точильный круг для филистеров общей психологии.
Конечно, во всем этом есть то, что называется костью. Хотя это именно то, что здесь предлагается, а именно, что оно структурирует предмет, оно составляет в нем по существу тот край, который всякая мысль избегает, перескакивает, обходит или блокирует всякий раз, когда ей, как кажется, удается устоять в круге, будь этот круг диалектическим или математическим
Вот почему я так стараюсь провести своих студентов по тем местам, где логику смущает разрыв, прорывающийся от воображаемого к символическому, не для того, чтобы насладиться парадоксами, возникающими при таком разрыве, и не для того, чтобы указать на некий "кризис" в мышлении, но, напротив, чтобы вернуть их ложный блеск в обозначенный ими разрыв, который я всегда нахожу поучительным, и прежде всего для того, чтобы попытаться разработать метод своего рода вычисления, неуместность которого как такового испортила бы секрет.
Таков фантом причины, который я проследил в чистейшей символизации воображаемого через чередование сходного и несходного.
Поэтому давайте внимательно посмотрим, что именно мешает наделить наш сигнификатор S(Ø) значением Маны или любого из его однокоренных значений. Дело в том, что мы не можем довольствоваться артикуляцией из бедности социального факта, даже если он прослеживается в некоем предполагаемом тотальном факте.
Несомненно, Клод Леви-Стросс в своем комментарии к Моссу хотел признать в нем эффект нулевого символа. Но мне кажется, что здесь мы имеем дело скорее со знаком отсутствия этого нулевого символа. Поэтому, рискуя навлечь на себя определенное порицание, я указал, до какого предела я довел искажение математического алгоритма в своем использовании: символ
который в теории комплексных чисел по-прежнему записывается как "i", очевидно, оправдан только потому, что он не претендует на автоматизм в своем последующем использовании.
Но мы должны настаивать на том, что jouissance запрещен тому, кто говорит как таковой, хотя это может быть сказано только между строк для того, кто является субъектом Закона, поскольку Закон основан именно на этом запрете.
Действительно, закон как бы отдает приказ: "Jouis!", на что субъект может ответить только "J'ouis" (я слышу), причем jouissance не более чем понимается.
Но не сам Закон запрещает субъекту доступ к jouissance - скорее, он создает из почти естественного барьера запретный субъект. Ведь именно удовольствие устанавливает пределы jouissance, удовольствие как то, что связывает бессвязную жизнь воедино, пока другой, неоспоримый запрет не возникнет из регуляции, которую Фрейд открыл как первичный процесс и соответствующий закон удовольствия.
Говорят, что в этом открытии Фрейд просто следовал курсу, уже проторенному наукой его времени, более того, оно принадлежало давней традиции. Чтобы оценить истинную смелость его шага, достаточно вспомнить его расплату, которая не замедлила последовать: провал в гетероклитической природе комплекса кастрации.
Это единственное свидетельство того, что jouissance своей бесконечностью несет в себе знак запрета и, чтобы стать этим знаком, требует жертвы, которая приносится в одном и том же акте с выбором своего символа, фаллоса.
Этот выбор допустим, потому что фаллос, то есть образ пениса, - это негативность на своем месте в зеркальном изображении. Именно это предопределяет фаллосу воплощение jouissance в диалектике желания.
Поэтому мы должны различать принцип жертвоприношения, который является символическим, и воображаемую функцию, которая посвящена этому принципу жертвоприношения, но которая в то же время маскирует тот факт, что она дает ему инструмент.
Воображаемая функция - это та, которую Фрейд сформулировал для управления инвестированием объекта как нарциссического объекта. Именно к этому я возвращался, когда показывал, что зеркальное изображение - это канал, по которому переливается либидо тела в объект. Но даже если часть его остается сохраненной от этого погружения, концентрируя в себе наиболее интимный аспект аутоэротизма, его положение на "острие" формы предрасполагает его к фантазии дряхлости, в которой завершается его исключение из зеркального изображения и из прототипа, который он представляет собой для мира объектов.
Таким образом, эректильный орган символизирует место jouissance, но не сам по себе и даже не в виде образа, а как часть, лишенная желаемого образа: поэтому он эквивалентен
произведенной выше сигнификации, jouissance, который он восстанавливает коэффициентом своего утверждения к функции отсутствия сигнификации (-I).
Если его роль, таким образом, заключается в том, чтобы связать запрет jouissance, то, тем не менее, не по этим формальным причинам, а потому, что их вытеснение (outrepassement) означает то, что сводит весь желаемый jouissance к краткости автоэротизма: пути, проложенные анатомическим строением говорящего существа, то есть уже совершенной рукой обезьяны, не были, по сути, проигнорированы в определенном философском аскезе как пути мудрости, которую ошибочно назвали циничной. Некоторые люди, одержимые, несомненно, этим воспоминанием, внушали мне, что Фрейд сам принадлежит к этой традиции: технике тела, как называет ее Мосс. Факт остается фактом: аналитический опыт демонстрирует изначальный характер чувства вины, которое вызывает его практика.
Чувство вины, связанное с припоминанием jouissance, которого не хватает в должности, оказываемой реальному органу, и освящение функции воображаемого означающего для нанесения удара по объектам запрета.
Это и есть та радикальная функция, для которой более примитивная стадия развития психоанализа нашла более случайные (воспитательные) причины, так же как и для травмы других форм, в которых она имела честь заинтересовать, а именно тех, которые касались сакрализации органа (обрезание).
Переход от (-φ) (малый phi) фаллического образа с одной стороны уравнения на другую, от воображаемого к символическому, делает его положительным в любом случае, даже если он восполняет недостаток. Будучи опорой (-I), он становится Φ (заглавная phi), символическим фаллосом, который нельзя отрицать, сигнификатором jouissance. И именно этот характер Φ объясняет как особенности женского подхода к сексуальности, так и то, что делает мужской пол слабым полом в случае извращений.
Я не буду касаться здесь вопроса перверсии, поскольку она в определенной степени акцентирует функцию желания в человеке, поскольку он устанавливает господство в привилегированном месте jouissance, объекте o фантазии (objet petit a), который он заменяет Ø. Перверсия добавляет реабсорбцию Φ, которая едва ли могла бы показаться оригинальной, если бы она не интересовала Другого как такового совершенно особым образом. Только моя формулировка фантазии позволяет нам выявить, что субъект здесь делает себя инструментом jouissance Другого.
Для философов тем более важно понять актуальность этой формулы в случае с невротиком именно потому, что невротик ее фальсифицирует.
Действительно, невротик, будь то истерик, навязчивый или, более радикально, фобический, - это тот, кто отождествляет отсутствие Другого со своим требованием, Φ с D.
результате требование Другого принимает на себя функцию объекта в его фантазии, то есть его фантазия (мои
