Хотя эти мотивации встречаются часто, они, вероятно, все же менее важны и менее всеобщи, чем мотивация, которая может быть названа потребностью трансцендирования. Потребность в трансцендировании одна из основных потребностей человека, коренящаяся в его самосознании, в его неудовлетворенности своей ролью в сотворенном мире, в его нежелании воспринимать себя в качестве игральной кости, наугад брошенной из кубка. Ему необходимо чувствовать себя творцом, выйти за пределы пассивной роли сотворенного существа. Есть много способов достичь удовлетворения посредством творения; наиболее естественный и легкий путь такого достижения это материнская забота и любовь к ее творению. В ребенке мать выходит за свои пределы, ее любовь к нему придает значение и смысл ее собственной жизни. (В самой неспособности мужчины удовлетворить свою потребность в трансцендировании посредством рождения детей заключена его страстная потребность выйти за пределы себя путем творения вещей и идей).
Но ребенок должен расти. Он должен покинуть материнское лоно, оторваться от материнской груди, наконец, стать совершенно независимым человеческим существом. Сама сущность материнской любви — забота о развитии ребенка — предполагает желание, чтобы ребенок отделился от матери. В этом основное ее отличие от любви эротической. В эротической любви два человека, которые были разделены, становятся едины. В материнской любви два человека, которые были едины, становятся отделенными друг от друга. Мать должна не просто терпеть, а именно хотеть и поддерживать отделение ребенка. Именно на этой стадии материнская любовь превращается в трудную задачу, так как требует бескорыстности, способности отдавать все, не желая взамен ничего, кроме счастья любимого существа. Именно на этой стадии задача материнской любви оказывается для многих матерей непосильной. Нарциссистской, властной женщине с собственническим характером удается быть «любящей» матерью, пока ребенок мал. Но только по-настоящему любящая женщина, чье счастье скорее в том, чтобы отдавать, чем в том, чтобы брать, женщина, способная к самостоятельному существованию, может быть любящей матерью, когда ребенок отделяется от нее.
Материнская любовь к растущему ребенку, любовь, ничего не желающая для себя, это, возможно, самый труднодостижимый вид любви, да к тому же и обманчивый вследствие той легкости, с какой матери дается любовь к своему младенцу. Но именно потому, что это трудно, женщина может стать действительно любящей матерью, только если она вообще способна любить; если она способна любить своего мужа, других детей, чужих людей, всех людей. Женщина, неспособная так любить, может быть нежной матерью, пока ребенок мал, но она не может быть такой любящей матерью, которая узнается по ее готовности перенести отделение ребенка — и даже после отделения продолжать любить его.
Братская любовь — это любовь между равными; материнская любовь — это любовь к беспомощному существу. Как бы они ни отличались друг от друга, общее у них то, что они по своей природе не ограничиваются одним человеком. Если я люблю своего брата, я люблю всех своих братьев: если я люблю своего ребенка, я люблю всех своих детей; более того — я люблю всех детей, всех, кто нуждается в моей помощи. Противоположность обоим этим типам любви составляет эротическая любовь; она жаждет полного слияния, единства лишь с одним человеком. Она по самой своей природе исключительна, а не всеобща; к тому же, вероятно, это самая обманчивая форма любви.
Прежде всего, ее часто путают с бурным переживанием «влюбленности», внезапного крушения барьеров, существовавших до этого момента между двумя чужими людьми. Но, как было отмечено ранее, это переживание внезапной близости по самой своей природе кратковременно. После того, как чужой станет близким, больше не будет барьеров для преодоления, больше не будет достижения неожиданного сближения. «Любимый» человек становится так же хорошо понятен, как понятен ты сам себе. Или, может, лучше сказать — так же мало понятен. Если бы познавание другого человека шло вглубь, если бы познавалась бесконечность его личности, то другого человека никогда нельзя было бы познать вполне — и чудо преодоления барьеров могло бы повторяться каждый день заново. Но у большинства людей познание собственной личности, так же как и познание других личностей, слишком поспешное, слишком быстро исчерпывается. Близость у них устанавливается, прежде всего, через половой контакт. Поскольку они ощущают отделенность другого человека прежде всего как физическую отделенность, то физическое единение принимают за преодоление отделенности.
Кроме того существуют другие факторы, означающие для многих людей преодоление отделенности. Поговорить о собственной личной жизни, о собственных надеждах и тревогах, продемонстрировать свою детскость и ребячливость, найти общие интересы — все это воспринимается как преодоление отделенности. Даже проявление своего гнева, своей ненависти, своего полного отсутствия сдержанности — все это принимается за близость, и этим можно объяснить ту извращенную притягательность, какую часто испытывают друг к другу супруги, кажущиеся себе близкими только тогда, когда они бывают в постели или дают выход своей взаимной ненависти и ярости. Но все эти типы близости имеют тенденцию с течением времени все более ослабевать. В результате — поиски близости с новым человеком, с новым чужим. Опять чужой превращается в «близкого», опять напряженное и сильное переживание влюбленности, и опять она мало-помалу теряет свою силу и заканчивается желанием новой победы, новой любви — всегда при иллюзии, что новая любовь будет отличаться от прежних. Этим иллюзиям в значительной степени способствует обманчивый характер полового желания.
Половое желание требует слияния, а оно отнюдь не только инстинктивная физическая потребность избавиться от болезненного напряжения. Половое желание может возбуждаться как любовью, так и тревогой одиночества, жаждой покорять и быть покоренным, тщеславием, побуждением причинить боль и даже уничтожить. По-видимому, половое желание может возбуждаться и легко сливаться с любой сильной эмоцией, лишь одной из которых является любовь. Из-за того, что половое желание в понимании большинства людей соединено с идеей любви, они легко впадают в заблуждение, что они любят друг друга, когда их физически влечет друг к другу. Когда желание полового слияния вызвано любовью, то физическая близость лишена жадности, потребности покорять или быть покоренным, но полна нежности. Если желание физического соединения вызвано не любовью, если эротическая любовь не является также и братской любовью, это никогда не поведет к единству более прочному, чем оргиастическое преходящее единение. Половое влечение создает на краткий миг иллюзию единства, однако без любви это «единство» оставляет чужих такими же чужими друг другу, какими они были прежде, — а порой оно заставляет их стыдиться и даже ненавидеть друг друга, потому что, когда иллюзия исчезает, они ощущают свою отчужденность еще сильнее, чем прежде. Нежность не означает, как думал Фрейд, сублимацию полового инстинкта; она — прямой результат братской любви, и присутствует как в физической, так и в нефизической формах любви.
В эротической любви есть предпочтительность, отсутствующая в братской и материнской любви. Этот предпочтительный характер эротической любви требует дальнейшего рассмотрения. Часто предпочтительность эротической любви неверно интерпретируется как одержимая привязанность. Нередко можно встретить двух людей, «влюбленных» друг в друга и не испытывающих любви больше ни к кому. На самом деле их любовь это эгоизм à deux [20]; каждый из этих двух людей отождествляет себя с другим и решает проблему отделенности, распространяя собственную индивидуальность на другого. Они достигают чувства преодоления одиночества, однако, будучи отделены от всего остального человечества, они остаются отделенными и друг от друга, и каждый из них отчужден от самого себя; их ощущение единства — это иллюзия. В эротической любви есть предпочтение, но в другом человеке она любит все человечество, всех живущих. Она предпочтительна лишь в том смысле, что человек может соединить себя целиком и полностью только с одним человеком. Эротическая любовь исключает любовь к другим только в смысле эротического слияния, полного соединения во всех аспектах жизни — но не в смысле глубокой братской любви.
Эротическая любовь, как любовь, имеет одну предпосылку: я люблю из самой глубины моего существа — и воспринимаю в другом глубинную суть его или ее существа. В сущности, все человеческие существа тождественны. Мы все часть Единства, мы — Единство. А раз так, то не все ли равно, кого любить. Любовь должна быть по сути актом воли, решения полностью связать свою жизнь с жизнью другого человека. На этом и строится рациональное обоснование идеи нерасторжимости брака, как и обоснование многих форм традиционного брака, в котором два партнера никогда сами не выбирают друг друга, за них выбирают другие — и, однако же, ожидается, что они будут друг друга любить. В современной западной культуре эта идея представляется совершенно ошибочной. Любовь понимается как результат спонтанной, эмоциональной реакции, внезапно возникшего непреодолимого чувства. С этой точки зрения, важны только характерные особенности двух захваченных порывом индивидов — а не факт, что все мужчины — часть Адама, а все женщины — часть Евы. Не учитывается такой важный фактор эротической любви, как воля. Любовь к кому-либо это не просто сильное чувство, — это решение, это разумный выбор, это обещание. Если бы любовь была только чувством, то не было бы основания обещать любить друг друга вечно. Чувство приходит и уходит. Как я могу знать, что оно останется навечно, если мое действие не включает разумного выбора и решения?
