Второй отраслью, где кампания по интенсификации труда вызвала повышенное недовольство рабочих, была металлургическая промышленность. В отличие от текстильщиков, среди которых преобладали трудовые конфликты, не приводившие к остановке работы, металлисты, как правило, встречали наступление на их права стачками, хотя органы ОГПУ зафиксировали и другие формы протеста на металлургических предприятиях, такие, как сознательное снижение норм выработки, ползучий саботаж и т. п. Среди рабочих-металлистов накал протестных настроений был в первую очередь спровоцирован снижением расценок. Именно на этой почве на Брянском госзаводе "Профинтерн" произошла одна из крупнейших забастовок, в которой участвовали 2 тыс. чел.; рабочие протестовали против снижения расценок на 20 %. Но такое урезание расценок не было пределом: по данным ОГПУ, очень часто оно составляло 50 % и даже больше. Например, на заводе "Сельмаш № 1" в Калужской губернии зарплата квалифицированных рабочих-литейщиков оказалась снижена с 70 до 30 руб. в месяц, что вызвало их массовый уход с завода. Среди регионов, где недовольство металлистов приобретало особый размах, оставался Ленинград. По сообщению Василеостровского райкома РКП (б) за март 1925 г., затяжной конфликт произошел на Кабельном заводе, недовольство рабочих отмечалось на заводе "Красный гвоздильщик" и других предприятиях. Неспокойно было на ленинградских заводах Карла Маркса, "Красная заря", "Русский дизель", рабочие которых просто физически не могли поднять свою производительность на столько, на сколько от них этого требовали правления их заводов. Наблюдалось ухудшение настроений в связи с пересмотром норм выработки и расценок на выпускаемую продукцию на традиционно мятежном Ижевском заводе. Несколько трудовых конфликтов на этой почве, некоторые из которых приводили к остановке работ, происходили во второй половине 1924 г. Особенно раздражало рабочих, что политика экономии средств проводится только за их счет, в то время как зарплата служащих и администрации остается в неприкосновенности, а кое-где даже повышается. Так, на Севастопольском заводе вся кампания по сокращению числа служащих свелась к переводу их с одних участков работы на другие; на некоторых уральских предприятиях (Златоуст и др.) члены администрации получали специальные премии, доходившие до 7 тыс. рублей и т. д. "Разве допустима роскошь для одних и голод, болезни, нищета и безработица для других, — волновалась рабочая масса. — Почему партия коммунистов на словах защищает равенство и братство, [а на деле] допускает такую невозможную разницу?"
Настороженно встретили происходящие перемены рабочие и остальных профессий. К примеру, в Поволжье, где в середине 1920-х гг. начинается строительство новых дорог, мостов и промышленных сооружений, на острие рабочего протеста оказались строительные рабочие. Как правило, среди строителей преобладали недавние выходцы из деревни, чей труд и так оценивался сравнительно низко. При малейшей попытке администрации еще больше занизить расценки они останавливали работу, часто бросали недостроенные объекты и уходили в поисках лучшего заработка. В Ленинграде, помимо металлургических гигантов, не единожды фиксировались конфликты в связи с интенсификацией труда среди печатников и рабочих табачной промышленности. Повышение норм выработки и снижение зарплаты вызвало конфликт на 2-й табачной фабрике в Киеве. "Сильное брожение" происходило среди мельничных рабочих в Саратовской губернии и некоторых областях Украины: рабочие жаловались, "что урезывается даже голодный минимум". "На большей части сахарный заводов рабочим не хватает на прокормление себя и своей семьи, — признавали в тот период советские чиновники, — рабочие большинства сахарных заводов вырабатывают не более 15–17 руб. в месяц, при этом у них вычитается за питание более 8-ми рублей". Одновременно с этим отмечалось, что рабочие указывают "на большие оклады администрации". Аналогичную позицию занимали и кожевенники, заявлявшие: "Нам уменьшают ставки, а администрации прибавляют". В частности, в Сарапульском Кожтресте спецам выдавались премиальные и наградные, превышающие 1000 руб., в то время как заработок рабочих чувствительно сокращался. Брожение наблюдалось среди рабочих лесной, а также стекольной промышленности. Свое веское слово, как и прежде, сказали при переходе на новые условия труда рабочие горной промышленности.
Помимо основных существовали и многие другие причины, питавшие протестные настроения рабочих. Среди них на одном из первых мест стояли проявления грубости со стороны членов администрации и специалистов, которые в отдельных случаях заставляли вспомнить старорежимные порядки. В информсводках ОГПУ содержится немалое количество подобных негативных фактов; приведем некоторые из них. Рабочие Фарфоро-фаянсовой фабрики им. Калинина (Тверская губ.) выражали крайнее недовольство "барскими замашками" членов администрации, на все замечания рабочих отвечавших: "Про то знает барин, но не рабочий". Недовольство рабочих по той же причине зрело на фабрике "Заря социализма" (Ярославская губ.), со стороны администрации фабрики в адрес рабочих звучала ежедневная брань; не стесняясь, члены местной администрации, окрикивая рабочих, называли их "сволочью" и т. д. Показательный случай произошел на производственном совещании на Красавинской фабрике в Северодвинской губернии. Один из членов администрации предприятия, "указывая пальцем на сидящих на совещании рабочих", заявил: "Это темная масса ни черта без плетки не может работать. Для нее необходима плетка". Рабочие были до такой степени возмущены его наглой выходкой, что в дальнейшем категорически отказывались посещать какие-либо совещания. Имели место и еще более вопиющие факты. Директор фабрики "5-й Октябрь" Владимиро-Александровского хлопчатобумажного треста, к примеру, в пьяном виде бил по лицу рабочих. Рукоприкладством занимался мастер снарядного цеха Златоустовского завода Иванцов — бывший эсер. "В разговоре с рабочим об увеличении норм выработки, — сообщалось в докладе работников ОГПУ о недопустимом поведении мастера, — на возражение рабочего, начал на него кричать, а потом ударил его кулаком по лицу и разбил ему нос. После этого инцидента, многие станки остановились и группа рабочих со свистом и руганью вывела Иванцова из цеха". На базе подобных проявлений, как справедливо пишут современные исследователи, среди рабочих усиливались настроения недоверия и ненависти по отношению к начальству, проявлялось так называемое "спецеедство". Суть последнего явления сводилась к тому, что многие высокооплачиваемые специалисты и члены правлений государственных предприятий являлись выходцами из "так называемых буржуазных и мелкобуржуазных слоев". Некоторые из них, как, например, на Ижевском заводе, в годы Гражданской войны служили антибольшевистским правительствам, но и теперь, перейдя на службу к большевикам, оказались в привилегированном положении даже по отношению к тем рабочим, которые в недавнем прошлом сражались в рядах Красной армии.
Одной из наиболее распространенных причин рабочего протестного активизма в годы нэпа являлось сокращение штатов, что вряд ли можно считать случайностью. В годы военного коммунизма большевикам удалось полностью справиться с такой язвой, как безработица. Наоборот, в некоторых отраслях производства остро ощущалась нехватка рабочих рук. С переходом к нэпу ситуация начинает меняться. Предприятия, которые в прошлом обязаны были кормить даже тех своих рабочих, которых временно негде было задействовать, переводились на рыночные методы хозяйствования, спешили избавиться от лишних рабочих рук. В город из деревни возвращались рабочие, которые в годы Гражданской войны, спасаясь от мобилизации на фронт, и в поисках пропитания покидали свои предприятия, а теперь стремились вернуться обратно, к привычному образу жизни. В результате к концу нэповского периода безработица достигла невиданного прежде уровня. Оказаться в таких условиях на улице для многих рабочих означало лишиться всех источников существования. Не случайно поэтому многие, подвергшиеся сокращению, были склонны к суициду. По этому поводу в сводке Киевского горкома партии в начале 1925 г. говорилось: "В связи с происходящим на транспорте сокращением рабочих наблюдается ряд болезненных явлений, порождающий по линии нежелательные и вредные настроения. Имеют место случаи самоубийств сокращенных". О том же шла речь в письме от 2 марта 1925 г. рабочего-столяра из российской глубинки Павла Третьякова И.В. Сталину: "Почему, — задавал рабочий риторический вопрос руководителю партии, — у нас около 2-х миллионов людей безработных страдают, большая часть невыносимо, в самых ужасных условиях жизни и многие не выносят безработицы и бедственного положения и кончают себя".
