Однако жена Бориса отношения к родственнику не изменила, и жить он ушел в Никольск, к сестре. Сын сестры, тоже Михаил, только Александрович, развил вокруг вернувшегося дяди немалую деятельность: попросил единовременную помощь у райвоенкомата, там объяснили, что дядя – не офицер и поэтому надо обратиться в райсобес; райсобес помощь оказал, но племянник написал в областной военкомат, а потом и письмо в «Известия» – пожаловался на оба военкомата. Еще была попытка выселить соседей. Ссылка на дядю, однако, не помогла: семья занимает весь большой дом, не бедствует, а у соседей только маленький мезонин. А еще племянник обратился в облвоенкомат, чтобы вернувшемуся дяде выделили автомашину «Запорожец». Он попросил автомашину под чужое увечье, зная, что человеку с таким заболеванием к машине и близко подходить нельзя.
Вскоре сестра уехала в другой город, к дочери. А Михаил Смолин по первой подвернувшейся путевке отправился в дом инвалидов. Дом этот тоже в Вологодской области, но совсем в противоположной от родных мест стороне, за сотни километров: на самолете час лететь до Вологды, потом на автобусе три часа до Кириллова, потом еще на попутке ехать, так как дороги уже нет. Сюда и продукты-то на гусеничном тракторе завозят.
Но кто же написал заявление с просьбой отправить Михаила в дом инвалидов? И брат Борис, и сестра Александра, и племянник подозревают в этом друг друга, однако все отказываются от заявления и до сих пор не знают – кто.
Оказывается – я узнал недавно,– Михаил Алексеевич Смолин сам написал.
Сейчас и брат, и племянник вспоминают, какой Михаил был услужливый, тихий и стеснительный. «Есть не предложишь, так и будет сидеть,– рассказывает брат.– А если предложишь, спасибо, говорит, я два раза в день ем, и даже один раз мне хватает». А еще очень чуткий был. «Сестра болела,– вспоминает Борис Алексеевич,– так он к ней все в больницу ходил, за два километра. И я болел – аппендицит был,– полмесяца лежал, дак он ко мне каждый день приходил».
– Конечно,– размышляет сейчас племянник,– если бы у него не вторая группа была, а первая, мы бы его обратно взяли. Он бы тогда не семьдесят рублей получал, а сто. Он бы тогда эти тридцать рублей моей теще платил, а она бы за ним присматривала.
Когда все уже было изъезжено и исхожено, обо всем переговорено, встретились мы и с Раисой Геннадиевной Варакиной – исцелительницей. Она Смолина прекрасно помнит, сразу вопросы: где он, как он? Все, что знал, рассказал я ей, и про «Запорожец» в том числе, попросил, нельзя ли его в Полькино перевести, этот дом инвалидов всего в двух километрах от Коныгино, от родины.
– Можно,– сказала она.– И, конечно, первую группу инвалидности он получить должен. Это дело надо поправить!
Еще врач Варакина сказала, что все-таки лучше Полькино и всего другого для него дом родной. За тридцатку ли его возьмут или еще как, а все-таки дом есть дом. Тем более для него, не познавшего семейного счастья, домашнего уюта, для человека, из которого война вынула почти всю жизнь, оставив только маленький кусочек юности и старость.
Я не сразу с ней согласился. Прежде снова перебрал в памяти обидные события, связанные с практичным домом, но потом всплыла снова дорога на Коныгино – поля, лес, луга заливные, плакучая береза рядом с елью на повороте.
Ведь для чего-то же вспомнил солдат имя свое.
1979 г.
В последний день жаркого, сухого лета 1969 года Анна Доронгова собиралась в дорогу. Путь предстоял неблизкий, в село Бахбахты: там в дорожно-строительном управлении работал ее муж Александр Эйберс. Два дня назад, возвращаясь с работы, он погиб в автодорожной катастрофе. Многодетная семья потеряла кормильца, вдова решила оформлять пенсию.
За тремя малолетками она попросила присмотреть свою 63-летнюю, мать, а грудную двухмесячную дочь – делать нечего – стала пеленать, готовить к дороге Двадцать рублей припрятала в сумку подальше. Деньги одолжили соседи, сказали: «Подождем, с пенсии и отдашь».
На шоссе, пересекающем плодово-ягодный совхоз неподалеку от ее дома, стояла долго Прошел мимо какой то экспресс дальнего следования, пыльный грузовик, две легковые машины Солнце плавило под ногами асфальт. Через час с чем-то остановился переполненный автобус «Узунагач – Алма-Ата»
В разомлевшем от жары автобусе пожилой мужчина в белой шляпе уступил ей место. За окном потянулась знакомая издавна аллея пирамидальных тополей, бесконечно длинная, до самого районного центра Каскелена. Анна безучастно смотрела в окно. Проснулась и заплакала неожиданно девочка. Надо б покормить, что делать? Анна насколько можно отвернулась, склонилась над девочкой.
В Алма-Ате спустившаяся с гор туча догнала автобус, начался дождь. Она вышла на конечной станции и пересела на городской автобус, который довез ее до автовокзала Диспетчер долго объясняла ей, что баканасский автобус давно ушел, что теперь ей надо ехать до Новоилийска, а там до Бахбахты на попутной, как повезет...
Мимо нее снова поплыли тополя, выжженные еще с конца мая поля и белые саманные домики. На низких корявых карагачах над самой землей висели воробьиные гнезда. Муж рассказывал ей, как ранней весной голодные, ослабевшие после зимы воробьи тянутся в поисках еды к дороге и гибнут от встречных машин, потому что нет ни сил, ни резвости увернуться. Обогнали по дороге девушку с ведрами. Ведра полные, значит, все будет хорошо, машинально подумала она и осекла себя. Все хорошее и все плохое, все уже – мимо нее. Она снова безучастно смотрела на дорогу, и чужая жизнь за окном, словно крутили киноленту, проплывала далекой стороной. Снова заплакала дочь. Снова покормила ее.
В Новоилийск приехали часа через три. Вечерело. Вместе с другими пассажирами она долго и безуспешно искала попутную машину. Когда совсем стемнело, к ней подошли какие-то дорожные рабочие, они остановили на дороге газик и повезли Анну в соседний колхоз. Поужинала и переночевала она в незнакомой казахской мазанке, а утром те же добрые люди снова нашли ей попутную. В кабине грузовика она через два часа приехала в Бахбахты.
В отделе кадров Анна получила справку о заработке мужа, его трудовую книжку. Нужен был еще акт о несчастном случае, подтверждающий смерть Александра, но начальника управления Пака на месте не оказалось. Анна отправилась ночевать к сестре мужа. Через четыре дня наконец появился Пак. «Никаких справок больше не надо»,– сказал он.
Анна двинулась в обратный путь, такой же длинный и утомительный: туда и обратно около 500 километров...
Всего она проездила 7 дней, истратила 25 рублей.
Вернувшись домой, Анна отправилась в Каскелен. Там в райсобесе ей сказали, что нужен акт о смерти Александра. Анна телеграфировала сестре мужа: вышли акт почтой. Та ответила: не дают...
Анна снова заняла деньги, уже у других соседей («как получу пенсию, так и отдам»), снова запеленала дочку и отправилась в тот же день. Снова – душные автобусы, переполненные машины.
Пак вначале говорил спокойно, потом повысил голос: «Идите к главному инженеру Гречкину. Ко мне больше не ходите». Гречкин стал отправлять ее обратно к Паку. Она съездила к районному прокурору, потом – снова к Гречкину. Главный инженер пообещал: «Ладно, поезжайте спокойно домой, все сделаем».
Проездила 7 дней, истратила 20 рублей.
Инспектор отдела райисполкома Ануарбек Бозумов искренне сочувствовал многодетной вдове (у него самого шестеро детей), написал записку лично Паку: так, мол, и так, нужен акт о несчастном случае.
Анна в третий раз отправилась в путь. Пака не застала. Гречкин пообещал: «Приходите завтра...» Назавтра сказал: «Этот акт надо сидеть и составлять, а это долго и сложно... да он вам и не нужен». Она протянула записку инспектора. Гречкин отмахнулся: «Это нам не указ. Свыше прикажут – составим».
Проездила 3 суток. Израсходовала 15 рублей.
Дома она написала прокурору Балхашского района. Поплакав над письмом, сама повезла его. Это было уже глубокой осенью. Прокурор И. Иманбеков написал повестку на имя Пака. Для надежности Анна снова сама повезла ее начальнику ДСУ. Пак не принял: «Идите к Гречкину». «Но повестка-то – нам?» «Идите, идите...» – прикрикнул Пак. Главный инженер долго отказывался расписаться в получении повестки («Не мне повестка – Паку»).
Проездила 5 дней. Израсходовала 20 рублей.
Написала в областную прокуратуру. Через две недели получила телеграмму. Из Бахбахты. Срочную. Главбух приглашал ее для оформления акта. Анна обрадовалась, хотя и не совсем поняла: зачем ей-то снова ехать, выслали бы по почте...
Заняла у соседей деньги, закутала потеплее грудную дочку, ибо на дворе уже был декабрь, уже был мороз и снег, и в пятый раз поехала.
Гречкин на акте поставил: «Не связано с производством». «А печать?» – попросила Анна. «Не надо»,– ответил он. Заночевала она снова у родных мужа, те велели ей обязательно заверить документ печатью. Три дня просила она Гречкина об этом, тот отвечал: «Не надо. Так примут».
