Тот факт, что выраженная деструктивность Гитлера в течение длительного времени не воспринималась всерьез ни его соотечественниками, ни зарубежными государственными деятелями, объясняется, во-первых, вытеснением его деструктивности различного рода рациональными соображениями, и, во-вторых, тем, что, будучи высококлассным лжецом и прекрасным актером, он блестяще разыгрывал нужные ему роли. Лживость и вероломство, как в личном плане, так и в политике, принадлежат к наиболее отвратительным чертам характера Гитлера Если речь шла о личной выгоде, он не щадил даже самых близких друзей и самых преданных соратников, как показывает пример «ночи длинных ножей». И в отношениях с католической церковью действия Гитлера были лживыми и лицемерными. Заключив в 1933 году конкордат с Римом, он уже в то время начал планировать «окончательное решение вопроса» в будущем: «Придет время, и я с ними рассчитаюсь без всякой волокиты… Каждое лишнее столетие сосуществования с этим позорным для культуры явлением будет просто не понято будущими поколениями. Как в свое время избавились от охоты на ведьм, так следует избавиться и от этого ее пережитка». Также и вся внешняя политика Гитлера была сплошным обманом и надувательством, ярким примером которого является Мюнхенская конференция в сентябре 1938 года.
Садизм и патологическая самовлюбленность
Наряду с некрофилией и деструктивностью важнейшей особенностью личности Гитлера является его садомазохистский авторитарный характер, очень точно описанный Эрихом Фроммом еще в 1941 году. Эта особенность оказалась определяющей не только для отношений Гитлера с женщинами, но самым отвратительным образом проявила себя в ряде других примеров. Гельмут Краусник рассказывал о высказывании Гитлера, сделанном им после одного из партийных собраний и в полной мере характеризующем его садистскую ненависть к евреям: «Их следует изгнать из всех профессий и загнать в гетто – пусть подыхают там, как того заслуживают, а немецкий народ будет разглядывать их, как диких зверей». А вот потрясающий пример садистской мстительности, о котором мы уже упоминали выше при описании реакции Гитлера на заговор 20 июля 1944 года. Гитлер, вообще-то не выносивший вида трупов, приказал заснять на кинопленку сцены пыток и казни генералов, участвовавших в заговоре, и приказывал многократно прокручивать себе этот фильм, наслаждаясь видом трупов, висевших на мясных крючьях со спущенными штанами. Фотографию этой сцены он даже держал на своем письменном столе.
Садистскую сущность этого человека ни в малейшей мере не могут смягчить или приукрасить лицемерные проявления чувств, например, заявления о том, что он не в состоянии перенести вида раненых и убитых немецких солдат, или, что он по этой же причине не мог присутствовать при казни того же Рема и других своих приспешников из числа главарей СА, которых сам же коварно приказал убить. Причиной подобных реакций является не проявление чувства истинного участия, а исключительно срабатывание фобического защитного механизма, с помощью которого Гитлер пытался вытеснить осознание собственной небывалой деструктивности и собственного садизма. Оценивая подобный камуфляж, нельзя ни в коем случае забывать о том, что «глубоко деструктивный человек часто прикрывается фасадом дружелюбия, вежливости, любви к семье, детям и животным и постоянно заявляет о своих добрых намерениях и идеалах». Раушнинг, бывший некогда почитателем Гитлера, писал: «Гитлер мог рыдать, узнав о гибели канарейки, и в то же самое время приказать прикончить политических противников».
Еще одной характерной чертой личности Гитлера был выраженный нарциссизм со всеми типичными его признаками, описанными Фроммом: «Его интересует только он сам, его собственные вожделения, мысли и желания. Он бесконечно говорит о своих идеях, своем прошлом, своих планах. Мир его интересует только как предмет собственных вожделений и планов. Люди интересуют его лишь настолько, насколько они могут служить его целям или быть использованы в этих целях. Он знает все и всегда лучше, чем другие. Уверенность в правильности собственных идей и планов является типичным признаком интенсивного нарциссизма».
Мы располагаем свидетельствами современников, однозначно подтверждающими наличие у Гитлера нарциссизма именно такого рода. Вот как описывал «Путци» Ханфштенгль поведение Гитлера при прослушивании записи собственной речи: «Гитлер упал в моррисовское кресло, и, будто находясь под полным наркозом, стал упиваться звуком собственного голоса, подобно греческому юноше, трагически влюбленному в самого себя и погибшему в волнах, не в силах оторваться от своего изображения в воде». Патологическая самовлюбленность Гитлера проявилась уже в период его заключения в Ландсбергской крепости. Тюремный воспитатель вспоминал о его «тщеславии примадонны». Демонстративно самозабвенная любовь Гитлера к Байрейту была обусловлена не столько культом Рихарда Вагнера, преданностью которому он всегда похвалялся, сколько нарциссическим культом собственной персоны, который он мог поддерживать, появляясь в образе блестящего триумфатора перед гостями фестиваля и внимая их преданности и раболепию. Насколько мало его в действительности интересовала судьба Байрейта, показывает следующий эпизод, о котором рассказывает де Боор: «В марте 1945 года он приказал казнить гауляйтера Вехтлера, за то, что тот, желая спасти культурные ценности и памятники архитектуры, хотел без боя сдать город американцам». Такой образ действий Гитлера в полной мере соответствует мысли Ницше о том, что всякий большой талант напоминает вампира, ибо мир его видений подобен груде развалин людских надежд и существовании. Так и Гитлер целиком был поглощен «режиссурой гигантского театра, в котором людям была уготована роль либо актеров, либо статистов, покорных режиссеру и готовых по его воле идти на смерть». Человека с выраженно деструктивным характером крайний нарциссизм может привести к поистине самоубийственным решениям, направленным на достижение призрачных целей, причем решения эти применяются без каких-либо угрызений совести или чувства вины. В частности, во время русской кампании Гитлером принимались решения, которые Иоахим К. Фест характеризует как «стратегию грандиозного краха» и «несокрушимую волю к катастрофе».
Во всех биографиях Гитлера упоминается его несгибаемая воля, и он сам был непоколебимо убежден в том, что сильная воля является одним из самых крупных его козырей. Эрих Фромм первым указал, «то, что Гитлер называл волей, на самом деле было ничем иным, как его страстями, неумолимо заставлявшими его стремиться к их реализации». По мнению Альберта Шпеера, воля Гитлера была «необузданной и неотесанной», как воля шестилетнего ребенка. Правильнее было бы сказать, что Гитлером руководили его импульсы, и он был не в состоянии смириться с фрустрацией. Сколь незначительной была его сила воли, показала уже его юность. Он был разгильдяем, без намека на самодисциплину, и даже в критический момент, когда его не приняли в Венскую академию художеств, не нашел в себе сил для того, чтобы усиленным трудом наверстать упущенное и осуществить свою мечту – стать архитектором. Если бы политическая ситуация после первой мировой войны сложилась для него менее благоприятно, он скорее всего и дальше продолжал бы вести праздную жизнь, удовлетворившись скромным существованием.
Присущая Гитлеру слабость воли проявлялась и позднее – в колебаниях и сомнениях в те моменты, когда от него ждали решения, как, например, при провале мюнхенского «пивного путча». Как правило, он стремился выжидать события, с тем, чтобы необходимость принимать решения отпала сама собой. Для того, чтобы разрешить это кажущееся противоречие между нерешительностью, являющейся проявлением слабой воли, и непоколебимой решимостью «железной волей» добиться цели, необходимо определиться с такими понятиями, как «рациональная» и «иррациональная» воля. Под рациональной волей Эрих Фромм понимает «энергичные усилия с целью достижения рационально желаемой цели; сюда относятся: чувство реальности, дисциплина, терпение и способность к преодолению действия отвлекающих факторов». Иррациональная воля, напротив, воплощает в себе «подогреваемое иррациональными страстями стремление, из которого проистекают свойства, необходимые рациональной воле». Применив это психологическое определение к Гитлеру, мы придем к выводу, что он действительно обладал очень сильной волей, если говорить о воле иррациональной. Рациональная же воля была развита у Гитлера чрезвычайно слабо.
Другим свойством личности Гитлера было нарушенное чувство реальности. Слабый контакт с действительностью проявился у Гитлера уже в юношеские годы в его мечте стать художником, имевшей весьма мало общего с реальностью. Так же и люди, с которыми он имел дело и которых он обычно считал лишь инструментами в своих руках, были едва ли реальны для него. Не следует, однако, думать, что он обитал исключительно в мире фантазий – в случае необходимости он проявлял незаурядное чувство реальности, например, при оценке мотивов действий противника. С другой стороны, в стратегических планах Гитлера отсутствовало всякое чувство реальности, и он не был способен объективно оценивать положение. Перси Эрнст Шрамм, очень глубоко исследовавший эту проблему, считал, что стратегия Гитлера всегда была «стратегией престижа и пропаганды», а недостаток чувства реальности не позволял ему осознать, что война и пропаганда подчиняются совершенно различным законам и принципам. Это особенно проявилось к концу войны, когда его рассуждения полностью перенеслись в нереальный мир, и даже у Йозефа Геббельса, безгранично восхищавшегося им и рабски преданного ему, сложилось впечатление, что «Гитлер живет в облаках».
