— Что же это за король такой, — вскричит особенно нетерпеливый любитель исторических загадок, — и почему я о нем ничего и никогда не слышал? Да и откуда же взялось у него столь грандиозное богатство и почему его потребовалось прятать именно в России? И имя у этого короля какое-то явно не русское. К тому же совершенно непонятно, кто такой этот Никола Лапотный и какое, собственно говоря, отношение он имеет к данной удивительной истории?
Вопрос далеко не праздный, поскольку столь много разных событий сплелось в этом почти мифическом эпизоде нашей истории, что и целой книги для его описания будет недостаточно. И для сокращения времени начать мне придется почти что с самого конца сей головоломной истории, хотя бы скупо осветив события, происходившие незадолго до ее завершения.
Завершалось мучительно долгое Смутное время, отягощенное разорительным польским нашествием. И еще в Ярославле самопровозглашенное земское правительство, возглавляемое князем Дмитрием Пожарским и Кузьмой Мининым, приняло решение об избрании нового царя, "природного государя". Его надо было избирать всенародно, всем "собором" с представителями "от всей земли". Но в московской казне не оказалось не то что денег, но и царских регалий, торжественная коронация без которых была просто невозможна. Сокровища разграбили захватчики, и следы многих ценностей затерялись навсегда…
С начала XVII в. царская казна испытала на себе все перипетии Смутного времени. Немецкий наемник Конрад Буссов, служивший не только царям, но и "воровскому" атаману Болотникову, говорил, что истощение казны началось еще во время Бориса Годунова. В годы повального голода царь вынужден был раздавать до 500 000 копеек в день. Самозванец, сменивший Годунова на троне, тоже особо не скупился и щедро оплачивал услуги и польского наемного воинства, и донского казачества. И Исаак Масса, и Конрад Буссов, и другие очевидцы позднее представляли целые реестры ценных вещей и драгоценностей, отправленных Лжедмитрием в Польшу в качестве подарков своей невесте и будущему тестю. Только эта часть сокровищ, оказавшихся за пределами страны, обошлась казне в 200 000 гульденов. Самому себе самозванец повелел сделать трон из серебра с позолотой, опирающийся на серебряных же львов.
С приходом Лжедмитрия к власти в царской казне насчитывалось примерно 500 000 рублей. Когда же его свергли, там обнаружили всего лишь 200 000. Бояре, не зная, как отчитаться, в недоумении разводили руками: "Черт его знает, куда он раскидал деньги за один год".
Еще большую тягость испытала казна в годы правления Василия Шуйского. Все соплеменники в один голос сообщали в своих записках о немыслимых тратах этого царя на формирование, снаряжение и содержание войск, направляемых сначала против восставших под предводительством Болотникова, а потом и против Лжедмитрия II (Тушинского вора). Василий Шуйский, как, впрочем, и его предшественники, постоянно просил помощи у монастырей и не только деньгами, но и золотыми и серебряными сосудами. Правда, денег на войну все равно не хватало.
Однако тот факт, что Василий обращался к царским закромам, не подтверждается ни одним приказным документом той поры. Похоже, полякам и явным недоброжелателям царя Василия Шуйского было выгодно приписать растраты именно ему К последним свидетелям относились дьяк Иван Тимофеев и келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын. Каждый из них имел к царю свои претензии. Первого по царскому указу перевели из столицы в Новгород, понизив статус и тем самым уязвив его самолюбие. Второй был недоволен тем, что царь слишком много взял из монастырской казны. Иное дело, если в разграблении кремлевских богатств принимали участие польско-литовские интервенты. От этих всего можно было ожидать.
Уже позднее, после освобождения Москвы, дьяками московских приказов был составлен своеобразный "отчет" о расходах царской казны на содержание польских и немецких наемников в период 1611–1612 гг. По нему значилось, что жалованье иноземным войскам выплачивалось не только деньгами, но и золотыми сосудами, ювелирными украшениями и ценностями московских монастырей.
Как только поляки обосновались в Кремле и повели себя как хозяева, они тут же попытались наложить руку на "государеву казну". Сам пан Гонсовский предлагал Сигизмунду III выгодное дело: прислать в Москву мастеров монетного дела и перечеканить имеющееся в Кремле серебро и золото в польские деньги. Вырученная от этого сумма могла бы покрыть не только многочисленные задолженности наемному воинству, но и принести немалый доход польскому королю.
По каким-то причинам королевские монетчики в Россию не прибыли, и поэтому жалованье наемникам решили выплачивать "натурой" — захваченными золотыми и серебряными изделиями. Некий Николай Мархоцкий вспоминал впоследствии: "Наши, обуреваемые жадностью, не пощадили и Господа Иисуса (золотая статуя, весом, наверное, в 30 000 червонных зачатых), хотя некоторые предлагали отослать его в целости в Краковский замковый костел — в дар на вечные времена. Но получив "Иисуса" из московской казны, наши разрубили его на куски и поделили между собой. Такая практика получила название "залога в уплату жалованья".
Воинским частям Гонсовского, покидавшим Москву в конце 1611 г., вместо денег выдали: "корону, подаренную императором Максимилианом московскому великому князю Ивану, и ту, что приказал изготовить Лжедмитрий" (обе короны в дорогих каменьях), посох "из единорога, концы которого были украшены каменьями", "царское седло, тоже с каменьями". Столь же ценным был и залог, полученный солдатами Сапеги: "две крытые золотом и украшенные каменьями шапки, которыми москвитяне обычно коронуют своих царей, скипетр и державу, тоже золотые и в каменьях".
Таким образом, мы видим, что из казны и царских покоев были вывезены даже основные царские регалии. О том, что поляки вывозили с собой коронационные регалии, сообщал тот же Конрад Буссов. Он писал, что содержимым сокровищницы были оплачены услуги польского королевского воинства до 1612 г. На это ушло семь царских корон, три скипетра, из них один — из цельного рога единорога и очень богато украшенный рубинами и алмазами, и множество редких драгоценностей.
Картина опустошения поляками казны и царской сокровищницы постепенно вырисовывалась: вывезено и украдено было немало. Но, несмотря на алчность, разграбить до конца накопленные веками сокровища захватчики так и не смогли. На это у них не хватило ни времени, ни сил. И все же значительная часть царских сокровищ оказалась утраченной, и это в скором времени подтвердилось.
Вот в такой обстановке и был спрятан один из крупнейших и ценных кладов. Начну рассказ о нем, пожалуй, с того момента весны 1610 г., когда польские завоеватели заняли Московский Кремль и ряд других ключевых районов столицы Российского государства. Помимо политических и военных преимуществ, они получили и чисто материальные выгоды. Мало того, что ими были ограблены сотни богатых домов весьма состоятельных горожан, польские оккупанты получили прямой доступ к набитым закромам, как кремлевской сокровищницы, так и к не менее солидным ценностям многочисленных московских храмов! И, надо сказать, незваные гости не подвели, пограбили на славу. Обоз численностью в 973 повозки, доверху нагруженный добычей, двинулся на запад вместе с отступающими из Москвы поляками…
Приведу наглядный пример из так называемой 2-й кладовой записи, дошедшей до наших дней благодаря стараниям краеведа и историка А.Н. Величкова. Текст записи взят из его книги — "Предания о кладах Гжатского уезда", изданной в 1880 г.
"Я отправил из Москвы с разным добром 973 подводы, в Калужские ворота на Можайск. Из Можайска пошел я старой дорогой, на Смоленск становился не дошедши медынских и вяземских округ. Остановился на Куньем бору; речка течет из ночи на зимний восход, а имя этой речки Маршевка. И потом я велел русским людям на Куньем бору сделать на суходоле каменную плотину, плотину глиною велел смазать, а в ней положил доску аспибную и на ней написано, где что положено шедши из Москвы до Можайска".
Остановимся на этом месте и немного осмыслим, что именно написано в этом небольшом отрывке. Во-первых, обратим внимание на сам тон записки. Чувствуете, как написано? "Я отправил", "Я велел", "Я положил". Писал явно не простой солдат или даже старший офицер. Писал человек, облеченный верховной властью над перевозимыми ценностями, и уж как минимум начальник верховного ранга в польской армии. Кто бы это мог быть? Молва приписывает эти строки польскому королю Сигизмунду III. По другой версии, они были написаны Григорием Отрепьевым (Лжедмитрием I). Но так ли это? В то время король Сигизмунд был занят осадой Смоленска.
В те времена государи самолично возглавляли военные походы, и покинуть лагерь своих войск могли только при непосредственной опасности для своей жизни. Григорию Отрепьеву тоже было не с руки заниматься меркантильными вопросами, поскольку вся его призрачная власть висела в тот момент буквально на волоске. Ему следовало не ценности куда-то тащить, а себя оберегать. Тогда кто же оставил нам сии записи?
