Александр Яковлев - Отечественная война 1812 года

Тем временем война принимала затяжной характер, а этого больше всего боялся Наполеон.

В те дни во всех русских церквах священники с амвона читали обращение Святейшего Синода: «С того времени, как ослеплённый мечтою вольности народ Французский ниспровергнул престол единодержавия и алтари Христианские, мстящая рука Господня видимым образом отяготела сперва над ним, а потом, через него и вместе с им над теми народами, которые наиболее отступлению его последовали… Богом спасаемая Церковь и Держава Российская доселе была по большей части сострадающею зрительницею чужих бедствий. Ныне сия година искушений касается нас, Россияне! Властолюбивый, ненасытимый, не хранящий клятв, не уважающий алтарей враг, дыша столь же ядовитою лестию, сколько лютою злобою, покушается на нашу свободу, угрожает домам нашим и на благолепие храмов Божиих ещё издалеча простирает хищную руку. Сего ради взываем к вам, чада Церкви и Отечества!.. Оправдайте желания и чаяния взывающего к нам, верноподданным своим, Богом помазанного Монарха Александра».

Александр I прибыл в первопрестольную поздно вечером 11 июля и остановился в Кремле. Можно предположить, что он с опаской ожидал своей встречи с патриотически настроенными москвичами. Но к утру следующего дня тысячи жителей заполнили Кремль. Царь вышел на Красное крыльцо в 9 утра и был встречен громкими приветственными криками народа и звоном Ивана Великого и всех московских колоколов. Сойдя с крыльца, он с трудом смог пройти сквозь густую толпу к Успенскому собору, в котором после литургии отслужили молебен о даровании победы русской армии. «Господи Боже сил! — произносил архиепископ Августин (Виноградов) молитву. — Се враг, смущаяй землю Твою, и хотяй положити вселенную всю пуста, возста на ны. Возстани в помощь нашу; да постыдятся и посрамятся мыслящая нам злая… и Ангел Твой сильный да будет оскорбляй и погоняй их!»

От находящегося в Троице-Сергиевой Лавре старца-митрополита Московского Платона (Левшина) Александру Павловичу передали икону преподобного Сергия Радонежского древнего письма с предвещением митрополита: «Кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей главы Наполеона». Александр от умиления вышел из собора в слезах. При появлении царя на крыльце собора из толпы закричали: «Веди нас, отец наш! Умрём или победим!» Это произвело очень сильное впечатление на государя. «Этого дня я никогда не забуду», — несколько раз повторил он.

Александр I встретился с московским дворянством и купечеством. Дворяне обязались выставить 80 тысяч ратников ополчения. Самые богатые московские помещики П. А. Демидов, граф П. С. Салтыков и двадцатилетний граф Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов организовали на свои деньги по полку и содержали их до конца войны. Всего же московские дворяне пожертвовали за время войны около трёх миллионов рублей, а купцы — более десяти миллионов.

Так же были настроены и мужики.

Известно из документов, что крестьяне Тамбовской губернии плясали от радости, когда их забирали в рекруты, — зная, что впереди война, а может быть, и смерть.

Подобный патриотический подъём нарастал по всей России. На помощь русской армии вставал весь народ.

В ту эпоху между верхами и низами русского народа лежала глубокая пропасть, созданная сто лет назад Петром I. Именно Пётр провел насильственную вестернизацию в России, бросил старую Москву и построил новую столицу поближе к западным границам. Он внедрял западные обычаи, манеры, моды, ценности, культуру и даже язык. Возникла пропасть между верхами и низами народа. С тех пор дворянство стало больше объясняться по-французски, а иные и вовсе не знали хорошо русского языка. Эти «русские французы» презирали свою страну, в которой «имели несчастье родиться». А русские мужики и бабы продолжали носить русскую одежду, говорить по-русски, петь русские песни, ходить в церковь, хранить верность традициям и обычаям предков. Сохранение такого положения стало возможным в силу неравных прав дворянства и крестьянства.

Главной особенностью России в то время было крепостное право, согласно которому около 20 миллионов человек крестьянского населения были фактической и формальной собственностью нескольких десятков тысяч помещиков из дворян, владевших не только землёй, «поместьем», но и кто десятком, кто тысячами «крепостных душ».

Крепостные не обладали правом личной свободы, были обязаны работать на своего хозяина, но при этом все они имели собственное хозяйство — избу, лошадь, корову, овец. Самые сметливые из них, накопив денег, выкупались на волю и становились купцами, промышленниками, хозяевами трактиров и постоялых дворов. Не раз на протяжении веков вспыхивали крестьянские бунты «за волю», но власть подавляла их.

У Александра I в начале его правления была мысль, что надо бы освободить мужиков, но он не решился, боялся гнева дворян-помещиков. Он знал, что «революционный император» уничтожил в Европе последние остатки крепостного права, и теперь опасался, что Наполеон попробует поднять в России мужиков против дворян. Наполеон же счел русских мужиков «тупыми скотами» и не предпринял попытки отменить крепостное право на захваченных им территориях.

А как повели себя мужики?

В начале июля в свою деревню в Тульской губернии спешно приехал помещик Дмитрий Алексеевич Яньков. После службы в церкви он созвал всех к своему дому и вышел на крыльцо. «Друзья мои, нам грозит опасность! — сказал Яньков. — Французы идут на Россию! Мы должны послужить царю и Отечеству, защитить православную веру. Московское дворянство положило дать в ополчение от десяти одного. Я неволить никого не хочу, а кто желает доброю волею, пусть станут особо».

От толпы отделились желающие идти в ратники, что-то много.

«Нужно тридцать два человека! — сказал Яньков. — Я на себя не беру посылать другого под пулю, а вы помолитесь и бросьте жребий».

Так и поступили мужики. Никому не было обидно — ни тому, кто шел на войну, ни тому, кто оставался.

После того как две русские армии соединились, встал вопрос о главнокомандующем. Багратион был искусен в бою, любим солдатами, но слишком горяч. Барклай-де-Толли считался опытнее и мудрее, но его критиковали в армии и в народе за отступление, ему не доверяли из-за нерусской фамилии.

Одному Богу известно, что переживал Барклай-де-Толли, когда при объезде полков его приветствия оставались без ответа. В терпении и молчании переносил оскорбления этот великий полководец, жертвуя своим самолюбием и своей репутацией ради спасения армии, а значит, России.

Александр Павлович не вступился за своего министра, хотя продолжал его высоко ценить и, конечно же, помнил о плане 1807 года. Царю хотелось отвести от себя всеобщее недовольство неудачным ходом войны.

А. С. Пушкин. Полководец.

Дворянские общества Петербурга и Москвы предложили поставить во главе русской армии Кутузова. Царь недолюбливал этого генерала, но был вынужден подчиниться общему гласу.

8 августа Кутузова назначили главнокомандующим.