В той или иной сфере человеческой активности устанавливают правила, образцы те люди, которые своими способностями и особенным душевным складом более других способны к ее осуществлению. Отцами-основателями религиозных сообществ поэтому могут быть только очень самоуверенные, волевые и амбициозные индивиды, обладающие вдобавок к этому еще и рефлексивным началом, подчиненным, разумеется, вере, воле и амбициям. Они облекают содержания своих самоуверений в мессианско-пророческие формы выражения. Религиозные сообщества вполне процветают, обходясь верой, волей,эмоциональной жизнью и практическим интеллектом. Рефлексивный разум здесь воспринимается как гордыня, что верно, ибо известны «щелочно-разъедающие» свойства рефлексии в отношении веры. Порционно рефлексивный разум присутствует и в религиозных сообществах, атрибуцируясь как «мудрость» «отцов-основателей».
«Чистая форма» религий, создаваемых самоуверенными, амбициозными индивидами (в отличие от «социально-естественных» верований типа мифологии и политеизма), наглядна нам в современных, так называемых «харизматических» сектах и новых религиозных движениях. Однако было бы наивностью противопоставлять «новые» и «традиционные» религии – просто в одном случае мы имеем дело с ранней, мистически-напряженной, персонально-пророческой фазой развития того, что во втором случае давно уже перебродило, догматизировано и рутинизовано. Секта во главе с харизматическим лидером, конфронтирующая с миром, «погрязшем в грехе», обещающая вечное спасение только при условии следования именно этому лидеру и этим правилам, – начало многих религиозных сообществ. Только некоторым из них повезло больше, чем другим, в выживании: они сумели эффективно организоваться, стяжать собственность и власть, позднее же отчасти привлечь, отчасти взрастить своих интеллектуалов, сумевших придать философски- и художнически-благообразный вид их религиозным сюжетам и догматам. Потому и кажется, что есть «настоящие» и «ложные» религии. С одной стороны, это мнение провоцируется самими религиями – религия в своей чистоте и глубине не терпит конкурентов: истина должна быть одна, все остальное – заведомо лжеучения и соблазн. С другой же, религиозные «тяжеловесы», как традиционные религии, так и «нувориши», сумевшие за последние лет сто сколотить свои церкви и состояния, выдают культурный капитал, разработанный выдающимися людьми, для которых религия велением обстоятельств была просто вынужденной средой обитания, за свои имманентные качества.
Религии же как таковой разум и философия менее всего нужны. Правы сторонники чистой или непосредственной веры в разных религиях (Тертуллиан, Бернар Клервосский, Аль-Газали, Ибн Таймийа и др.): либо веришь, либо нет. Сама постановка вопросов о доказательствах бытия Божия есть начало скепсиса, который затем не вытравляем никакими интеллектуальными уверениями. Уверение должно быть исходно, цельно, детски-наивно и, что крайне желательно, невежественно. Знание и рефлексия разъедают веру, чей идеальный субъект – дети и «нищие духом», без всяких там опосредствований. Однако сама социокультурная логика развития религиозных сообществ порождает в них свою собственную философию и искусство, которые и создают феномен «традиционных религий», в основе которых лежит культурный симбиоз веры, религиозного разума и религиозного художественного воображения.
Особенности философствования в религиозном контексте зависимы от метафизических особенностей конкретных религий. Тем не менее для появления религиозного философствования уже в самих религиях изначально должна присутствовать некоторая «метафизика». Другими словами, религиозное мышление уже должно быть в состоянии представлять себе мир в абстрактно-субстанциальных, а не только в эмоционально-образных формах. Высшая сила исходно должна быть представлена либо в понятии-образе «высшей личности», либо в безличных субстанциях. Впоследствии, в детализации религиозной картины мира, в ее приноровлении к наивному народному воображению, ее можно расцветить сколь угодным количеством функциональных богов и святых. Однако хотя бы изначально, краеугольно, должны присутствовать некоторые азы, преддверия метафизики.
Религии, в которых произошло достаточное развитие абстрактных представлений о первосущем и которые достаточно внятно об этом говорили, можно условно разделить на три типа по критерию метафизического характера «высшей силы».
Первый тип – «куст монотеизма»: иудаизм, христианство и ислам, имеющие один культурный капитал, появившийся благодаря гениальной «интеллектуально-религиозной мутации», произошедшей около 1000 года до н. э. и связанной с появлением еврейского культа Яхве. Религиозная метафизика этих трех религий базируется на принципе «сверхличности» Творца и Вседержителя. Это единственная и предельная реальность. Всеостальное в той или иной степени производно, зависимо и контролируемо Им. Самое главное, что в этих религиях верующие имеют достаточно четкую общую идентификационную информацию о Хозяине. Медиаторы (пророки, апостолы) фиксируют в священных писаниях человеческий опыт общения-познания высшей силы: священные прецеденты дают основание каждому составить личностное представление о божественной личности.
Второй тип включает в себя так называемые «восточные религии», за исключением буддизма (и его «сиамского брата» джайнизма). Это брахманистские, даосское, конфуцианское, зороастрийское, манихейское религиозно-философские учения, основанные на религиозной метафизации безлично-субстанциальных, космологических сил: Брахмана, Дао, Света и Тьмы, Добра и Зла и пр. Сюда же до известной степени можно отнести и интеллектуалистски сконструированные религии стоиков с их «Логосом», неоплатоников с их «Единым», «субстанцию» Спинозы, «религию разума» Просвещения, культ «верховного существа» Робеспьера и т. п. «Известная» же степень определяема способностью проникновения религии в массы. Интеллектуалистские религии никогда такой способностью не обладали: отсутствовали харизматические для масс лидеры, равно как простота и чудо – духовная пища масс. Потому мы будем иметь в виду лишь именно «восточные религии». Здесь личностные признаки несущественны, случайны – так называемые «боги» преходящи, как и люди. Незыблемо лишь то, что Гегель удачно назвал «интеллектуальной субстанциальностью» – метафизически центральной идеей восточной мысли, обозначающей необходимое, гармоничное, невещественное, всеобъемлющее, вечное, неизменное начало, потенциально включающее в себя все сущее. Это метафизический образец и для людей, которым следует избавиться от всего случайного и временного, что тождественно конкретно-личностному, чтобы самим «стать субстанцией»: раствориться в блаженстве всеобщего и непреходящего.
Наконец, третий тип, нечто компромиссное, среднее – буддизм, этот «троянский конь» индивидуализма в восточной цитадели. С одной стороны, его метафизика также основана на принципе «интеллектуальной субстанциальности», хотя и «вывернутой наизнанку». Здесь всеобщим оказывается не «бытие как таковое», а «пустота», «небытие как таковое», «всеобщая относительность и изменчивость». Однако, коль скоро «пустота» тотальна и к тому же конфигурирует вселенную, она также не может не быть признана фундирующей сущее «субстанцией». С другой стороны, в буддизме есть отчетливые субъективизирующие моменты. Первое – это роль личности самого Будды, который хотя и не отождествлял себя с богом, однако посредством сакрализации в священной традиции и писаниях своих личностно обретенных истин и правил ввел свою личность в фокус религиозного опыта. Второе – господствующий метафизический настрой восточной мысли: слиянность с предельной реальностью, сущей все же «вне» индивидуального сознания, путем трансцендирования этого «вне» через аннигиляцию границ субъективности и превращение в подлинную объективность. Будда же ориентирует на выключение из этого мира-пустоты, мира-иллюзии. Стать Буддой доступно каждому. Состояние Будды – состояние трансцендирования мира через трансформации индивидуального сознания. Здесь индивидуальное «я» трансцендирует пределы, и «внутри» и «вне», через аннигиляцию границ и «мира», и «этой-вот» субъективности – в итоге растворение в «чистой субъективности», которая оказывается индивидуальным открытием и изобретением.
Разумеется, следует помнить о том, что предлагаемая типизация религиозных метафизик эскизна и условна. Эскизна потому, что прослежена по одному возможному признаку сравнения. Условна, поскольку сравнение идет по усреднено-общим представлениям о религиях, которые, как известно, разделимы внутри каждой на десятки сект и направлений. К тому же предметом сравнения здесь выступают уже поздние, зрелые теоретические выражения этих религий в их соответствующих религиозных философиях. Однако это не должно нас смущать: ключ к анатомии обезьяны находим в анатомии человека, как гласит один из проверенных, действенных теоретических приемов теоретического исследования.
