На детскую непосредственность и «рассредоточенность» похожа и следующая черта активного: ему свойственна резкая смена интересов, быстрое переключение внимания. Он постоянно начинает и бросает какие–то дела, подхватывает и оставляет идеи, баламутит и возбуждает толки и пересуды… Поэтому людям с подобным характером требуется коллектив эпилептоидов на подхвате, чтобы компенсировать безбашенность активного босса — реализовывать очередные идеи и доводить работу над ними до конца, пока «наш маньяк» продуцирует новые. К тому же оптимисты не в силах адекватно оценить последствия своих начинаний. В момент обострения активности им кажется, что «за это все ухватятся», что «дело проще простого», что «правду не скроешь», что «всем и так ясно» — автор идеи прав несокрушимо. Потом активность идет на спад, «несокрушимая правда» забрасывается на антресоли… А те, кто поверил баламуту, проклинают свою наивность.
Тем не менее, эта же увлеченность и несгибаемость помогает человеку с пиком по 9 шкале пробиться: активный преодолевает препятствия, практически не замечая их и оттого не теряя оптимизма. Но если препятствие непреодолимо, то и вся затея в глазах маниакальной натуры немедленно обесценится – это по–своему компенсирует разочарование. Вместо переживаний и депрессии начнутся поиски нового направления, новых идей, новых инвесторов…
Эту натуру можно сравнить с кипучим–приставучим Ноздревым из «Мертвых душ», «историческим человеком», поскольку «ни в одном собрании, где он был, не обходилось без истории». Ни поредевшие после «разборок» бакенбарды, ни холодность обращения не удержат Ноздрева от излияний, а точнее, от «искреннего вранья»: «вот, я тут стою, а вы бы сказали: «Нозрев! скажи по совести, кто тебе дороже, отец родной или Чичиков?» – скажу: «Чичиков», ей–богу…», а также от предложений «напечатлеть безешку в белоснежную щеку» – и все после того, как Чичиков еле живой выбрался из рук того же Ноздрева и не чает, как сбежать от собеседника, лезущего с «безешками». Все затеи Ноздрева — «вовсе не с тем, чтобы выиграть: это происходило просто от какой–то неугомонной юркости и бойкости характера». Вряд ли Ноздревы вообще представляют, что такое материальная выгода, и уж тем более что такое разочарование или депрессия.
В шкале 2 уже упоминалась депрессия. У некоторых людей в характере присутствует фазовость настроения — те самые «качели»: оптимистичность вверх — депрессия вниз, и наоборот… Подобная переменчивость естественна практически для всех. У человека в стволовой части головного мозга есть так называемая ретикулярная (сетчатая) формация — образование, которое задает темп и ритм работы мозга. Жаль, что контролер для частоты колебаний не предусмотрен. Поэтому амплитуда и период у всех разные. При малой амплитуде фазовость почти незаметна: сегодня он мрачный тип, завтра, глядишь, повеселел немного – все вроде бы в норме. Зато крупные амплитудные скачки (когда мрачный тип внезапно превращается в неудержимого весельчака) позволяют невооруженным глазом увидеть смену периодов активности и депрессии. В подобной ситуации можно говорить о так называемой циклоидности. Ну, если переменчивость настроения создает личные проблемы, то это уже циклотимия. А вот проблемы психиатрические могут оказаться симптомом маниакально–депрессивного психоза.
Периоды колебаний тоже разные. Часто они совпадают с природными циклами: например, у женщин — с месячными. Иногда предполагаемый предменструальный синдром с его раздражительностью и апатией бывает связан не с деятельностью репродуктивных органов, а именно со сменой психологических фаз. Этот процесс может совпадать и с фазами луны, и со сменой времен года, и даже с временем суток. Чаще всего люди, у которых фазовые периоды укладываются в сутки, ассоциируются с «жаворонками» и «совами». Но самый крайний (к счастью, редкий) вариант упомянут выше — период смены фаз длиннее, чем жизнь. И целая жизнь может пройти в состоянии активности… или депрессии.
10. Экстраверсия–интроверсия — шкала 10 (0).
По идее, порядковый номер этой шкалы — 10, нулевой ее называют для того, чтобы сохранить однозначность номеров.
Говорить о двух полюсах – об интроверсии и экстраверсии – можно лишь отвлеченно. В зависимости от того, на каком расстоянии от этих крайностей находится личность, определяется «доза» экстраверсии и интроверсии в характере человека. Но в каждой индивидуальности присутствуют так или иначе оба свойства. Обычно говорят: эта личность больше склонна к интроверсии или экстраверсии… Принято считать, что экстраверт — тот, кому хочется общаться с окружающими, а интроверт — которому не хочется. Якобы интроверт самодостаточен.
На самом деле оба нуждаются в общении, просто по разным сценариям: экстраверту нужны не глубокие отношения, а широкий круг знакомств; интроверту — близкие друзья. Максимум два.
Экстраверсия по шкале 0 выглядит как спад, а по сути своей экстраверсия — это легкость возникновения контактов, и, что важнее, такая же легкость отказа от них. Среди знакомых экстраверта царит постоянная «текучка кадров»… Еще одно свойство выраженного экстраверта – беззастенчивость, доходящая до бесстыдства, до эксгибиционизма. В сочетании, например, с истероидностью она порождает стриптизера или актера порнофильмов. А в повседневности экстраверсия принимает форму бесцеремонности: экстраверт легко навязывается любой компании, ему наплевать на скверные отзывы отдельных членов компании. Он вообще может не различать этих «отдельных», воспринимая всю группу в целом. И всерьез будет считать всех своими друзьями. Он и общается со всеми одновременно, обмениваясь короткими фразами. Экстраверт может даже сидеть и молчать – ему вполне достаточно, что вокруг толпа. Лишь бы не киснуть в одиночестве. Экстраверт, собрав уйму гостей, может заняться своим делом или же затеряться в народных массах. В отличие от истероида, он не намерен собирать цветы и аплодисменты, привлекать внимание или покорять сердца. Ему просто необходимо быть среди людей. Бывает, что человек сидит дома один, сильно страдая оттого, что у него мало друзей. Вряд ли это интроверт. Скорее уж дезадаптированный экстраверт, которому необходимо научиться общению и «выйти в люди».
Зато выраженный интроверт – с пиком по шкале 0 — совершенно иначе относится к людям, которых зовет друзьями. Он не признает поверхностных контактов. Ему бывает трудно спросить у малознакомого человека, например, «Как ваши дела?», потому что интроверт всерьез беспокоится: вдруг теперь, после этого вопроса, он чем–то связан с тем самым малознакомым типом? И отныне всей душой придется реагировать на нудные повести постороннего человека о неудачно проведенном отпуске или о бесцельно прожитых годах? А реагировать–то не хочется… Поэтому интроверт может нелюбезно буркнуть «Привет!» и пулей пробежать мимо, вместо того, чтобы остановиться и мило поболтать о кошмарной погоде, о сумасшедшем курсе валют, о близком конце света… И все–таки интроверт остро нуждается в общении — в глубоком и откровенном. Иной раз он ошибается в выборе объекта, а потом, разочаровавшись в человеческой способности дружить, в качестве близкого друга заводит хомячка. Или скунса. Или вообще коллекцию марок.
Когда другом интровертивного ребенка (особенно мальчика) становится мама, из него может вырасти «маменькин сынок/маменькина дочка», который/которая со всеми своими проблемами немедленно мчится к мамочке. Проблема здесь не в том, что мама не должна дружить со своим ребенком, а совсем в другом. В том, что интроверт полагает: ему больше не нужны ни близкие люди, ни тесные отношения. Ведь у него все это уже есть! В мамином лице. А это для психически нормальной мамы, согласитесь, большая нагрузка: осуществлять связь между половозрелым, дееспособным «ребенком» и остальным миром. И только если отношения с мамой рухнут под напором обстоятельств или несходства характеров, то интроверт, возможно, решит: пора обзавестись семьей.
Правда, ему могут помешать собственные трудности в установлении контакта с людьми и склонность завышать ценность знаков внимания – и тех, которые оказывает он, и тех, которые оказаны ему. Девушки–интроверты, в частности, искренне считают: тот мужчина, который взял под руку, сказал пару комплиментов, подарил цветы, уже связан «отношениями» и «обязательствами». Абстрактных знаков внимания, не имеющих «психологической ценности», они не знают. Им кажется, что любое внимание подразумевает Нечто Прекрасное, а потому должно иметь продолжение в дружеской или любовной связи. За подобную наивность и девушкам, и юношам нередко приходится расплачиваться самыми болезненными переживаниями.
Впрочем, и экстравертам, и интровертам, и представителям всех психологических типов приходится нелегко в том случае, если модель мира оказывается неверна.
