Бабушка немедленно приехала. По-русски она говорила не очень хорошо, метро, троллейбусов и трамваев боялась, городских цен не понимала (в совхозе к тому времени денег не видели уже лет семь), но с внучкой сидела исправно и по дому помогала. Словом, все было вполне благополучно. Младенца Олечку бабушка почти не спускала с рук, рассказывала ей ненецкие сказки и, к удивлению семьи, к восьми месяцам приучила ее ходить на горшок. Теперь Олечка всегда была сухой, обласканной и всем довольной.
После лета обвешанная подарками бабушка отбыла на свою далекую родину, а Олечка пошла в ясли. И через две недели «запела».
– Может, она ее сглазила? – сама себя стесняясь, спросила интеллигентная сотрудница БАН. – Я прямо не знаю… Ведь очень хорошая вроде бы женщина… Хоть и необразованная…
– А отец, муж дочери? – спросила я. – Ему «пение» Олечки ничего не напоминает?
– Нет, – удивилась дама. – А что оно должно напоминать?
– Ах да, он же вырос в интернате! – вспомнила я. – Срочно раздобудьте ненецкие народные мелодии. Точнее, даже не мелодии, а песни!
– Вы думаете?.. – просветлела дама. – Вы думаете, это она и вправду поет?!
– Почти уверена! – решилась я (надо же было как-то оградить Олечку от психиатра с его непременными таблетками). – Я когда-то читала, что у северных народов есть очень странная манера пения, шокирующая европейцев…
– Господи, пусть это будет так! – истово воскликнула дама. И тут же засомневалась: – Но ведь при нас она, мать Вити, никогда не пела…
– Стеснялась, наверное, – предположила я. – Да вы же все целый день на работе…
– Да-да, конечно, наверное так… – утопающий, как известно, хватается за соломинку. – Спасибо, мы пойдем, – дама подхватила окончательно сомлевшую Олечку и выбежала из кабинета.
В следующий раз я увидела их в коридоре поликлиники спустя год. Олечка очень вытянулась и похудела. Однако ее широкая мордашка лучилась все той же добродушной улыбкой.
– Ну как песни? – спросила я.
– Ой, спасибо вам, – засуетилась бабушка. – Мы все собирались зайти, собирались… Искали мы тогда, искали… Потом зять чуть ли не в представительстве их, северном, какой-то фильм разыскал. Вот там они стоят и поют… Это же ужас какой-то! Он потом вспомнил, что и сам в детстве слышал. Но это же взрослые, а здесь – ребенок…
– А сейчас-то Олечка поет?
– Нет, разучилась почти. Но вот та бабушка просит привезти ее летом на месяц. Дед совсем плохой, хочет внучку перед смертью увидеть. Зять говорит, надо ехать. Думаем…
Этот визит не заладился с самого начала. Не слишком молодые, хорошо одетые и тщательно причесанные мужчина и женщина друг за другом вошли в мой кабинет, внимательно огляделись (я заметила, что им очень не понравилась протечка на потолке) и аккуратно уселись рядом на стульях. Ребенка с ними не было.
Я еще не успела произнести свое традиционное «слушаю вас», как мужчина заговорил сам – веско и внушительно:
– Мы хотим, чтобы вы сразу поняли: родительство для нас – это не случайность, как для большинства современных молодых людей, а важнейший, глубоко осознанный акт.
Мне вдруг показалось, что сейчас он предъявит какую-то важную бумагу, заверенную здоровенной печатью. Акт родительства.
– Да, конечно, – сказала я, погасив улыбку, и стала ждать, что будет дальше.
– Поскольку мы серьезно подходим к этому вопросу, мы еще до рождения ребенка много читали – и книг, и в интернете – и столкнулись с прискорбным фактом: сведения о воспитании детей, которые там даются, удивительно противоречивы.
Я согласно закивала: конечно, конечно.
– Это касалось даже самых важных, можно сказать, базовых тем воспитания, – женщина продолжила мысль мужа. – Как кормить, как наказывать, как развлекать, развивать и образовывать ребенка, на какой основе организовывать его общение с другими детьми. И каждая из позиций – подчас противоположных – выглядела вполне аргументированной, подкреплялась мнениями врачей, психологов, педагогов…
Меня немного напрягло, что наказание она назвала вторым важным пунктом, сразу после кормежки. Что-то в этом было от цирковой дрессировки – кнут и пряник. Но я, конечно, продолжала слушать. Интересно, сколько лет их ребенку? Если они пришли ко мне, стало быть, где-то в осознанном родительстве их уже настигла неудача… Значит, сейчас ее и обсудим.
– Мы, естественно, задумались: где же выход? Ведь у нас всего один ребенок, мы не можем себе позволить экспериментировать на нем в угоду различно мыслящим специалистам…
– Очень, очень разумно, – кивнула я.
– И вот мы решили: надо выбрать какую-то одну систему, которая кажется нам здравой, и в дальнейшем ее и придерживаться. Тут нам в руки попала ваша книга «Непонятный ребенок», и очень многое в ней показалось разумным, без крайностей. Важно и то, что вы живете с нами в одном городе, следовательно, всегда можно будет проконсультироваться лично. Короче, мы выбрали вас.
Лица обоих оставались совершенно серьезными, а у меня в голове моментально всплыла дразнилка из детства – из незабвенного французского ужастика: «Мне нужен труп. Я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас».
Я не удержалась и фыркнула. Они посмотрели удивленно и укоризненно.
– Сколько лет вашему ребенку?
– Одиннадцать месяцев.
Я вздохнула и заговорила, стараясь сохранять серьезную мину.
– Понимаете, мир, в который приходит ребенок, может быть очень разным. Городская квартира и деревенский дом, дворец и юрта в степи, одинокая молчаливая скандинавская мать и огромная крикливая родоплеменная семья африканских негров. Ребенок не знает, куда он попал, и у него есть врожденная способность адаптироваться ко всему вышеперечисленному. Уже к году он может есть протертый шпинат, упакованный в стерильные баночки, и прожеванную матерью ореховую кашку, хрустеть специальным детским печеньем и поджаренными на костре личинками жуков, строить пирамидки из деревянных кубиков, выкрашенных экологически чистыми красками, и из лепешек сушеного дерьма, которое используется родителями в качестве топлива, спать в специально оборудованной кроватке, на сундуке или в гамаке, подвешенном к потолку…
Родители смотрели на меня с ужасом, округлив глаза, – должно быть, живо представляли, как их ребенок закусывает личинками, складывая в пирамидки сушеное дерьмо.
– И все это по-своему правильно…
– Ради бога! – воскликнул отец. – Наш ребенок не живет и никогда не будет жить в юрте или вигваме! Нас интересуют конкретные реалии нашей, нормальной цивилизации: что можно давать в качестве игрушек, в какие игры полезно играть, с какого возраста лучше отдавать в садик, можно ли включать мультики по телевизору, в дальнейшем – с какого возраста надо начинать учить буквы, когда рекомендуется первое приобщение к компьютеру…
– Хорошо, попробую по-другому, – сказала я. – Любому ребенку действительно нужны правила. Это необходимо для устойчивости его мира. Эти конкретные, уникальные для вашей семьи правила определяете вы – мама и папа, предварительно договорившись между собой. А потом сообщаете их ребенку в доступной для него форме.
– Да, но на что мы при этом должны опираться? Как учесть интересы ребенка и не избаловать его?
– Вы опираетесь на то, что вам удобно. А ребенок подстраивается к правилам жизни в вашем доме, как подстроился бы к жизни в юрте или в королевском дворце. Ни в коем случае не наоборот: когда взрослые подстраиваются к интересам ребенка, это непосильная нагрузка на его нервную систему и ведет это прямо к неврозу, так как у ребенка возникает иллюзия, что он может управлять взрослыми людьми. А он не может, ему не отпущено на это сил. Только приспосабливаться.
– То есть мы должны жить как нам удобно, и тогда все будет правильно?
– Именно!
– Ладно, это по быту. А как же интеллектуальное, в конце концов, духовное развитие ребенка?! Как это правильно формировать?
«В конце концов, духовное развитие» меня доконало.
– Товарищи, пока вы не поймете, что дать вместе с ребенком корм поросятам так же важно, увлекательно и духоподъемно, как сходить в театр на «Аиду» или в этнографический музей, просветление вас не настигнет. И еще важно: никто не требует от вас, чтобы, живя в переулке у Театральной площади, вы непременно завели на балконе поросят, а живя на ферме под Тихвином, каждую неделю таскали ребенка в Мариинку.
– Спасибо, – они поднялись так же согласно, как вошли в мой кабинет. – Мы поняли вашу точку зрения. Пожалуй, мы поищем другого специалиста, который даст нам более конкретные рекомендации по интересующим нас вопросам.
– Удачи. Вы, конечно, найдете, – пообещала я. – Но помните на всякий случай и то, о чем мы сегодня говорили.
– Мы, безусловно, не забудем, – они многозначительно переглянулись, и в их глазах я отчетливо увидела прочно запечатлевшийся образ грызущего личинки младенца.
