Происходило и наоборот, когда потерявшие работу мстили своим "обидчикам". Такой случай произошел на ленинградской фабрике "Скороход": уволенный за прогулы и брак рабочий Быков стрелял в мастера-выдвиженца Степанкова. Некоторые выступления безработных приобретали такие размеры, что сообщения о них попадали на страницы не только советской, но и зарубежной, а также эмигрантской печати. Особенно крупное выступление безработных произошло в Москве уже под занавес проведения новой экономической политики, в 1928 г. О нем сообщала издававшая в Берлине И.В. Гессеном и В.Д. Набоковым газета "Руль". По сведениям, приводимым в газете, в беспорядках, спровоцированных грубостью работников биржи труда, приняло участие более пяти тысяч безработных, преимущественно строителей. С пением "Интернационала" рабочие громили здание биржи. В результате столкновений имелось много раненых, в том числе среди подоспевших милиционеров.
Можно назвать и другие причины рабочего протеста тех лет, среди них — плохое снабжение рабочих продуктами питания, неудовлетворительное состояние кооперации, отвратительные жилищные условия, принуждение подписываться на различные государственные займы, выдача зарплаты талонами и другими суррогатами либо готовой продукцией, плохая работа транспорта и т. п. Как правило, трудовые конфликты в 1920-е гг. происходили помимо профсоюзов или даже вопреки их позиции. И это также являлось одной из причин недовольства рабочих. На отношении рабочих к профсоюзам и отношении профсоюзов к протестным выступлениям на государственных предприятиях имеет смысл остановиться неснолысо подробнее. С окончанием Гражданской войны в профсоюзном движении происходили важные перемены. В 1922 г. в профсоюзах восстанавливалось добровольное членство, но это привело не к снижению, а к росту их численности: с 7 млн в 1921 г. до 11 млн в 1928 г, что означало определенное укрепление их авторитета. Кроме того, при переходе к рынку с профсоюзов снимали некоторые несвойственные им чисто административные и хозяйственные функции, такие как снабжение спецодеждой, нормирование зарплаты, распределение продовольствия и т. п. Профсоюзы наконец могли всецело перенести свои усилия в "область всемерной защиты материальных интересов рабочего класса". Применительно к проблематике рабочего протеста в 1920-е гг. это означало, что в случае возникновения напряженности в отношениях между рабочими и администрацией того или иного государственного предприятия профсоюзы получали формальное право выступать в качестве третейского судьи, отстаивать интересы рабочих. В резолюции XI съезда РКП (б) "Роль и задача профсоюзов в условиях новой экономической политики" в этой связи специально декларировалось, что "единственно правильным, здоровым и целесообразным методом улаживания конфликтов и трений между отдельными частями рабочего класса и органами рабочего государства является посредническое участие профсоюзов, которые в лице своих соответственных органов либо вступают в переговоры с соответственными заинтересованными хозяйственными органами, либо апеллируют к высшим государственным инстанциям".
Однако на практике ситуация очень часто складывалась иначе, поскольку в работе профсоюзных органов продолжала господствовать военно-коммунистическая ментальность, убежденность профсоюзных активистов в том, что в период социалистического строительства никаких забастовок быть не должно, поскольку они являются предательством по отношению к государству диктатуры пролетариата. В одном из появившихся в середине 1920-х гг. документов ВЦСПС так и заявлялось, что "на государственных предприятиях в Советской стране стачка как нормальный метод разрешения конфликтов неприменима". "Штрейкбрехерство" официальных профсоюзных органов в условиях трудовых конфликтов, а то и просто их бездействие даже в тех вопросах, в решение которых профсоюзы могли вмешиваться, не опасаясь окрика сверху, разложение и некомпетентность профсоюзных функционеров, другие негативные моменты профстроительства вызывали растущее раздражение рабочих. В исключительных случаях дело доходило до угроз организовать свои альтернативные, независимые пролетарские организации, которые бы играли "роль зашиты цехового рабочего и правильно бы оценивали его труд". Особенно распространены подобные настроения, судя по сохранившимся документам партийных архивов, были среди металлистов. Однако иногда свою организованность могли продемонстрировать и рабочие других профессий. Согласно данным ОГПУ в середине 1920-х гг. подобная инициатива возникла среди текстильщиков Большой Кохонской мануфактуры в Иваново-Вознесенской губернии. Рабочие этого предприятия обвиняли свой фабком в бюрократизме, а его членов — в пьянстве, в результате на общем собрании один из выступавших "от имени рабочих и при поддержке собрания заявил, что фабком не нужен, ибо он не работает, если фабком не примет надлежащих мер, то рабочие будут вынуждены создать стачечный комитет".
Важнейшей причиной, по которой профессиональные объединения рабочих выступали против протестных акций на госпредприятиях, можно считать то положение, которое профсоюзы занимали в советской политической системе. Профсоюзы, с легкой руки Зиновьева, были провозглашены "школой коммунизма", но что это должно означать, разобраться толком большевики так и не сумели. Дело фактически ограничилось проводимой в период Гражданской войны политикой огосударствления профсоюзов и подчинения их руководящей роли коммунистической партии. В нэповские годы происходит частичное разгосударствление рабочих организаций, но партийный контроль над их деятельностью не ослабевает. А в конце 1920-х гг. начинается очередная волна по ограничению относительной "независимости" профсоюзов, которая была связана с разгромом т. н. "правого уклона в ВКП (б)", среди лидеров которых находился председатель ВЦСПС М.П. Томский и многие другие старые профсоюзные кадры. Тем самым негативное отношение профсоюзов к забастовкам и другим массовым акциям протеста рабочего класса отражало отрицательное отношение к протестным выступлениям рабочих со стороны партийной верхушки. В этой связи интересно остановиться еще на одной стороне рабочего протестного активизма того времени — несмотря на критическое восприятие рабочего протеста партийным руководством, многие рядовые коммунисты нередко примыкали к боровшимся за свои интересы рабочим, а то и возглавляли их. Проблема участия рядовых коммунистов вопреки воле руководящих органов партии в трудовых конфликтах, вызванных теневыми сторонами нэповской действительности, заслуживает того, чтобы на ней остановиться несколько подробней. Без ее освещения невозможно будет в дальнейшем нарисовать объективную картину не только рабочего протеста нэповского времени, но и природы самой большевистской партии.
Выступления коммунистов, комсомольцев и кандидатов в ВКП (б) постоянно с неодобрением и тревогой фиксировались различными местными партийными, профсоюзными и правоохранительными органами, что красноречиво свидетельствовало о распространенности явления. Имеются данные о присоединении коммунистов к протестным выступлениям рабочих на Иркутском кожзаводе № 2: "участие коммунистов и комсомольцев в некоторых забастовках и волынках" было характерным среди металлистов и текстильщиков и т. д. В частности, на заводе им. Рыкова в Орловской губ. "коммунисты поддерживали недовольство рабочих новыми нормами и низкими расценками", а на заводе "Красное Сормово" "часть партийцев даже подстрекала рабочих к стачкам". На фабрике быв. Циндель в Москве "коммунисты восстанавливали беспартийную рабочую массу против перехода на 3 сторонки". Наряду с активным протестом немалое распространение получают и пассивные формы протеста со стороны рабочих-коммунистов. Среди прочего, это нашло выражение в массовом выходе из рядов РКП (б) рабочих. Характерным показателем состояния умов рядовых коммунистов может считаться крупный промышленный и пролетарский район — Нижегородская губерния. По сообщению местной партийной контрольной комиссии, 1925 г. стал временем массового отхода от партии коммунистов и кандидатов, принятых в нее в ходе 1-го и 2-го Ленинских призывов. Особенное массовый отток отмечался в тех парторганизациях, которые прежде пользовались наибольшей поддержкой среди рабочих — Канавинской, Сормовской и Выскунской. Объясняя наметившуюся негативную тенденцию бегства из рядов партии, губернская контрольная комиссия ВКП (б) в начале 1926 г. докладывала: "Подъем духа миновал, прошла опасность быть сокращенными — перестали ходить на собрания, платить членские взносы, несмотря на попытки со стороны бюро ячеек привлечь их к общей работе, и некоторые товарищи на запросы ячейки о причинах выхода из партии отвечали, что их в партию приняли против их желания по коллективному списку и настойчиво требуют исключения. Комсомольцы же из числа переданных в партию преимущественно в возрасте 17 лет при объяснении причин выхода заявляли, что ходить на собрания, в школу надоело, хочется гулять. Небольшая часть кандидатов выходит по личным заявлениям, мотивируя болезнью, семейными обстоятельствами и тяжелыми материальными условиями".
