Мы можем пояснить это утверждение, сказав, что стабильность брака создает ощущение благополучия семьи, уверенность в партнере придает уверенность в самом себе: «Я могу рассчитывать на нее», «Он всегда был рядом, когда я нуждалась в нем». Подобное согласие снимает тоску, тревогу и позволяет лучше сосредоточить усилие на социальной стороне жизни. Переживший травму обретает в своей «второй половинке» необходимую привязанность, которая помогла ему однажды в детстве и придала сил жить дальше. Когда этой базовой уверенности не хватает, лишенному ее в браке дается второй шанс, благодаря которому он приобретает силу и спокойствие, которых ему не хватало прежде[124].
При этом «устойчивый» брак вовсе не синонимичен «качеству связи». Переживший травму, чувствующий, что рядом с надежным партнером находиться правильно, старается это делать, даже если связь оказывается сложной и требует некоторых жертв: «Допустим, он желает заставить меня отказаться от некоторых моих общественных авантюр. Мне хотелось быть журналистом, однако эта профессия вынуждает много путешествовать, что означает подвергнуть риску разрушения семью, в которой я так нуждаюсь. Значит, я откажусь от всех приключений и соглашусь окунуться в рутину рядом с ним. Это отречение стоило мне дорого, однако без мужа вся моя жизнь рухнет».
Мы часто видим, как в устойчивых браках разрушенная сексуальным насилием безопасная связь постепенно восстанавливается. Изнасилованная женщина может отождествлять сексуальность с жестокостью, от которой пытается защититься, замораживая сексуальные отношения и отвергая даже обыкновенные жесты нежности. Чувствуя себя в безопасности рядом с партнером, она принимает ухаживания и соглашается на секс, чтобы «сделать ему приятно». В устойчивых и безопасных браках сексуальность постоянно подогревается партнерами. Оценка степени привязанности в этом случае свидетельствует о повышенной безопасности и одновременно — о возможности испытывать сексуальное наслаждение[125]. Страх вновь оказаться покинутым, страдание от возможной потери близкого человека могут быть столь ощутимы, что один из супругов соглашается терпеть присутствие другого, даже если за это приходится дорого заплатить.
Бывает, что подобная чувственная сделка имеет чересчур высокую цену — если один из партнеров пытается извлечь из нее максимальную выгоду. Понимая, что его жена (муж) соглашается заплатить за стабильность, переживший травму желает слишком многого и тем самым обесценивает супруга. Когда один из супругов использует желание другого обрести стабильность и построить новые отношения, основой которых оказывается превосходство, это приводит к деперсонализации, подавленности и депрессии.
Большую часть времени понимающий супруг испытывает удовольствие, поддерживая того, кто пережил травму, он чувствует себя хорошо, когда делает хорошо своему ближнему. Этот негласный договор и приводит к формированию устойчивой пары — спокойной, уверенной в себе, взаимодействие внутри которой способствует формированию длительной безопасной связи (что отнюдь не является синонимом «поверхностности»), каждый из участников которой насыщает силами другого, не запирая его в тюрьму собственной привязанности.
Мы освобождаемся от стыда, воздействуя на любой из элементов системы
Есть и другие факторы, влияющие на пережившего травму извне, участвующие в обретении им устойчивости: одним из таких факторов является религия, играющая важную роль[126]. В культурах, где священник не распинает падшую женщину, но, напротив, поддерживает ее, пытается укрепить в ней веру, такая женщина воспринимает насилие как «внешний элемент» бытия. Нередко проникнутые состраданием члены различных неправительственных организаций страдают от психотравматического синдрома: ужас реальности провоцирует появление травм, связанных с чрезмерным сопереживанием. Религиозные общины, члены которых живут вместе, редко страдают от этого. Возможность медитации и исцеления дает им молитва, но главное — устойчивость команды и смысл, вкладываемый в веру, эффективно защищают ее членов.
Аналитический подход, позволяющий оценить вероятность обретения устойчивости после пережитого сексуального насилия, можно распространить на любую травму, даже если каждая травма имеет свои особенности[127].
Оценивая характер связей и способность к ментализации, можно прогнозировать, выберет ли жертва возможность закрыться в себе или будет искать поддержку в окружающих.
Анализируя структуру насилия, можно спрогнозировать, станет ли жертва приписывать вину внешнему агрессору или будет винить себя в том, что она невольно спровоцировала это насилие.
Наблюдая за реакцией семейной среды, исследуя структуру мифов и предрассудков общества, в котором живет переживший катастрофу человек, можно отыскать тех, кто поможет этому человеку обрести устойчивость, исцелить рану или отыскать силы, которые помешают совершиться насилию.
Этот метод исследования базируется на нескольких группах данных:
— биологических, предполагающих оценку характера связи;
— психологических, предполагающих структурирование внутреннего мира;
— социологических, представляющих исследование семей и мифов, распространенных в обществе.
Системные рассуждения охватывают сразу все группы данных, но этот метод не является комплексным. Довольно просто представить это на примере дыхательной системы: газообразный кислород проходит через легочный фильтр, а затем накапливается в альвеолах. Дыхательная система — комплексное явление, состоящее из неоднородных и невидимых элементов. Достаточно, чтобы какой-то элемент системы случайно дал сбой, и вся система перестает функционировать.
Размышления о природе стыда так же требуют системного подхода и сведения вместе разнородных данных. Выше мы описали, как чувство стыда оказывается вызванным только лишь особенностями репрезентации. Однако эмоциональная реакция на этот «образ самого себя, пропущенный через взгляд другого» может быть ощутима только телом — ведь именно тело фиксирует волнение и смятение, вызванное присутствием другого. Следовательно, самое время поразмышлять над тем, каким образом тело участвует в подобной самопрезентации.
Однажды я имел честь быть представленным семье бонобо из зоопарка Сан-Диего. Эти карликовые шимпанзе прославились тем, что для решения возникающих между ними конфликтов совокупляются, воплощая на практике девиз Вудстока: «Люби, а не воюй».
В тот день самка требовала пищу от сторожа с такой настойчивостью, что он, раздражаясь, отправил ее гулять. В этот момент обезьяна увидела меня и вздрогнула. Я пришел за несколько секунд до этого и застал ее сидящей напротив со скрещенными лапами; у меня сложилось впечатление, что она смотрит мне прямо в глаза, размышляя, по какому праву я оказался здесь. На другой день я застал ее выпрашивающей еду и ругающейся. Закрыв левой лапой глаза, она отвернулась и… продолжала попрошайничать, протягивая вперед правую лапу.
Мы засмеялись, и сторож объяснил мне, что самка, раздираемая желанием получить пищу и смущением, вызванным моим присутствием, испытывает стыд. Следовательно, ей необходимо было найти поведенческий компромисс между своими желаниями и стремлением избежать моего взгляда.
Хорошо, допустим. Но чтобы вести речь о стыде у животных, прежде всего необходимо собрать информацию о среде обитания и проделать несколько опытов.
В каждой популяции макак в среднем 15–20 % животных в высшей степени активны — вскакивают при малейшем шуме, беспокоятся по любому поводу и без и нападают, движимые страхом. Было замечено, что с самого рождения они проявляют гиперчувствительность, затрудняющую взаимодействие с другими представителями их популяции и их собственными матерями. Всегда стремящиеся прижаться к матери, они дольше других малышей сосут молоко, что препятствует процессу овуляции у самки. Медленное восстановление самки после родов задерживает появление на свет следующего малыша и позволяет маленькому гиперчувствительному зверьку невероятно долго распоряжаться собственной матерью[128]. Однако это не совсем хорошо, поскольку подобная сверхпривязанность вызывает опасения и приводит к тому, что процесс обучения необходимым навыкам у боязливого малыша затягивается. Он не активно интересуется окружающим миром, реже других участвует в играх и ритуалах взаимодействия. Робкие малыши с трудом социализируются, оставаясь «на периферии» своей стаи и воспринимают любое приглашение к игре как проявление агрессии в свой адрес. Всякой активности они предпочитают возможность находиться рядом с матерью, свернуться клубком у нее на коленях, буквально вцепившись в нее; при этом обнаруживается амбивалентность этой родственной связи, отчего даже самая незначительная встреча с посторонней обезьяной приобретает для матери и малыша характер конфликта[129]. Налицо все признаки стресса: увеличение сердечного ритма, возбуждение нервной системы, нарушение фаз сна, увеличение уровня кортизола и адреналина в крови, снижение концентрации гормонов роста. Диада «мать — дитя» функционирует слабо: мать становится заложницей слишком привязанного к ней малыша, а малыш, зацикленный на своей связи с матерью, плохо социализируется, поскольку не способен ее покинуть.
