- Сообщите мне, когда это произойдет. Я загляну к вам и что-нибудь куплю.
- Ловлю вас на слове.
Вечером он заснул с мыслями о том, что не имеет права интересоваться девушкой, которая моложе его почти на двадцать лет. Она стала бы безрассудным осложнением. Он был женат, его политическая карьера только начиналась.
Следующие несколько дней прошли, как странный сон. Люди, с которыми он встречался, улицы, по которым шагал, газетные заголовки, даже разговоры с женой за обедом - все казалось бледным, ненастоящим. Только фантазии были яркими, подлинными.
Его звонок стал неизбежностью.
- Я уже начала думать, что вы меня забыли, - сказала она.
- Я пытался.
- Я собираюсь сегодня днем посмотреть помещение, которое сдается в аренду. Для моего магазина. Хотите поехать со мной?
Он отвез её на одну улицу в Старом Сакраменто. В прилежащих кварталах жили художники.
- Они всегда лучшие покупатели друг для друга, - добавила она, улыбаясь. - Если художники не будут покупать работы других художников, они все умрут от голода.
Сдаваемое помещение показался ему грязноватым и слишком тесным. Диана поговорила с бородатым человеком, у которого были жесткие глаза и настороженные манеры. Через несколько минут ей удалось сделать так, что он почувствовал себя раскованно; он провел их в свою студию, чтобы показать собственные скульптуры. В основном они напоминали булыжники, которые вытащили с заднего двора, чтобы посадить там цветы. Диана назвала их восхитительными, отметила их мужественность и силу. Жесткие глаза бородача потеплели от радости, и после недолгой беседы он согласился сдать переднее помещение за восемьдесят пять долларов в месяц.
Оставшись наедине с ней в маленькой пустой лавке, Алан не мог проявлять энтузиазм.
- Я с трудом представляю, как вы здесь все обустроите.
- Для этого необходимо воображение. Если у человека немного денег, ему требуется большое воображение. Вот здесь я установлю стойку для брючных костюмов и дневных платьев. Длинные платья я размещу у задней стены - там они будут смотреться лучше всего. Вот тут будут висеть пальто. А на длинную полку положу маленькие шляпки и боа из перьев. Еще мне нужно место для стеклянного шкафчика. Я заполню его антикварными драгоценностями заколками, брошками, кулонами, камеями. Я обожаю антиквариат, а вы?
- Боюсь, я в нем ничего не смыслю.
- Я все это буквально вижу. Все будет восхитительно. В ту стену я вобью крюки и повешу на них всевозможные цветные пояса и цепи. Вот здесь, почти напротив входной двери, я поставлю мой стол с креслом. Копию "Людовика Четырнадцатого". Вы видите его заваленным счетами, договорами, образчиками тканей?
Он слушал её, снисходительно улыбаясь. У неё были каштановые волосы с золотистым отливом.
- Вам действительно понравились его скульптуры? - спросил он, когда они уходили.
- Он упорно трудится, - с укором произнесла она. - Он честолюбив и настойчив... Конечно, его работы ужасны. Но нельзя ставить ему это в вину.
Вечером во время обеда он начал признаваться себе в том, что его чувства обрели новое качество, и оценивать её как потенциальную любовницу. Изучение нового человека всегда представлялось ему захватывающим занятием. У него было не много женщин. Серьезные отношения возникали только дважды, включая сюда Адель. В браке он хранил абсолютную верность.
Дайана рассказывала ему о том, что с детства интересовалась цветами.
- Я обожала все оттенки и издавала звуки, которые подходят к ним.
- Звуки?
- Желтый - это шуршание тафты.
- Как насчет белого и черного?
- Цоканье конских копыт.
- Серебристый?
- Вой ветра в неплотно закрытом окне.
- А наоборот получается?
- Иногда.
- Лай собаки?
- Это просто. Темно-коричневый.
Внезапно он почувствовал себя молодым. Ресторан, в котором они обедали, был идеальным местом, и Алан жалел всех, кто чувствовал себя в эти минуты не так, как он. Того человека, которым он был ещё недавно, и теперешнего Алана разделяла огромная дистанция.
Потом он несколько раз звонил Дайане и заезжал за ней в магазин. Они катались на автомобиле. Он не добивался близости с ней, и её, похоже, устраивали дружеские отношения. Но он деликатно зондировал её прежний опыт. Спустя некоторое время он начал догадываться о двух романах - один был с молодым официантом из отеля, где она работала летом, чтобы оплатить обучение в колледже. Уже достаточно хорошо изучив её, он увидел в этом выборе проявление бунта. Она мало что помнила о молодом человеке - кажется, только то, что на его левом бицепсе была фиолетовая татуировка. И еще: "Он думал, что кусать мое ухо - это очень сексуально. В то лето мне приходилось прикрывать уши волосами, потому что там постоянно оставались маленькие ранки."
Другой роман был, очевидно, более серьезным. Ассистент профессора-филолога декламировал массу стихов Джерарда Мэнли Хопкинса и заставил её сердце биться в унисон с Новыми левыми. Она не сознавала, что ненависть ассистента профессора ко многому проистекала из его ненависти к самому себе. Но Дайана, любившая элегантные наряды и аксессуары, наслаждавшаяся роскошью, не могла подавить в себе уважение к традиционным ценностям и морали. В конце концов она ушла от своего красноречивого любовника. На следующий день она нашла мертвую птицу и долго плакала из-за того, что не могла воскресить её.
О! Постаревшее сердце
Остается холодным
В такие минуты.
Однажды вечером Алан стал её любовником. Он отвез Дайану после обеда в её квартиру. Они сидели в гостиной. Девушка непрерывно что-то говорила. В частности, о матери: "Я бы хотела обладать её удивительной честностью. Она была очень религиозна. Обладала высокими моральными стандартами. Я иногда говорю что-то, чтобы сделать людям приятное, или по другим причинам. Например, с тем скульптором. Я ленива, неаккуратна, эгоистична. На самом деле у меня нет ничего общего с матерью. Я бы ей не нравилась. Если бы она увидела меня сейчас, то попыталась бы исправить, сделать из меня что-то."
- Я бы не хотел, чтобы ты менялась, - сказал он.
Она улыбнулась и внезапно смолкла. Платье прикрывало её колени; ноги находились под креслом. Когда он начал расстегивать её платье, она не оказала сопротивления. Потом она встала перед ним, демонстрируя совершенство своей наготы, и он захотел её так сильно, что потерял дар речи. Когда он овладел ею, прошлое и будущее слились в одно оглушающее мгновение. Она лежала, прижавшись к его плечу, её длинные блестящие волосы рассыпались по руке Алана. Весь остальной мир казался нереальным.
В пять часов дня Энди Джелло приехал в ресторан возле китайского культурного центра. В окне висел плакат, рекламирующий рубленый ростбиф фирменное блюдо, подаваемое к обеду по пятницам. Девяносто пять центов. И ещё спагетти по-пармски за восемьдесят центов. Слева напротив стойки находились шесть столов; ещё шесть столов располагались в просторной нише. Мужская и женская курительные комнаты разделяли два зала. За стойкой восседал хозяин в фартуке с масляными пятнами и поварским колпаком на голове.
Энди Джелло одним взглядом уловил все эти детали. Он был приземистым, коренастым мужчиной, которого, казалось, с трудом засунули в его одежду.
Он выбрал место, позволявшее ему видеть всю комнату. Скатертей не было, только бумажные салфетки торчали из тускло поблескивавшей металлической вазочки, отделявшей в столовом приборе соль и перец от горчицы и кетчупа.
К нему подошла официантка.
- Хотите посмотреть меню?
- Да.
Он изучал меню, когда входная дверь открылась, и в ресторан вошел человек, которого ждал Энди. Мужчина был красивым, с седеющими светлыми волосами. Костюм сидел на нем отлично. Он сразу же прошел к столу, находившемуся в глубине ресторана. Один из стульев стоял почти вплотную к столу - отодвинуть его дальше мешала стена. Обычно этот стол занимал одинокий посетитель. Этот стол обслуживала официантка по имени Милли с красивым немного поблекшим лицом; ей было за тридцать.
Когда официантка Энди вернулась к нему, он взял у неё меню.
- Я рекомендую армянский обед, - сказала она. - Суп из йогурта и шиш-кебаб.
- Хорошо.
Блондин и Милли уже беседовали. Энди мог слышать их разговор.
- Когда ты освободишься?
- Около одиннадцати.
- О'кей.
Милли ушла обратно на кухню за заказом. Значит, сегодня вечером, подумал Энди. Его ночные радения обещали окупиться. Милли служила частью его плана - важной частью. Предыдущим вечером он наблюдал, как она заигрывает с блондином. Обычное начало: "Вы откуда?" Потом: "Из Сиэтла? У меня была подруга из этого города. Я слышала, он очень симпатичный." За этими фразами последовал бессодержательный диалог о том, как противно ездить на автобусах - после такого путешествия требуется принять дюжину ванн, чтобы смыть с себя его следы. "Почему вы не летаете?" - спросил наконец блондин, и Милли сказала, что боится самолетов. Он заметил, что это смешно, что он всю жизнь проработал с самолетами и считает их самым безопасным видом транспорта. Он только что прилетел из отпуска, который провел в Лас-Вегасе. Вы там бывали? Я нигде не была, ответила Милли.
