На рассвете она в третий раз проведала близнецов и упала в постель. Детские кроватки были завалены куклами и мягкими игрушками. Глубокое, спокойное дыхание. Такой невинный, мирный сон Видит Бог, она завидовала им. После трех часов беспокойного сна она проснулась от боли в челюстях — так она скрежетала зубами. Сжав щеки ладонями, она медленно открывала и закрывала рот. Слышалось похрустывание.
Она посмотрела на пустую половину кровати, где обычно спал Джастин, и прошептала' «Сукин ты сын. Ты не стоишь моих зубов!» Потом, дрожа от холода, она села в кровати, обхватив колени, и стала думать, где он теперь. Слезы, сбегавшие по щекам и капающие на подол ночной рубашки, испугали ее. Она вытерла залитое слезами лицо и уставилась на свои мокрые пальцы. Кэрол была очень энергичной женщиной, способной на быстрые решения и решительные действия. Интроспекция никогда не приносила ей облегчеия, и тех, кто прибегал к ней, как, например, Джастин, на считала малодушными трусами.
Но делать больше было нечего: она привела в негодность все, что осталось от Джастина, и теперь на нее навалилась такая тяжесть, что она не могла даже пошевельнуться. Но дышать она могла и, вспомнив некоторые дыхательные упражнения из занятий йогой, она сделала глубокий вдох и на выдохе медленно наполовину выпустила воздух. Потом она сделала еще неполный вдох, выдохнула половину — и так несколько раз. Стало легче. Она перешла к другому упражнению, которое рекомендовал ее инструктор по йоге. Она представила, что ее разум — это сцена, а она сидит в зрительном зале и отстраненно наблюдает за шествием своих мыслей. Никакого эффекта, только вереница неясных болезненных ощущений. Их надо как-то уловить и разобрать. Но как? Казалось, только все вместе они имеют какое-то значение.
В ее мозгу возник образ: лицо человека, которого она так ненавидела, чье предательство оставило глубокий след в ее душе, — доктор Ральф Кук, психиатр, которого она посещала в центре психического здоровья при колледже. Чисто выбритое розовое лицо, круглое, как луна, с тонкими светлыми волосенками. Она пришла к нему на втором курсе из-за Расти — парня, с которым она встречалась с четырнадцати лет. Расти был ее первым бойфрендом и целых четыре года избавлял ее от досадной необходимости искать кавалера для свиданий, для похода на выпускной вечер, а позже и сексуальных партнеров. Вслед за Расти она поступила в университет Брауна, записалась на те же предметы, что и он, поменялась комнатами с другой студенткой, чтобы жить в общежитии рядом с ним. Но, возможно, она слишком на него насела: в конце концов Расти начал встречаться с другой. Новая пассия Расти была симпатичной девушкой, наполовину француженкой, наполовину вьетнамкой.
Никогда в жизни Кэрол не было так плохо. Сначала она держала все в себе: рыдала по ночам, отказывалась есть, пропускала занятия, гоняла на машине как сумасшедшая. Потом дала выход своей ярости: она устроила погром в комнате Расти, раскромсала колеса его велосипеда, выследила его новую подружку и начала изводить ее. Однажды она пришла в бар, где они сидели, и вылила на парочку кувшин пива.
Сначала все было хорошо. Завоевав ее доверие, доктор Кук помог ей оплакать эту потерю. Ее боль, объяснял он, была вызвана столь сильным стрессом, что с потерей Расти открылась незаживающая рана, полученная в детстве: потеря отца. Ее отец был одним из «пропавших на Вудстоке»: когда ей было восемь лет, он поехал на фестиваль в Вудстоке и больше не вернулся. Поначалу он присылал ей открытки из Ванкувера, Шри-Ланки и Сан-Франциско, но потом оборвалась и эта ниточка, связывающая ее с отцом. Она помнила, как ее мать рвала и жгла отцовские фотографии и одежду. После этого мать больше никогда не говорила об отце.
Доктор Кук утверждал, что расставание с Расти черпает силу в расставании с отцом. Кэрол не соглашалась, говорила, что у нее не осталось никаких приятных воспоминаний об отце. Может быть, осознанных воспоминаний и нет, говорил доктор Кук, но готова ли она утверждать, что нет забытых воспоминаний о том, как он заботился о ней? А отец из ее фантазий и снов — любящий защитник, к которому всегда можно обратиться за помощью, которого у нее никогда не было. Она тосковала об отце, и расставание с Расти прорвало плотину, сдерживающую поток боли.
Доктор Кук также помог ей посмотреть на ситуацию в перспективе, предложив оценить расставание с Расти в перспективе всей ее жизни: ей было всего девятнадцать, воспоминания о Расти скоро сотрутся из ее памяти. Через несколько месяцев она и думать о нем забудет; через пару лет у нее останутся лишь смутные воспоминания о симпатичном молодом человеке по имени Расти. В ее жизни появятся другие мужчины.
На самом деле другой мужчина уже появлялся: заговаривая ей зубы, доктор Кук тайком пододвигал свой стул ближе и ближе. Он уверял Кэрол, что она привлекательная, очень привлекательная женщина, держал ее за руку, когда она плакала, крепко обнимал ее в конце сеансов, утверждал, что такая очаровательная женщина без труда может вскружить голову другим мужчинам. «Я говорю о себе», — сказал он и сообщил, что его тянет к ней.
Для рационализации своих действий доктор Кук обратился к теории: «Для вашего исцеления, Кэрол, прикосновения просто необходимы. Расставание с Расти раздуло непотухший костер ранних, довербальных потерь, так что и терапевтический подход строится на невербальном подходе. Вы не можете поговорить с памятью своего тела — их можно только убаюкать, успокоить телесным контактом».
Успокоение телесным контактом скоро перешло в успокоение сексуальным контактом, имевшим место на печального вида потертом кашанском[9] ковре между двумя их стульями. С того момента сеансы шли по налаженной схеме: несколько минут рассказа о происшествиях за неделю, сочувственные «ш-ш-ш» доктора Ральфа (она никогда не называла его по имени), далее — исследование симптомов — навязчивые мысли о Расти, бессонница, анорексия, неспособность сосредоточиться, и в конце концов — повторение интерпретации: столь бурная реакция на расставание с Расти черпает силу в уходе отца из семьи.
Доктор Кук был профессионалом. Кэрол успокоилась, чувствовала, что о ней заботятся, — и была благодарна за это. А потом, где-то за полчаса до окончания сеанса, доктор Кук переходил от слов к делу. Например, во время проработки сексуальных фантазий Кэрол он говорил, что некоторые фантазии необходимо реализовать; или в ответ на ту злость, которую Кэрол направляла на мужчин, он утверждал, что его профессиональный долг — доказать ей, что не все мужчины — подонки; или когда Кэрол говорила, что кажется себе некрасивой, что она не может нравиться мужчинам, он отвечал, что может лично доказать, что она в корне не права, что он сам не может устоять перед ее очарованием. Еще был такой вариант: Кэрол начинала рыдать и он говорил: «Эй, ну что ты. Поплакать, конечно, полезно, но давай я лучше обниму тебя».
Как бы ни развивался их диалог, остаток сеанса проходил по одному и тому же сценарию: он сползал со стула на потертый персидский ковер и протягивал к ней руки, приглашая последовать его примеру. Несколько минут уходили на объятия и ласки, потом он протягивал ей разноцветные презервативы и предлагал выбрать, какой ей больше нравится. Возможно, эта нехитрая процедура помогала ему поверить, что она контролирует ситуацию. Потом Кэрол вскрывала упаковку, натягивала презерватив на его эрегированный член — того же цвета, что и его чисто выбритые розовые щеки. Доктор Кук всегда играл пассивную роль: он лежал на спине, позволяя Кэрол забираться на него и самой контролировать ритм и глубину сексуальных танцев. Возможно, это было очередным приемом, с помощью которого он убеждал себя, что она несет ответственность за происходящее.
Помогли ли ей эти сеансы? Кэрол думала, да. Каждую неделю в течение пяти месяцев Кэрол покидала его кабинет, зная, что о ней есть кому позаботиться. И, как и предсказывал доктор Кук, воспоминания о Расти и правда стерлись из ее памяти, вернулось спокойствие, и она снова начала посещать занятия в колледже. Все шло гладко до тех самых пор, когда после двадцати таких сеансов доктор Кук не объявил, что она совершенно здорова. Его работа на этом заканчивается, сказал он ей, и пришло время прекращать терапию.
Прекратить терапию! Его уход отбросил ее назад, к тому, с чего она и начала. Хотя она и не рассчитывала, что их отношения продлятся вечно, она никогда и представить себе не могла, что ее вот так выкинут за порог. Она каждый день звонила доктору Куку. Сначала он был радушен и ласков, но она продолжала звонить, и он стал резок и раздражителен. Он напомнил ей, что система студенческого здравоохранения предоставляет учащимся только кратковременную терапию, и просил не звонить ему больше. Кэрол была уверена, что он нашел себе другую пациентку для терапии с применением сексуального подкрепления. Все было ложью, поняла она: его забота, его участие, слова о ее красоте. Он Просто манипулировал ею, все это делалось для его удовольствия, а не ради ее пользы. Она не знала, как после этого можно верить людям.
