"Тогда все прошло. В столице у меня создалось совершенно иное представление о жизни. Я почувствовал, что она для меня слишком проста. Она была мало интеллигентна, но добросердечна, дитя простых родителей. Она кроме монахинь ничего не видела. Я ее всегда называл тетей. "Мы должны разойтись", сказал я ей. Это не должно было бы никогда произойти. Я же был в ужасном настроении на Рождестве, когда она уехала. Я написал ей после разлуки письмо в 28 страниц, все об одном и том же, - что я нуждаюсь в человеке, с которым я был бы душевно связан".
"Через два месяца после разлуки с ней у меня установилась новая связь. Я познакомился с певицей; она была драгоценнейшим существом, которая вела меня за собой, как ангел".
Тут опять начался психоз. Он стал чувствовать, будто сестра знает о его новой связи. У него не было никакой гарантии, что она об этом не узнает. Его начали выслеживать с помощью хозяйки дома, врача. "Я страдал, как тот, который охвачен бредом преследования, но с той разницей, что меня действительно преследовали". Он однажды рассказал девушке о сестре все; он сказал ей откровенно.
"Я больше не знал, что я делаю в состоянии беспокойства. Занятия должен был прекратить. Я отправился в санаторию, к врачу по нервным болезням. У меня столько было на душе, что я нуждался в человеке, которому бы я мог все изложить. Девушка посещала меня в санатории, и сестра пришла однажды туда по инициативе врача. Я думал, что сестра имеет какое-то странное намерение. Я рассердился на нее и не мог с ней говорить. Это было ужасное положение. Она видела, как я привязан к девушке, и беседовала со мной хорошо. Мне не нужно было иметь связь ни с девушкой, ни с сестрой... Мне не следовало бы идти к врачу. Я не видел никакого выхода. Сестра сказала, что она меня больше не увидит, и ушла на ночь в монастырь. Если меня и девушка оставит, тогда я совсем погибну. "Ты меня не понимаешь", - сказал я девушке. Если меня девушка больше не понимает, то я должен возвратиться к сестре. В течение 8 часов я шел по узкой, покрытой снегом дороге к монастырю. "У меня душевное горе, - сказал я, - пусть выйдет сестра". - "Франц, оставь теперь меня, - сказала сестра, - у тебя есть другая!" Мне больше не пришлось с ней говорить, три раза я врывался насильно в монастырь, но, не достигнув цели, уходил оттуда. Так я пошел домой совершенно одинокий".
[143]
Мы еще раз подчеркиваем, что весь дословный оригинальный протокол(1) передает рассказ тяжелого шизофреника, находящегося в полном разгаре своего психоза. Мы лишь ограничились приведением в порядок разрозненных выражений и исключили многое несущественное; лишь в немногих местах не использованы оригинальные выражения пациента, а приведены при сохранении смысла в одном коротком предложении. Грубые очертания его внешней жизни подтверждены родственниками. Мы еще раньше знали эту семью, так как одна сестра пациента находилась у нас на излечении с простой шизофренией. Семья такова, как ее описывает пациент. Невозможно да и нет надобности проверить, насколько в детали рассказа входит реальность и фантазия. Мы используем его как психологический протокол не в смысле истории его жизни, но в смысле способа ощущать эту жизнь. Если бы даже все, рассказанное им, было сновидением или вымыслом, то оно все-таки имело бы для нас то же значение.
Этот шизофреник воспринимает жизнь трагически, и при этом он полон пафоса. Чувствительный идеалист с одной стороны, и грубый реальный мир - с другой. Больше реальности и любви, контакта с людьми! Цепь неудачных попыток приспособиться к жизни. Нежное чувство к окружающим, и тотчас же судорожный уход в самого себя и в одиночество. Отсутствует спокойное наблюдение, взвешивание. Все или ничего; экстаз и мечты в один момент, крайняя уязвимость - в другой. Бурный порыв, жестокая неудача, и все это постоянно повторяется, но жизнь никогда не идет по среднему проторенному пути. Франц Блау принадлежит к той группе людей, относительно которых мы сказали, что у них естественный талант к трагическому переживанию. Таких людей мы особенно часто встречаем среди гениальных шизоидов. В зависимости от силы аффекта, который иногда скрывается за искаженными жестами, выразительные формы таких людей производят на здорового впечатление трагического, истерического, эксцентричного. У Стриндберга мы наблюдаем то же самое. Мы можем ясно показать этот шизоидный тип только у одаренных. Только одаренные люди - художники слова - могут вообще описать этот характер шизоидной установки жизни. Шизофреники среднего типа не в состоянии правильно выразить в словах этот конфликт, если даже они его смутно ощущают.
В своей психэстетической пропорции этот патетический тип сходен с двумя описанными выше: гиперэстезия с ограниченным кругом чувствований и вытекающая отсюда аутистическая неспособность к объективной регистрации действительности и решительная склонность к ирреализму, к идеалу, к абстракции, к красивому, к мечтательному. Склонность к построению замкнутого, нежного, внутреннего мира. Избирательная симпатия к отдельным лицам, резкая антипатия к другим. У Франца Блау становятся ясными те шизофренические механизмы мышления, с помощью которых осуществляется эта аффективная тенденция: его мышление - мистически романтичное, расплывчатое, избегающее конкретных вопросов. Что является его идеалом: "высшее"? Это звучное слово без содержания, но наполненное пламенным аффектом. Этот абстрагированный идеал возникает здесь благодаря столь родственному психологии сновидений шизофреническому ассоциативному механизму сгущения. Эротика, религия и искусства сжаты в группе представлений, очень расплывчатых, но с сильным чувственным тоном. Если Блау говорит "высшее", то смутно сливаются в одно целое элементы представлений из всех трех групп. Именно мистическое смешение религии и сексуальности являет
--------------
(1) Телеграммный стиль в некоторых местах объясняется тем, что использовано не целое предложение, а только характерные места.
[144]
ся, как известно, постоянной составной частью шизофренического содержания мышления. Но это только между прочим.
Различие патетического типа от двух других заключается следовательно не в психэстетической стороне, но в его импульсивной силе, его интрапсихической активности, в его влечении выявлять аффект. Те нежные и в то же время слабые импульсами натуры, как Гертель или молодой Ганнер, если только они избежали распада благодаря эндогенному психозу, находят единственный выход, который остается для тяжелых гиперэстетиков, чтобы примириться с реальной жизнью: тихое уединение, уход в самого себя и в спокойную мягкую среду, которая не причиняет страданий. Такое отречение возможно только у натур со слабыми импульсами, а их среди шизоидов очень много. Трагедия таких людей, как Франц Блау, заключается в том, что они имеют сильный темперамент, стремление выявить свой аффект, душевно волноваться, любить. "Больше реальности! Одна музыка не делает счастливым!" Это влечение ведет их по тернистому пути жизни, для которого не созданы их нежные руки. Вследствие этого они постоянно ранимы и чувствуют себя ужаленными.
Несомненно здесь играет решающую роль биологическая основа сексуального предрасположения. Наш первый пациент детски нежно остается привязанным к своей матери. Девица Гертель, без потребности и способности к реальной влюбленности удовлетворяется мечтательной любовью к проходящему незнакомцу, с которым она никогда не говорила. Для таких шизоидов жизнь может протекать в сумеречной удовлетворенности, без борьбы и конфликта. Я знаю такие случаи, которые, неся в сердце в течение десятилетий тихий бред любви, никогда тяжело, остро не заболевали. Но люди, как Франц Блау, в шизоидном предрасположении которых заложена наследственностью пылкая агрессивная эротика, не могут отвлечься, но не могут также найти счастья в реальном. Их психэстетически ужаленная безмерность портит им уже при самом возникновении любую красивую связь с людьми.
На таких шизоидах с сильным темпераментом особенно красиво выступает скачущий, альтернативный тип аффекта. Эти крайние психэстетические аффективные состояния, когда человек мечется из стороны в сторону, судорожно стараясь проникнуть в глубину своих переживаний и излить свои чувства, мы называем пафосом.
ГРУППА 2.
ПРЕИМУЩЕСТВЕННО ХОЛОДНЫЕ И ТУПЫЕ ТЕМПЕРАМЕНТЫ
ТИП ХОЛОДНОГО ДЕСПОТА
(НРАВСТВЕННОЕ ПОМЕШАТЕЛЬСТВО)
Эрнест Кат, 23-летний студент, преследует своих родителей с фанатической ненавистью и жесточайшей бранью, называет своего отца бродягой, свою мать проституткой, угрожает избить их кнутом, крадет и выжимает деньги у них, насколько может. Их существование - это сплошное мучение. Они ни на один момент не уверены в своей жизни. На столе перед матерью лежит бумажник. Эрнст Кат с папиросой в руках небрежно берет бумажник, вынимает оттуда все деньги, кладет их спокойно в карман и возвращает ей обратно бумажник. Отец не желает платить его долгов, - он берет несколько серебряных ложек, тщательно рассматривает их и прячет их к себе. Он конфискует ценные вещи в доме до тех пор, пока не удовлетворяют его требований. Если ему угрожают полицией, он пожимает
