спутанности сознания с истинными галлюцинациями, во время которых пожилая женщина кричала и металась по квартире. Дочь поняла, что уже не может справиться самостоятельно. Пациентку взяла на курацию Светлана Геннадьевна. Диагноз – старческое слабоумие, или деменция [43].
Кое-как добравшись до работы, врач наспех накинула халат и направилась в кабинет заведующего.
– Ну, что у нас?
– Ни «здравствуй», ни «до свидания»! Света, ты как всегда, в делах, – усмехнулся заведующий.
– Простите, тороплюсь. Что там с Любовью Георгиевной? Прояснилось что-то?
– Да, мне кажется, у нее инсульт, но…
Дверь кабинета уже захлопнулась. Светлана Геннадьевна бежала по коридору в отделение.
Зрачки неравные. Дыхание поверхностное. В легких хрипы по всем полям. Справа парезы: правые рука и нога практически не функционируют.
– Любовь Георгиевна! – Светлана Геннадьевна позвала пациентку, параллельно щелкая пальцами у нее перед лицом.
Никакой реакции. Глаза открывает, но взгляд не фокусирует. Сопор [44]?
– Общий анализ крови, мочи, биохимия, ЭКГ сitо [45]! – скомандовала она медсестре, одновременно набирая телефон невролога.
Как назло, и невролог, и терапевт опаздывали.
Тогда Светлана Геннадьевна позвонила старшему врачу скорой помощи.
– Какая неврология дежурит?
– Восьмая. Будете переводить кого-то?
– Хотелось бы верить.
Подошла штатный невролог. Тщательно осмотрев пациентку, она подтвердила опасения:
– Определенно инсульт. Но пациентку вы вряд ли переведете, с деменцией ее не возьмут.
– И что вы предлагаете? Оставить ее умирать? Здесь? Ну уж нет. Не в мою смену.
Спустя несколько ужасно долгих минут на том конце провода ответили:
– Неврология слушает.
– Здравствуйте, врач-психиатр краевой психиатрической больницы. Женщина, восемьдесят шесть лет, деменция, предположительно инсульт, загрузилась, в сопоре.
– По шкале Глазго [46] сколько баллов?
– Девять.
Невролог продолжала настаивать, что они впустую тратят время.
– Эх, везите. Не оставлять же ее умирать. – Врач неврологического отделения согласилась принять больную.
– Спасибо!
Светлана Геннадьевна бросила укоризненный взгляд на штатного невролога.
Женщину перевели в течение 40 минут. Обычно врачи не интересуются судьбой своего пациента после перевода его в другую больницу, но это был не тот случай. Любовь Георгиевна, несмотря на вовремя оказанную помощь, умерла в отделении неврологии пять дней спустя от полиорганной недостаточности.
Шли месяцы, но психиатрия не прекращала удивлять молодого специалиста своим многообразием клиники.
Дежурство. В течение дня большинство больных вели себя спокойно, что уже хорошо, ведь, как правило, все наоборот. Лишь одна из пациенток вызывает опасения. Светлану Геннадьевну вызывают к ней несколько раз подряд, медсестры чуть не плачут:
– Ну назначьте что-нибудь еще, сил нет! В ней веса больше ста килограммов, а она мечется, нападает на нас и пациентов. Не справляемся!
Приходится снова идти в отделение.
– Галина Александровна, оставьте вещи в покое, мы никуда не пойдем. – Светлана Геннадьевна уже привычна к такого рода «сборам».
– Я домой пойду! Пойду домой! – Пациентка непреклонна.
– Я отпущу вас домой сразу же, как только мы закончим курс лечения.
Пациентка матерится, бросается на нее с кулаками, пытается разбить окно.
Принимала эту больную тоже Светлана Геннадьевна. Тогда женщина была относительно сговорчивой, говорила связно, хоть и отрывочный бред звучал. С ее слов, она имела высшее образование, неплохую работу, семью. У психиатра наблюдалась только с бессонницей. Беспокойная, очень озабочена собственным состоянием. Клиника неоднозначная. Выставили с горем пополам органику [47]. Но потом появилось психомоторное возбуждение, бред, галлюцинации… Что-то не сходится.
Пришлось обратиться к архиву – палочке-выручалочке для психиатра, когда собрать анамнез по какой-то причине не получается.
Архив на эту пациентку нашелся. Оказалось, с шизофренией больная наблюдается уже лет 20, неоднократно лечилась в психиатрической больнице. В структуре заболевания аффективно-бредовая симптоматика. Интересно, что история, которую больная выдала за правду, звучала весьма убедительно. Почему? Потому что она и сама в нее верила. Критики нет, больной себя не считает, и все, что ей мерещится, принимается ее мозгом за чистую монету. Так порой мимикрируют психические заболевания, клиника становится неоднозначной, и разобраться в том, чем на самом деле болен человек, практически невозможно. Но разобраться придется: без точного диагноза эффективно лечить будет в разы сложнее.
С диагнозами в психиатрии действительно интересно. Хотя в большинстве случаев сомнений в их постановке не возникает, бывают и исключения.
В отделение Светлана Геннадьевна вошла, как обычно, еще до начала рабочего дня. Ее внимание сразу привлекла медицинская функциональная кровать [48], которой раньше там точно не было. На ней лежал накрытый одеялом человек. Глаза широко распахнуты, рот открыт, волосы коротко острижены. Непонятно, мужчина или женщина. Из-под одеяла виднелись тонкие пальцы, сжатые в кулак; сквозь полупрозрачную кожу проступали голубоватые сосуды. Множество контрактур и гипертонус в мышцах придавали руке неестественное положение. Светлана Геннадьевна заметила, что пациенту установили периферический катетер, – стало быть, вены не очень, а капельницы требуются. Человек лежал на кровати неподвижно и только безмолвно смотрел куда-то вдаль.
– Извините, как вас зовут? – Любопытство все же пересилило, и врач пошла общаться с пациентом без истории болезни и заведующего.
Но пациент игнорировал вопросы. Он безучастно бросил взгляд в сторону Светланы Геннадьевны и вновь погрузился в пустоту. Его лицо, казалось, выражало удивление, но на самом деле это была всего лишь особенность работы мимической мускулатуры: рот приоткрылся под тяжестью нижней челюсти, а глаза распахнулись из-за спазма круговой мышцы. Из-за чего этот спазм развился: из-за нейролепсии [49], неврологического заболевания или из-за погруженности в переживания – пока было неясно.
Светлана Геннадьевна взяла историю болезни новой пациентки. Фамилия показалась ей знакомой, но вспомнить не получалось:
«…Родилась в полной семье, единственным ребенком. Раннее развитие без особенностей. Посещала детский сад. В школу пошла согласно возрастным нормам. Проблем с усвоением информации, социализацией не отмечалось. Всегда была закрытым ребенком. После школы поступила в училище по специальности „повар“, параллельно подрабатывала официанткой…»
И тут врач ахнула. Перед глазами возник образ той девушки, чью историю она только что прочла.
Эту пациентку Светлана Геннадьевна знала еще с времен работы медсестрой. Тогда ей на вид было лет 25, она ходила, ела, говорила, любила, работала – в общем, жила самой обычной жизнью. В возрасте 22 лет у нее случился дебют шизофрении. Возникли бредовые идеи, псевдогаллюцинации, раздражительность, нарушения сна, однако тогда ее довольно быстро удалось стабилизировать. В отделении девушка была приветлива, вела себя спокойно и в целом ничем себя не проявляла. Теперь же перед врачом находился совершенно другой человек.
Буквально за несколько лет пациентка изменилась до неузнаваемости: теперь лежит здесь, абсолютно интактная [50], недоступная продуктивному контакту. Ее взгляд не выражает ничего, он совершенно пустой. Женщина очень сильно похудела,
