Перед исследователем движения открываются различные пути. Один из них – путь изучения процесса восстановления движения после травматических повреждений костно-суставно-мышечного аппарата руки, ведущих к ее анатомической перестройке, в результате которой человек должен научиться действовать этим измененным теперь органом, должен научиться использовать свои новые анатомические возможности.
Во время войны в лабораториях кафедры психологии МГУ и Института психологии, развернувших свою работу на базе одного из эвакогоспиталей, а затем на базе Центрального института травматологии и ортопедии НКЗ СССР (директор проф. Н.Н. Приоров), был проведен цикл экспериментальных и клинических исследований восстановления движений, нарушенных после перенесенного ранения руки. Эти исследования, имеющие своей задачей разработку вопросов функционально-восстановительного лечения раненых в целях возможно более быстрого и полного возвращения их боеспособности и трудоспособности, составляют предмет специальных публикаций. В настоящей статье мы изложим лишь некоторые экспериментальные данные этих исследований, представляющих психологический интерес.
2
Среди клиницистов широко известно явление, состоящее в том, что эффективность движения пораженной руки нередко меняется от того, какое действие выполняется больным. Например, у больного при обычной пробе активного движения пальцы кисти при сжимании ее в кулак не сходятся на 1,5–2 см, однако тот же самый больной может взять и удержать пальцами предмет гораздо меньшего размера – карандаш, папиросу и т. д.
В своем экспериментальном выражении это явление изменения объема подвижности пораженных звеньев руки в зависимости от выполняемой задачи было впервые опубликовано у нас П.Я. Гальпериным [269] . Дальнейшее исследование П.Я. Гальперина и Т.О. Гиневской [270] позволило подойти к более подробному анализу этого явления.
В ходе опыта испытуемые, у которых объем движения плеча или предплечья был резко ограничен (главным образом вследствие развившихся на почве перенесенного ранения руки миогенных, в частности иммобилизационных, контрактур), должны были совершать определенные движения. Если ограничение объема движения имело место в локтевом суставе, то от испытуемого требовалось согнуть, при неподвижно опущенном плече, предплечье; если же ограничение движения было в плечевом суставе, то требовалось отвести вперед и вверх плечо, не поднимая надплечья, которое фиксировалось. Сама же задача, которой отвечали эти движения, варьировалась. Перед испытуемым стояла либо задача с закрытыми глазами поднять руку как можно выше, либо сделать это, не закрывая глаз; далее он должен был поднять руку до указанной ему цифры экрана (служившего в этих опытах кинематометром), либо взять исследуемой рукой высокорасположенный предмет. Все перечисленные варианты одинаково требовали от испытуемого движения предельного для него объема, но это движение производилось им в условиях разных задач.
Как показывают полученные в этих опытах данные замеров, максимальная величина объема движения, достигнутая испытуемым, например, в первой из описанных выше задач, вовсе не является, однако, предельной для него в условиях другой задачи, и он легко переходит через нее, давая значительное увеличение показателя объема.
О чем свидетельствует этот фундаментальный факт? Во-первых, о том, что двигательные возможности пораженной руки определяются не непосредственно ее анатомическим состоянием, а зависят от возникающих в результате перенесенного ранения чисто функциональных осложнений, которые и проявляют себя то в большей, то в меньшей степени.
Во-вторых, этот факт свидетельствует о том, что реальные функциональные возможности пораженной руки изменяются в зависимости от характера задачи. Каким же образом задача может определить собой функцию? Дальнейший анализ показывает, что это возможно потому, что разные задачи требуют и разных «механизмов» движения, что, иначе говоря, внешне одинаковое движение совершается в условиях разных задач по-разному. Меняя задачу, мы вместе с тем изменяем условия афферентации движения, условия сенсорного управления им. Например, движение, совершаемое в ответ на требование с закрытыми глазами поднять руку возможно выше, может управляться только проприоцептивно, т. е. непрерывно поступающими сенсорными сигналами от мышц, сухожилий, суставов и кожи действующей руки; однако такое же по своей внешней форме движение, но направленное на достижение определенной точки пространства, требует для своего выполнения контроля зрением, которое, таким образом, теперь также необходимо должно участвовать в координации движения, в управлении им. Итак, за зависимостью движения пораженной руки от характера задачи скрывается зависимость его от типа афферентации, изменение которого и меняет протекание всего процесса.
Полученные данные показывают далее, что движения больной руки, совершающиеся при участии зрения, дают значительное возрастание объема движения по сравнению с такими же движениями, управляемыми исключительно проприоцептивно; что, в свою очередь, движения, требующие более сложных сенсорных синтезов, – руководимые воспринимаемым предметом (например, при задаче взять, достать предмет, действовать с предметом), дают больший предельный объем, чем движения, требующие зрительного контроля лишь за перемещением самой руки.
Простейшее объяснение этой зависимости успешности выполнения движения пораженной рукой от типа афферентации данного двигательного акта заключается в следующем.
Ранение руки обычно имеет своим последствием весьма значительную анатомическую ее реорганизацию: образование глубоких кожных и мышечных рубцов, не вполне правильное сращивание костей, изменения в суставах. В результате проприоцептивное поле травмированной руки оказывается также измененным, как бы искаженным; сенсорные сигналы, идущие от руки, становятся уже не теми, какими они были до ранения, при этом к ним прибавляется целая гамма новых ноцицептивных ощущений, ощущений болевых и подболевых, ощущений «стянутости» и т. п. Поэтому выработанные в прежнем двигательном опыте координации естественно сбиваются и из-за продолжающейся еще иммобилизации пораженных звеньев руки остаются в первое время вне возможности какого бы то ни было восстановления, что, конечно, тоже небезразлично для последующего их налаживания. Все это и приводит к тому, что рука, начинающая впервые после ранения функционировать, теряет свою нормальную управляемость, становится вначале «неумелой», «чужой», особенно когда ее движение опирается исключительно на проприоцепцию. Именно поэтому переход от движений, управляемых проприоцептивно, к движениям, в которых все более важную роль играют оставшиеся неизменными зрительные сенсорные синтезы, повышает управляемость движением, а значит, и эффективность его, соответственность его требованиям задачи.
Что дело здесь именно в измененной афферентации, явствует не только из теоретических соображений, но также и из опытов с нормальными испытуемыми, показывающими, что недлительная (в течение 4 часов) экспериментальная иммобилизация здоровой руки, достаточно сильно меняющая проприоцептивные ощущения, временно вызывает отчетливо выраженную дискоординацию движений (В.С. Мерлин).
С другой стороны, объяснение неодинаковости влияния проприоцептивных изменений на разные движения хорошо согласуется с данными, полученными Н.А. Бернштейном [271] , о том, что координация движений, отвечающих разным задачам, осуществляется также и на неврологически различных «уровнях построения», которые по-разному связаны с проприоцепцией. Поэтому движения, координируемые, например, на таламо-паллидарном уровне, проприоцептивном par excellence [272] , должны, по-видимому, страдать гораздо больше, чем движения, координируемые на высших кортикальных уровнях. Правда, в рассматриваемых случаях эти отношения являются более сложными, так как все изучавшиеся нами движения являются произвольными, одинаково целенаправленными и сознательными. Они, следовательно, являются также и в равной степени кортикальными по своему, так сказать, «верховному» руководству – определению требуемого результата и пуску его в ход. При этом вначале это характерно для всякого вообще восстанавливающегося движения, так как любое движение, выполнение которого мы требуем от больного, раньше совершается им в форме произвольно-двигательного акта и лишь затем переходит на обычное для него управление и, наконец, может полностью автоматизироваться. В дальнейшем мы должны еще будем возвратиться к этому вопросу.
Исследование показало далее, что между двигательной задачей, как она выступает объективно, и тем, как реально строится соответствующее движение испытуемого, не существует прямой, однозначной зависимости. Движение испытуемого в условиях одной и той же задачи может выполнять психологически различные действия. Например, цель данного действия может заключаться для испытуемого в том, чтобы достать указанный ему предмет, но она может заключаться для него и в том, чтобы, например, проверить, может ли он выполнить это действие больной рукой.
