Восстание Болотникова, более года сотрясавшее южные и центральные районы России, было одним из острейших периодов противостояния в гражданской войне начала XVII в. Выше уже говорилось, что интересы и стремления его участников были различными. Их объединяло недовольство своим положением, ненависть к «боярскому царю» Василию Шуйскому и вера в «доброго царя Дмитрия». В период наивысших успехов восставших в их среде обнаружился раскол. Значительное число дворян и казаков из южных городов перешли на сторону Василия Шуйского. Причин этому было несколько. Длительное отсутствие царственного предводителя — «царя Дмитрия» — лишало восставших веры в его чудесное спасение. «Царевич Петр» уже не мог в полной мере заменить «Дмитрия»: во-первых, слишком сказочной была его история; во-вторых, его выдавал простонародный облик.
В свою очередь, Василий Шуйский сделал все, чтобы привлечь к себе сторонников Болотникова из дворянского сословия и из числа боевых холопов. В марте 1607 г. был издан указ о холопах. Он восстанавливал принцип добровольности холопской службы, отмененный указом Годунова в 1597 г., и ограждал вольных дворянских слуг от попыток перевести их в состояние холопов. Этот указ имел выраженное политическое значение — он защищал интересы мелкого разоренного служилого люда, боевых холопов и прочих слуг, представлявших собой в силу своего неустойчивого и зависимого положения опору различных мятежей и восстаний. В том же месяце был издал и новый указ — о крестьянах. Он был нацелен на закрепление прав дворян над крестьянами, он предписывал возвращать беглых и карать тех, кто их укрывает, штрафами. Василий Шуйский выступал защитником дворянских интересов, поддерживая дворян в их борьбе за крестьянина против «сильных людей».
Мартовские указы 1607 г. были направлены на то, чтобы расколоть движение Болотникова по социальному признаку, оторвав от восставших провинциальных дворян и холопов. Они достигли своей цели и сыграли значительную роль в разгроме восстания.
Царь и патриарх прибегли и к иным мерам, направленным на консолидацию общества. На первой неделе Великого поста, 20 февраля 1607 г., в Успенском соборе состоялась торжественная церемония покаяния за нарушение крестного целования Годуновым. Москвичи «с великим плачем» просили прощения перед бывшим патриархом Иовом, свергнутым с престола по приказу Лжедмитрия I. Полуслепой старец произнес слова «прощения и разрешения», объявив о забвении измены. Ранее, осенью 1606 г., тела Годуновых были перенесены в Троице-Сергиев монастырь. За гробами шла царевна-инокиня Ольга и рыдала, причитая о своей несчастной судьбе. Царствование Лжедмитрия в очередной раз было объявлено нечестивым, и власти призвали всех отмежеваться от чародейского призрака.
Не вполне ясно, какое значение имели эти масштабные пропагандистские акции, но в конечном итоге главной причиной поражения движения Болотникова стала его социальная неоднородность, которая и привела к расколу. В военном отношении немалое значение имело численное превосходство дворянской армии Василия Шуйского при осаде Тулы.
Но восстание Болотникова не прошло бесследно. Это было первое открытое движение против царской власти, охватившее значительную территорию и большую массу населения. Восставшим удавалось одерживать решительные победы против царских воевод и оказывать им успешное сопротивление в осажденных городах. Твердость болотниковцев способствовала жизнестойкости легенды о «царе Дмитрии» и вселяла надежду в тех, кто с оружием в руках был готов отстаивать свои интересы в борьбе против власть имущих. Восстание Болотникова явилось прологом к новой фазе гражданской войны, окончательно расколовшей страну на два враждующих лагеря.
Затушив очаг смуты, полыхавший в Туле, царь мечтал вернуться к мирной жизни. Его занимали личные заботы. После своего вступления на престол Василий Шуйский не захотел жить во дворце, построенном Лжедмитрием I. Средств на возведение нового каменного дворца не было, и поэтому Шуйский приказал построить себе брусяные (деревянные. — C.Ш.) хоромы там же в Кремле, на месте дворца царя Федора Ивановича. Отделка их была закончена зимой 1607 г., однако строительство велось наспех, и вскоре «у тех хором подломились сени, а мост и бревна были новые и толстые. И все люди пришли в удивление о таком чюдеси». Суеверные москвичи восприняли это событие как дурное предзнаменование грядущего царствования. Однако царя Василия это не пугало. Престарелый вдовец решился обзавестись семьей. Его избранницей стала княжна Мария Петровна Буйносова-Ростовская, дочь убитого Лжепетром воеводы. Свадьба состоялась 17 января 1608 г. От этого брака у царя родились две дочери — Анна и Анастасия, скончавшиеся в младенчестве. Воистину над царем Василием довлел злой рок. Ему не удалось ни спокойно царствовать, ни создать свою династию.
В конце 1607 г. пламя мятежа разгорелось на окраинах государства. Терские казаки, создавшие Лжепетра, выдвинули нового самозванца — «царевича Ивана-Августа», «сына» Ивана Грозного от брака с Анной Колтовской. Этому самозванцу покорилась Астрахань и все Нижнее Поволжье. Вслед за ним появился «внук» Грозного, «сын» царевича Ивана Ивановича «царевич Лаврентий». В казачьих станицах самозванцы росли как грибы: явились «дети» царя Федора «царевичи» Симеон, Савелий, Василий, Клементий, Ерошка, Гаврилка, Мартынка. Впрочем, эти «царевичи» были не более чем предводители разбойничьих отрядов, главную опасность представлял появившийся в Литве зимой 1607 г. новый «царь Дмитрий», вошедший в историю как Лжедмитрий II или Тушинский вор. Именем «вора», присвоенным Лжедмитрию II, традиционно называли преступников и бунтовщиков. «Воры» — частое наименование всех участников мятежей и восстаний XVII в. Тушинским вором Лжедмитрий II был назван по месту своего стана — подмосковному селу Тушину; впоследствии, когда он перебрался в Калугу, в документах и исторических повестях его именуют Калужским вором.
В мае 1607 г. Лжедмитрий II перешел русско-польский рубеж, объявился в Стародубе и был признан населением. Войско Лжедмитрия II пополнялось настолько медленно, что только в сентябре он смог во главе отрядов польских наемников, казаков и русских «воров» двинуться на помощь Лжепетру и Болотникову. 8 октября он разбил под Козельском царского воеводу князя В. Ф. Мосальского, 16-го взял Белев, но, узнав о падении Тулы, бежал из-под Белева к Карачеву. Но царь Василий распустил войско, вместо того чтобы направить его против нового «вора», и полководцы Лжедмитрия II заставили его повернуть армию на Брянск. Город был осажден, но воевода князь В. Ф. Мосальский, посланный на выручку Брянску, воодушевил свой отряд, и храбрецы-воины, форсировав ледяную Десну вплавь, соединились с гарнизоном. Совместными усилиями Брянск удалось отстоять. Но мятежники никуда не исчезли — они собирались у Орла и Кром, и, видимо, тогда и родилась пословица «Орел да Кромы — первые воры». К самозванцу стекались и уцелевшие защитники Тулы, и новые отряды со всех «украин», и профессиональные вояки — шляхтичи и казаки.
Весной 1608 г. Лжедмитрий И двинулся к столице. Во главе войск самозванца встал литовский гетман князь Роман Ружинский (Рожинский). 30 апреля — 1 мая 1608 г. армия Лжедмитрия II разгромила под Белевом полки, которыми командовал брат царя князь Дмитрий Иванович Шуйский. В июне Лжедмитрий II появился под Москвой и обосновался станом в селе Тушине[30]. По названию своей резиденции самозванец и получил запоминающееся имя Тушинского вора.
Происхождение Тушинского вора окутано легендой. «Новый летописец» замечает: «Все же те воры, которые называлися царским коренем, знаеми от многих людей, кой откуду взяся. Тово же Вора Тушинского, которой назвался в Ростригино имя, отнюдь никто ж не знавше; неведомо откуды взяся. Многие убо, узнаваху, что он был не от служиваго корени (не из служилых людей. — С.Ш.); чаяху попова сына иль церковного дьячка, потому что круг весь церковный знал (думали, что он сын попа или дьячка, потому что знал церковный обиход. — C.Ш..)».
Среди современников бытовало несколько версий относительно происхождения самозванца. Воевода Лжедмитрия II князь Д. Мосальский Горбатый «сказывал с пытки», что самозванец «с Москвы с Арбату из Законюшев попов сын Митька…» Другой бывший сторонник Лжедмитрия II, сын боярский А. Цыплятев, на допросе говорил, что «царевича Дмитрея называют литвином Ондрея Курбского сыном»[31]. Московский летописец и келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын называет самозванца выходцем из семьи стародубских детей боярских Веревкиных (на самом деле Веревкины были одними из первых, кто признал в самозванце «государя» в Стародубе, и смутили горожан). Свое расследование относительно личности Лжедмитрия II провели иезуиты. Они считали, что имя убитого царя принял крещеный еврей Богданко. Он был учителем в Шклове, затем перебрался в Могилев, где прислуживал нону, «а имел на собе одеянье плохое, кожух плохий, шлык баряный (баранью шапку. — C.Ш.), в лете в том ходил». За некие проступки шкловскому учителю грозила тюрьма. В этот момент его заприметил участник похода Лжедмитрия I на Москву поляк М. Меховский. Вероятнее всего, Меховский оказался в Белоруссии не случайно. По заданию Болотникова, Шаховского и Лжепетра он разыскивал подходящего человека на роль воскресшего «царя Дмитрия». Оборванный учитель показался ему похожим на Лжедмитрия L Но бродяга испугался сделанного ему предложения и бежал в Пронойск, где был пойман. Оказавшись перед выбором — понести наказание или взять на себя роль московского царя, он согласился на последнее.
