очаровательно происходит касание его гениталий, затем — оральные манипуляции, в соответствии с описаниями в наставлениях о движениях губ и языка, силе и интенсивности нажимов. Если гость в возрасте, такая “шелковая дрожь” не должна продолжаться до излияния его жизненных соков; с молодыми же это наслаждение можно продолжать до полного потока. Пожилого гостя, явившегося с тщательно собранной на эту ночь потенцией, следует гладить, целовать, но не доводить слишком быстро до полного излияния, если только он не желает этого. <...> Умная девушка вместо этого станет воздвигать его ствол, покуда тот не наполнится, не станет твердым и плотным. Затем она спрашивает — каким способом гость желает достичь “лопания фрукта”»[49].
К грамотному обслуживанию гостя девушка готовилась с детства. В японской традиции существовали не только путеводители для мужских удовольствий, но и специальные книги-учебники для девушек. Считается, что классика японского секса предусматривала единение партнеров все в тех же знаменитых 48 вариантах — это число стало общеизвестным и даже порой приводится в поговорках о «48 способах победить мужчину». Возможно, стародавние японские искусницы и искусники были даже не меньшими виртуозами, чем родоначальники «Камасутры» индийцы или авторы китайского «Дао любви» — нам трудно об этом судить, так как все, кто испытал мастерство жриц Ёсивары на себе, уже умерли. Для христианской Европы такая вариативность является безусловным символом разврата, для японцев же — не более чем техническими способами достижения удовольствия[50]. Специалисты вновь и вновь заявляют при этом, что большая часть указанных позиций подразумевала подчиненную роль женщины непосредственно при половом акте — с этим невозможно спорить. Действительно, существуют массы вариантов классического подражания животному миру, в котором руководящая и направляющая роль априори принадлежит самцу, а не самке.
На случай же, если мужчина испытывал затруднения, даже «собрав потенцию на эту ночь», существовала масса способов спасти положение, которые каждая уважающая себя проститутка должна была знать, — от оральных ласк до использования афродизиаков, в том числе таких экзотических, как моллюски, скручивавшиеся вокруг «нефритового стержня» и «душившие» его.
Но, несмотря на многочисленные ухищрения, похоже, что самым главным оружием японской женщины был (и остается!) психологический подход. Образованной куртизанке приходилось освоить целый набор приемов, которые традиционно возбуждают японского мужчину, демонстрируя ему его собственную значимость и констатируя приниженное положение женщины. Ей полагалось показывать мужчине, как ей «хорошо» — вскрикивая, учащенно дыша, разговаривать с клиентом, как бы задыхаясь в буре оргазма — сбивающимся, особенно тонким голосом, переходящим в писк и сопровождающим дрожание ее тела, якобы переживающее один оргазм за другим. Возможно, многие куртизанки действительно были гиперсексуальны — их высокая профессиональная подготовка и занятия на тренажерах этому способствовали. Что касается мужчин, то даже необразованный в сексе юноша-вакасю вел себя в предлагаемых обстоятельствах как самурай, овладевший добычей, хрипя, покусывая ее, действуя нарочито грубо — ломая наигранное сопротивление. Японская женщина давала мужчине полное ощущение победы над ней, иллюзию неограниченной власти, ощущение мужественности. Это то, что позже так потрясло воображение первых иностранцев, прибывших в Японию и рассказывавших потом у себя на родине о каких-то невообразимых чудесах, которые якобы «вытворяют» японки в постели, будучи не в силах при этом конкретно описать эти «чудеса». Немудрено — ощущения описывать сложно, особенно настигающие вас в момент оргазма, и тем более, когда партнерша умело имитирует свой.
