Шелленберг затребовал досье на Зорге и, если верить его мемуарам, обнаружил там довольно странную информацию: "Я просмотрел документы о Зорге. Из них нельзя было убедиться в необходимости что-либо предпринимать против Зорге. Правда, документы о его прошлом заставили меня задуматься — Зорге поддерживал тесные контакты с многими агентами Коминтерна, известными нашей разведке. Кроме того, в двадцатые годы он был в хороших отношениях с националистическими, праворадикальными и национал-социалистскими кругами, в том числе со Стеннесом, одним из бывших фюреров СА, который после исключения из партии убежал в Китай, где стал военным советником Чан Кайши. Мы знали, что Стеннес, находясь в Китае, поддерживал тесные связи с "Черным фронтом" Отто Штрассера; кроме того, Гейдрих подозревал его в заигрывании с русскими.
Когда я беседовал с Ритгеном о возможных посторонних связях Зорге, он высказал следующее мнение: если он даже на самом деле связан с иностранными разведками, мы должны все-таки найти средства и способы, с одной стороны, обезопасить себя, а с другой — извлечь пользу из знаний Зорге. В конце концов я обещал Ритгену в дальнейшем защитить Зорге от нападок партийного руководства, если он согласится наряду со своей журналистской деятельностью выполнять и наши задания. Он должен будет сообщать нашей разведке время от времени информацию о Японии, Китае и Советском Союзе; при этом я предоставил Ритгену самому подумать о том, каким образом наладить передачу информации.
Когда я сообщил об этом Гейдриху, он одобрил мой план, но с условием, что за Зорге немедленно будет установлено наблюдение. Гейдрих был настроен скептически и учитывал возможность того, что Зорге может снабжать нас дезинформацией; ввиду этого он предложил направлять информацию Зорге не по обычным каналам, а подвергать ее особой проверке. Он поручил, кроме того, обсудить все это дело еще раз как следует с Янке (глава частного разведывательного бюро при Гессе, закрытого после его полета в Англию. — Б.С.).
Должен признать, что я по небрежности промедлил с установлением немедленного контроля над Зорге, которого потребовал Гейдрих. Правда, организация такого наблюдения была затруднена тем, что, во-первых, в этом случае нельзя было сделать письменных распоряжений, а во-вторых, наши сотрудники в Японии были для этого еще молоды и неопытны. Когда я говорил об этом с Янке, он странным образом уклонился от решения этого вопроса, делая вид, что он не знает Зорге как следует. Я же знал, что ему обо всем известно от Ритгена, но, тем не менее, не стал давить на него".
Полная, по правде сказать, ерунда получается. С 1924 по 1928 год Рихард вообще находился в СССР, а в Германии если и появлялся, то очень редко, и никоим образом не мог быть связан ни с какими германскими националистами и национал-социалистами, даже если бы пожелал с ними контактировать. И о его контактах со Стеннесом никаких данных нет. Не исключено, что все это придумали либо сам Шелленберг, либо чиновники гестапо (IV отдела), исходя из знакомства Зорге с Хаусхофером и автоматически приписывая ему весь круг связей Хаусхофера. Похоже, о деятельности Зорге после 1924 года никаких достоверных данных в гестапо не было, а его коммунистические связи первой половины 20-х годов толком и не выясняли, поленившись копаться в архивах.
Непонятно так же, какую информацию Зорге мог давать об СССР он ее просто не имел. Возможно, в Берлине хотели, чтобы Зорге проанализировал вероятную политику Советского Союза в отношении Японии и развитие взаимоотношений в треугольнике Берлин — Москва — Токио.
В итоге подозрение свелось к тому, что Зорге стал еще и агентом Шелленберга, а связь с ним поддерживал через полицейского атташе в Токио Йозеф Альберт Мейзингер, который был сослан в Японию за излишнюю жестокость в оккупированной Варшаве, где он возглавлял СД и полицию и расстреливал заложников направо и налево даже тогда, когда в этом, по мнению вышестоящего начальства, не было никакой необходимости. Заодно Мейзингеру поручили и следить за Зорге. Но делал это он из рук вон плохо. Да и организовать плотную слежку за границей, особенно в Японии, чтобы ее не заметила местная полиция, немецким спецслужбам было практически невозможно.
По словам Шелленберга, Мейзингер "вместо того, чтобы посвятить себя выполнению своих действительных обязанностей, предался светским развлечениям и неожиданно взялся играть роль простака. Правда, он регулярно сообщал мне о "Посте" — эту кличку мы выбрали для Зорге — но не было случая, чтобы сведения, которые он направлял мне, не содержали положительного отзыва о Зорге. Мейзингер постоянно подчеркивал хорошую репутацию, которой Зорге пользовался и в немецком посольстве в Токио, и в японских учреждениях. Не могу не упомянуть, что иногда он разговаривал по телефону и с Мюллером, беседовавшим со своим земляком на баварском диалекте, который почти никто не понимал.
Эти сообщения меня сначала успокоили, тем более что полученный мной через Ритгена информационный материал Зорге казался полезным и не возбуждал подозрений в дезинформации.
Первый удар я получил в начале 1941 года. В то время в Берлине находилась делегация сотрудников японской полиции.
Я неоднократно беседовал с ними, и однажды руководитель этой делегации неожиданно спросил меня, не поручено ли Мейзингеру осуществлять тайное наблюдение за немецкими гражданами, проживающими в Японии. Я ответил отрицательно. В ходе беседы японец еще раз вскользь заметил, что, по его мнению, разумнее было бы, если бы Мейзингер для этого сотрудничал с японскими учреждениями, которые в любое время готовы предоставить к его услугам свой богатый опыт. Из этих высказываний мне стало ясно, что Мейзингер выполняет свое задание крайне неумело, возбудив подозрения японцев.
К тому времени Зорге сообщил нам оценку общего положения, согласно которой он считал вступление Японии в Тройственный пакт всего лишь политической манипуляцией, не имеющей для Германии никакого реального военного значения. После начала войны с Россией он также указал на то, что Япония ни при каких обстоятельствах не нарушит пакта о ненападении, заключенного с Россией; война в Китае, по его утверждению, предъявляет колоссальные требования к военному потенциалу Японии — прежде всего военно-морской флот настоятельно требует установления контроля над южной частью Тихого океана. Он заключил это из характера снабжения сухопутных войск нефтью и горючим — по его мнению, этих запасов хватит лишь на полгода. Тот факт, что военно-морской флот располагал значительными ресурсами, свидетельствовало, как он считал, о смене главных направлений военных действий".
Таким образом, о том, что Япония в 1941 году не выступит против СССР, Зорге известил и Сталина, и Гитлера. Как заключил Шелленберг, "Зорге был разведчиком-одиночкой, верившим, пожалуй, в возможность искреннего примирения между Россией и Германией в результате установления нового (коммунистического) общественного строя; большую роль в развитии его мировоззрения сыграло происхождение (его мать была русской, а отец много лет прожил в России). Он не только отвергал национал-социализм и фашизм, но, видимо, в глубине души испытывал к нему величайшую ненависть.
Объяснить, почему русская разведка столь щедро предоставила ему большую личную свободу действий, — вопреки своему обыкновению направлять деятельность своих агентов строгими директивами — мне представляется возможным только тем, что русские правильно поняли характер Зорге. Они знали, что Зорге может приносить пользу, только живя в обстановке "презренной" свободы, к которой он, несмотря на свое отрицательное отношение к буржуазному образу жизни, был приучен с детства, воспитываясь в традициях западного индивидуализма. И то, что он ни в своих показаниях, ни во время длительного заключения в Японии не только не признался, но и словом не обмолвился о своем сотрудничестве с Берлином, можно в равной степени объяснить его сильной индивидуальностью и своенравием — его связывали с бывшим командиром подводной лодки, кавалером ордена Pour le merites фон Ритгеном личные узы, и в рамках политической игры такая дружба оставалась для него неприкосновенной. Такой вывод, я думаю, позволяет сделать информация, которую он поставлял, так как Зорге, при всем своем неприятии национал-социалистского режима, ни разу не сделал попытки дезинформировать нашу разведку".
То, что Зорге во время следствия не признался в работе на германские спецслужбы, вполне объяснимо. Такое признание могло только ухудшить его положение. Улик, доказывающих причастность Зорге к такой работе, в руках японцев не было. О том, что часть материалов Зорге передается немцам, его подчиненные не знали. Кстати, необходимостью передавать материалы в германское посольство можно объяснить то, что Клаузен не уничтожал оригиналы материалов даже после того как передал их по радио в виде шифрограмм.
