Вильгельм Райх - Анализ характера

3. Постепенное выздоровление

Биофизическое состояние пациентки к октябрю 1944 года было следующим:

Дыхание глубокое, лишь слегка сдерживаемое голосовой щелью.

Оргастический рефлекс протекал легко и полно.

Вагинальное самоудовлетворение с оргастическим высвобождением происходило регулярно.

Взгляд оставался слегка замутненным, но не в такой степени, как прежде.

Поведение в целом было уступчивым и согласованным.

«Силы» все еще присутствовали, но держались «на расстоянии» и были «неустойчивыми».

Временами чувствовалось легкое давление между глазами.

Лицо было румяным.

В ходе нескольких исследовательских сессий все еще можно было уловить шокоподобные признаки кататонии, но в целом ситуация выглядела вполне удовлетворительно. Мне удалось полностью высвободить ее плач. После этого она попросила позволения подробнее обсудить «что-то очень важное» Она поняла происхождение собственной идеи божественной Изиды. Пациентка вспомнила, что в детстве ей казалось, что она понимает мир гораздо лучше других, особенно лучше взрослых. Она всегда чувствовала, что человеческие существа, окружающие ее, чем-то больны, чем именно — ей не удавалось до конца понять. Важным в этих переживаниях было то, что ее удивляла собственная способность понимать гораздо лучше других. Постепенно у нее возникло чувство, что она одинока в мире человеческих существ, и начала верить, что обладает знаниями тысячелетней давности. В качестве объяснения этого экстраординарного факта она предположила, что подобное возможно только если она — сама божественная Изида, которая переродилась в ее теле. Наряду с повседневной мелочной жизнью эта идея казалась слишком странной, и она почувствовала себя еще более одинокой. Затем на нее нахлынули сильные телесные ощущения, которые, казалось, сконцентрированы в ее гениталиях. Ничего подобного в ее окружении не допускалось. Постепенно ока научилась ослаблять или снимать поток телесных ощущений, напрягая собственное тело, тогда возбуждение затухало. Ей стало казаться, что оно имеет над ней власть и не поддается контролю. Позже она все-таки научилась овладевать возбуждением, но его присутствие оставалось ощутимым. Появление всемогущих сил, как правило, начиналось с сильных ощущений в нижней области живота. Иногда все ограничивалось этими ощущениями, а иногда силы проявлялись в полную меру. Таким образом, сейчас она совершенно ясно осознала, что всемогущие силы ее раннего детства и более поздние «запредельные дьявольские силы» — суть одно и то же.

У меня создалось впечатление, что несмотря на этот инсайт, в ее сознании сохранились остатки сомнений относительно истинной природы этих сил.

Ее состояние быстро улучшалось, взгляд прояснялся, но давление в глазах иногда ощущалось. Она с жаром объясняла: «Но оно [давление] за глазами, а не в глазах…» Мне нечем было возразить.

Четыре месяца спустя у нее снова произошел кататонический приступ, но она его преодолела. Я продолжал ежедневную иррадиацию с помощью оргонной энергии в области турецкого седла.

В следующий раз я увидел пациентку в январе 1947 года. Она много читала, у нее был хороший аппетит. Она с удовольствием вступала в половые отношения, которые однако для нее не заканчивались оргазмом. В ноябре того же года она снова пришла поделиться со мной своими переживаниями: полноценного оргастического высвобождения во время полового акта все еще не происходило, но она работала и в целом чувствовала себя хорошо.

Я посоветовал ей не встречаться больше с терапевтами, даже со мной, и постараться забыть все трагедии своей жизни. Она упрашивала меня продолжить терапию, но я чувствовал, что она стала самостоятельной, и посоветовал ей учиться стоять на собственных ногах.

В августе 1948 года я получил от нее письмо.

Я пишу, чтобы передать вам, какое впечатление произвела на меня ваша книга «Слушай, малыш!». Я не могу выразить, какое наслаждение я получила при ее чтении, поскольку то, что вы написали о «маленьком человечке» — такая грустная правда, что я почувствовала себя в его шкуре. Я хочу, чтобы вы знали, что антагонизм и даже ненависть, которые я испытывала к вам и вашей работе во время терапии, исходили из моего знания (временами даже сознательного), что я слишком сильно приблизилась к состоянию прорыва своих телесных ощущений и, возможно, к любви. Это было чем-то таким, чего я не могла себе позволить — всю жизнь я вынуждена была строго сдерживать свои телесные порывы, и даже сознательно добивалась их угасания — я лечила свое тело как грязное, ненавидела его, отвергала и презирала себя в наказание за ранние чувственность и мастурбацию. Эту ненависть, которую я испытывала к собственному телу, я и проецировала на вас. Простите меня за это, доктор, эта ненависть очень вредила моему телу и рассудку. Мне бы хотелось сказать вам, что несмотря на мою «озлобленность и мелочность», ваша paцoia надо мной очень сильно помогла мне, я осознала, какой вред я причиняла себе и окружающим людям и почему я это делала. Итак, теперь я знаю и в полной мере ощущаю, что мое тело стремится быть здоровым, и что мое бегство в «башню из слоновой кости» психического расстройства лишь поменяло бы цвет картины, но не саму картину. Я готова была стать душевнобольной, «особенной», чтобы оставить тело на заднем плане, но постепенно я обнаружила, что здоровое «активное» тело доставляет большее удовольствие — как физическое, так и душевное.

Поэтому, я полагаю, вы догадываетесь, что я воссоединяюсь с собственным телом, хоть это и происходит медленно, и не без вашей помощи. Процесс несколько замедлен, поскольку до сих пор имеют место напряжения, временами возникают блоки, и я не знаю, что с ними делать. Часто мое и без того незначительное мужество покидает меня, и тогда всплывает темная картина ненависти, бреда и страданий, но ненадолго. Спасибо за все, я молюсь Господу, чтобы он придал мне мужества.

Ф.

В конце 1948 года я узнал о ее хорошем состоянии, не считая одного письма от нее, где она поведала о своей «гнилой сущности» и как она «недостойна жить в этом прекрасном мире». Я велел ей не печалиться об этом и продолжать наслаждаться собой. О «силах» она больше не упоминала.

Несколько недель спустя она посетила меня. Пациентка была собранной, ее глаза искрились умом и проницательностью. Она усердно работала и даже открыла собственное дело. Однако генитальная сексуальность все еще не складывалась. У нее не было приятеля. Она встречалась с одним человеком, который ей нравился. Однажды они остались наедине. Она знала, что произойдет той ночью, и захватила с собой снотворное, которое подмешала в его бокал. Он заснул. Я посоветовал устранить последнее препятствие, воспользовавшись помощью одного из наших оргонных терапевтов.

Прошло семь лет с момента окончания этого терапевтического эксперимента: внушительный период, чтобы судить о результатах, но недостаточный для окончательного ответа на вопрос, способны ли такие пациенты постоянно сохранять рассудок. Это будет зависеть от множества условий, которые выходят за рамки индивидуальной оргонной терапии. Они связаны в первую очередь с социальной природой.

Серьезный вопрос, который возникает в этой связи, — способен ли homo normalis коренным образом изменить свой образ жизни и образ мыслей. На этот вопрос нельзя ответить определенно. Разъяснение того факта, что образ жизни homo normalis провоцирует шизофреническое расщепление у миллионов здоровых новорожденных, при условии его серьезного обсуждения и практического обоснования может значительно продвинуть нас к разрешению этой проблемы. Очевидно, что близится то время, когда homo normalis вынужден будет пересмотреть рациональность и обоснованность его образа жизни. Благодаря исследованию переживаний больных шизофренией мы можем понять, как homo normalis влияет на миллионы новорожденных детей. Предупредить заболевание «шизофренией» означает радикально изменить всю систему воспитания, а не только лечения шизофреников. Последнее будет всегда оставаться индивидуальным вкладом, не оказывающим никакого влияния на состояние общества.

Это не означает, — что следует прекратить Изучение менталитета шизофреника. Он может многое рассказать нам о человеческом функционировании, о проблемах восприятия и само восприятия, о деятельности сознания, которое изучено гораздо меньше, нежели бессознательное. Он может подсказать нам, как помочь отдельному человеческому существу, стоящему на пороге срыва. Но основное препятствие для этой и для других подобных задач медицины и психиатрии — мир homo normalis, который продолжает сохранять свои вековые идеи и традиции, наносящие колоссальный урон биологическому ядру каждого ребенка в каждом новом поколении.

В борьбе с эмоциональной чумой мы столкнемся с самым дурным обличьем homo normalis — с фанатичной мистикой и стереотипами, свойственными человеческому существу, которое бежит от себя по той же причине, что вызывает кататонический срыв у наших пациентов: ужас перед плазматическим потоком организма, не позволяющим справиться с мощными биоэнергетическими эмоциями, и потеря естественных функций саморегуляции. Все нападки на нашу научную работу на протяжении последних двадцати пяти лет совершались такого рода людьми из различных организаций и социальных институтов. Homo normalis боролся с оргонными биофизиками по тем же причинам, которые заставляли его сжигать тысячи ведьм и применять шок на миллионах пациентов: это ужас человеческого существа перед силами, которые он неспособен пережить в себе. Если мы не соберем все мужество, чтобы отстоять эту догадку, мы несостоятельны как психиатры, терапевты и воспитатели.