До сих пор западный мужчина не может перестать смотреть на женщину как на некий символ, не может увидеть в ней просто женщину, человеческое создание. Он пойман в ловушку амбивалентных чувств, которых не испытывает по отношению к своей внутренней фемининности, иногда спеша к ней в поисках потерянной души, иногда презирая ее как лишнее жизненное неудобство, как «усложнение устройства» своего патриархального механизма. Это болезненное расщепление внутри мужчина проецирует на реальную женщину, и война, которую он ведет, идет за ее счет.
Со времен куртуазной любви произошли некоторые изменения. Сначала романтическая любовь, существуя в качестве духовного идеала, запрещала сексуальные отношения или браки между возлюбленными. Они чувствовали, что такое страстное обожание, присущее иному миру, не может быть смешано с личными отношениями, с браком и физиологическим контактом. Мы же, наоборот, всегда смешиваем роман с сексом и браком. Главное утверждение, которое не изменялось на протяжении многих веков, заключается в следующем: мы бессознательно верим в то, что «истинная любовь» должна быть взаимным религиозным обожанием такой чрезвычайной силы, что мы должны чувствовать, как в нашей любви открывается все небесное и все земное. Но в отличие от одухотворенных предков мы пытаемся принести этот культ в свою личную жизнь, сочетая его с сексом, браком, приготовлением завтрака, платой налогов и воспитанием детей.
Благородная вера в то, что истинная любовь может существовать только вне брака, до сих пор живет у нас внутри, бессознательно воздействуя на нас гораздо сильнее, чем мы думаем. Муж полагает, что жена будет заботиться о детях, о том, чтобы на столе была еда, вносить свою лепту в семейный бюджет и оказывать ему поддержку в ежедневной борьбе за существование. Но другие его части хотят, чтобы она была воплощением анимы, Пресвятой Девой, обладающей неземной красотой и совершенством. Он удивляется, как может чистая и ослепительная богиня, которую он обожал, превратиться в обыкновенную жену, которая к тому же оказалась совершенно бестолковой. Женщина видит, как ее муж работает, платит налоги, чинит машину и защищает свои интересы, то есть живет обычной жизнью. Она удивляется, не понимая, что произошло с тем рыцарем, который обожал и боготворил ее, помещая на пьедестал, и куда исчезли такие бурные, восторженные и полные блаженства переживания. Прежняя бессознательная вера возвращается, чтобы вновь поселиться у них в доме, постоянно нашептывая, что «истинная любовь» – это нечто иное и ее нельзя обрести в обыденной брачной жизни.
Сколько подобных ужасных раздвоений существует вокруг нас! С одной стороны, мы хотим стабильности и связи с обычным человеком. С другой стороны, мы бессознательно жаждем встретить того, кто воплощал бы в себе душу, олицетворял для нас божество и пространство света, кто приводил бы нас в состояние религиозного поклонения и наполнял нашу жизнь восторгом. Здесь без труда можно найти живущую в нас фантазию катаризма, представляющую собой замаскированный религиозный идеал.
Каждый из этих идеалов несет в себе психологическую истину. Каждый воплощает в себе игру нашей фантазии, говорящей о том, кем мы являемся, из чего мы сделаны и что нам нужно.
Куртуазная любовь, религия катаров и их последователей вселяли в мышление западного человека самую сильную фантазию, которую сегодня вселяет в нас романтическая любовь. Однако эта трепетная фантазия вовсе не является иллюзией. Всякая фантазия – реальность, которая выражается символически и возникает из неизвестного источника. Катаризм – это фантазия об обретении человеком потерянной души. Это чудесная фантазия, открывающая реальность внутреннего мира, реальность души, реальность Бога, показывающая, что мы можем действительно обрести этот мир, красоту и общение с богами.
Многие мужчины согласились бы с тем, что романтическая любовь – «выдумка». Однако они не поняли бы, насколько велик и важен для нас этот феномен, считающийся выдумкой, которая вместе с тем является правдой, имеет право на жизнь на соответствующем уровне понимания. Но стоящую за фантазией истину следует добыть. Чтобы обрести эту реальность, нам следует взглянуть на то, что стоит за фантазией и ее символами. Мы должны перестать проживать фантазии катаризма и куртуазной любви в буквальном их понимании: во внешнем мире, со смертными людьми, в пространственно-временном измерении. Необходимо проживать истину этих фантазий как внутреннее событие, внутренний факт, ощущаемый во вневременном царстве Ее Величества, существование которой мы сейчас утверждаем.
Мы дважды отправлялись с Тристаном в морское путешествие к берегам Ирландии. В первый раз он был смертельно болен; с ним была лишь арфа, и свою дальнейшую судьбу и исцеление он вверил морским волнам. Внутреннее странствие привело его к Прекрасной Изольде, женщине необычайной красоты, чудесному подарку судьбы, но, к нашему величайшему удивлению, она не произвела на него впечатления. Он не заинтересовался Изольдой; если он ее любил, то пока еще сам не знал об этом. Он не прилагал никаких усилий, чтобы с ней подружиться или завоевать ее. Тристан хотел лишь одного от нее: чтобы она его вылечила и он смог вернуться в Корнуэльс и восстановить статус-кво.
Но в Корнуэльсе происходят неприятные события: по отношению к нему возникает враждебность. На протяжении многих лет, с тех пор как умерла Бланшфлер, король Марк не хотел видеть во дворце королеву; поэтому в Корнуэльсе отсутствовала фемининность. К тому же король Марк не желал жениться; он не хотел иметь ни жену, ни королеву. Разумеется, он слышал о Прекрасной Изольде, но проявил к ней не больше интереса, чем Тристан. Король и его племянник вернулись к своей нормальной повседневной жизни: они развлекались, устраивая кровавые рыцарские турниры, выигрывая войны, побеждая врагов, убивая драконов или по-другому удовлетворяя прихоти своей маскулинности. Когда Тристан вернулся в Ирландию второй раз, он сделал это не из-за Изольды, не потому, что она представляла для него особую ценность, и не потому, что хотел иметь с ней какие-то отношения. Он пришел, как пират, совершающий набег, чтобы «силой и хитростью» завладеть ею, как боевым трофеем.
Зачем же Тристан отправился на поиски златовласой принцессы? Сначала его мотив казался достойным и благородным. Он сказал королю Марку: «Я готов ради тебя подвергнуть свою жизнь опасностям, чтобы твои бароны знали, как дорого мне твое расположение». Но за этими словами скрывается иной смысл. Он хочет использовать Изольду как пешку в своем соперничестве с баронами, привезти ее домой, как перо в своей шляпе, как мужской трофей, как доказательство того, что он является самым преданным и самым доблестным из всех рыцарей Корнуэльса. Подобно тому как мы превратили добродетели Тристана в его пороки, установка Тристана в отношении Изольды отражает установку западного мужчины в отношении его души.
Если у нас такая серьезная травма, что не помогают никакие средства, если мы не можем обнаружить ничего подходящего в огромном арсенале уловок Эго, которые позволили бы каким-то образом оздоровить нашу жизнь, то мы весьма неохотно вступаем в контакт со своей душой. Подобно Тристану, мы в конце концов отдаем себя во власть бессознательного: мы будем исследовать свой внутренний мир в поисках смысла жизни. Но, едва мы туда входим и получаем исцеление из рук Изольды, нам приходится тотчас возвращаться к патриархальному укладу жизни своего Эго: опять проекты, дела, статус и престиж в окружающем нас мире. Подобно Тристану, нас слишком заботят внешние обстоятельства: что о нас подумают другие бароны? кто будет первым среди равных? кто изготовил больше продукции? кто получил максимальную прибыль?
Отказ короля Марка от брака – весьма зловещий символ. Нежелание или невозможность короля жениться и произвести потомство в мифе или во сне символизируют отказ от целостности, от личностного роста и в конечном счете отказ от судьбы, связанной с рождением наследника. В старые времена, если у короля не было детей, это очень беспокоило его подданных; они боялись, что иссякнет плодородие их земель, перестанут идти дожди, что в семьях будет мало детей и королевство ждет запустение и разруха. И наоборот, королевский брак и рождение наследника вызывали у людей радость. Даже в наши дни, когда у монарха или принца появляется ребенок, в особенности наследник престола, это вызывает интерес у всего мира, и люди радуются этому событию так, словно оно касается их лично: за нашей коллективной реакцией на рождение королевского отпрыска скрыта глубокая психологическая энергия. На глубинных уровнях нашей психики король и королева символизируют для нас эволюцию целостности самости, а новорожденный является символом нового сознания, которое потенциально содержится в нас.
