Система психологических опосредствований включает следующие основные элементы: 1) образ социального мира в целом, 2) образ своей страны, 3) социальные представления о конкретных социальных явлениях, 4) отношение к другому человеку, 5) отношение к самому себе, 6) образы будущего.
Образ социального мира, естественно, многокомпонентен, включает множество самых разнообразных составляющих (на которых в данном контексте, естественно, нет возможности останавливаться), варьирует по своему богатству и насыщенности у разных людей в зависимости от богатства их жизненного опыта, когнитивной сложности и других психологических характеристик. Вместе с тем выделяются и основные психологические измерения этого образа, обобщенные различными психологическими теориями, например, такими, как теория веры в справедливый мир.
Образ своей страны тоже многосоставен, может быть образован взаимно противоречивыми элементами (например, «хороший» народ – «плохая» власть, богатые природные и человеческие ресурсы – «несчастная» история) и тоже может быть выстроен в системе психологических измерений.
Социальные представления о конкретных социальных явлениях очень вариативны, связаны с основными ценностями личности, ее социальными установками и т. д. Например, отношение к коррупции может варьировать от крайне негативного и порождающего экстремальное видение способов борьбы с нею (коррупционеров следует расстреливать, их имущество – конфисковывать и т. п.) до вполне толерантного, основанного на ее восприятии как неизбежной, «неизлечимой» и даже оказывающей позитивное воздействие на экономику.
Отношение к другому человеку и образ Другого, занимающий видное место во многих психологических теориях, естественно, даже на психологическом уровне является абстракцией, сформированной на основе очень различающихся между собой образов конкретных Других. Тем не менее, и он может быть сведен к системе общих знаменателей. Таких, как, например, проходящее красной нитью через многие теории человека и общества представление о том, что человек в целом «хорош», заслуживает доверия и поэтому нуждается лишь в минимальном внешнем социальном контроле (либерализм), или же что он «плох», агрессивен, всегда стремится к максимизации личных благ за счет окружающих и поэтому нуждается в достаточно строгом социальном контроле (консерватизм, хотя это общепринятое обозначение соответствующих социальных теорий явно неудачно).
Образ себя самого включает не только такие общеизвестные психологические компоненты, как уровень самооценки и т. д., но и, например, представления о том, приемлемо ли брать или давать взятки, жить намного лучше других за счет не слишком чистоплотных стратегий экономического поведения, – о том, что вообще приемлемо, а что нет, на какие компромиссы с нравственными представлениями можно идти (и можно ли вообще), и какие цели оправдывают средства.
Образы будущего включают образы будущего человечества в целом, своей страны, конкретных социальных групп, себя самого, своего ближайшего окружения и др. Все их богатство и разнообразие укладывается в такие глобальные психологические «измерения», как оптимизм/пессимизм; подобно всем таким образам, они сильно эмоционально окрашены и задают жизненную перспективу личности.
Естественно, можно выделить не только перечисленные, но и другие важные психологические медиаторы, в системе которых объективная социальная реальность «психологизируется», инкорпорируется во внутренний мир личности, определяя ее психологическое состояние и поведение.
Подобные медиаторы встраиваются в социальные явления, образуя их психологическую ткань, формируют их психологический компонент, о котором пойдет речь в этой книге. Одновременно они тянут за собой «шлейф» психологических процессов и феноменов, которые покрывают практически все исследовательское поле психологической науки и образуют объект макропсихологии, или психологии социальных явлений, контуры которой намечаются в данной работе.
Часть I. Нравственно-психологическое состояние современного российского общества
Глава 1. Количественная оценка психологического состояния общества
Индекс психологического состояния общества
В первые годы реформ для нашего общественного сознания был характерен «экономический детерминизм» – восприятие и объяснение происходящего в социуме как детерминированного преимущественно экономическими причинами. Практически все основные цели, которые ставились перед нашим обществом в начале реформ, – построение рыночной экономики, рост ВВП, укрепление рубля, снижение инфляции и т. п. – носили чисто экономический характер, а такие проблемы, как острейшая социальная несправедливость, криминализация, коррупция, деградация морали, социальная и физическая незащищенность граждан и др., хотя и не были обделены вниманием властных структур и СМИ, все же рассматривались в качестве второстепенных. Разумеется, было бы абсурдным отрицать чрезвычайную важность перечисленных экономических целей, но их достижение само по себе не обеспечивает главной задачи любых реформ – повышения благополучия граждан, а, например, вопрос о том, можно ли считать благополучной страну, где ВВП растет, а численность населения ежегодно сокращается, принадлежит к числу риторических.
Несмотря на очевидные недостатки «экономического детерминизма», который А. Токвилль подвергает в своих работах (Toqueville, 1955 и др.) разрушительной критике, К. Поланьи называет «экономическим заблуждением» (Polanyi, 1957), а М. Рац – «отрыжкой марксизма», подчеркивая производность «упертости в экономику» от марксистского разделения общества на экономический базис и, в общем-то, второстепенную социальную надстройку (Рац, 1997), подобный стиль мышления и объяснения происходящего в обществе не преодолен до сих пор, причем нашим экономистам-либералам, формально отвергнувшим марксизм, он свойственен не меньше, чем его правоверным адептам, свидетельством чему может служить, например, книга Е. Т. Гайдара (Гайдар, 2006)[1].
Вместе с тем в современной социогуманитарной науке сложилась очевидная необходимость более разностороннего, многомерного видения общества и многопланового рассмотрения факторов, влияющих на происходящее в социуме и на перспективы его развития.
Одним из таких факторов является психологическое состояние общества, по своей значимости вполне сопоставимое с его политическими и экономическими характеристиками. Для его оценки нами был разработан композитный индекс психологического состояния общества, объединяющий два вторичных индекса – индекс психологической устойчивости общества и индекс его социально-психологического благополучия, каждый из которых в свою очередь интегрирует три первичных индекса (см. рисунок 1)[2].
В качестве первичных индексов рассматривались показатели, во-первых, релевантные психологическому состоянию общества и выражающие его, во-вторых, поддающиеся количественным измерениям. В этом плане расчет данного индекса продолжает традицию, сложившуюся хотя и не в психологической науке, но имеющую к ней непосредственное отношение (Гундаров, 2001; и др.). В частности, как отмечает В. В. Сулакшин, «в научной литературе известны попытки косвенного описания психологического состояния общества через количественные замеры девиантного поведения: убийств, самоубийств, проявления поведенческих агрессий, для которых существуют статистические данные» (Сулакшин, 2006, с. 76–77). Первой попыткой такого рода исследования, очевидно, следует считать одну из наиболее резонансных работ Э. Дюркгейма – «Самоубийство: Социологический этюд» (Дюркгейм, 1998).
Рис. 1. Структура композитного индекса психологического состояния общества
На первый взгляд, подобный подход – оценка психологического состояния общества по его социальным проявлениям, фиксируемым на уровне статистики, – существенно отличается от традиции вычисления количественных показателей, сложившейся в самой психологической науке. Однако эти различия не следует переоценивать. В тех случаях, когда психолог судит, например, о психологических качествах человека по результатам их тестирования, он тоже оценивает скрытые психологические сущности по их поведенческим или вербальным проявлениям. И в этом плане оценка психологического состояния общества на основе статистических данных не имеет принципиальных отличий от повседневной исследовательской практики психологов – за одним исключением, состоящим в том, что в первом случае «скрытой психологической сущностью» выступает психологическое состояние не отдельного человека, а общества в целом.
Аналогичный подход становится очень характерным для современной социогуманитарной науки, параллельно распространяясь в различных дисциплинах – в социологии, демографии и т. д. Социологи вычисляют индексы социальных настроений, социального оптимизма, удовлетворенности жизнью, социального самочувствия населения и др. (Балацкий, 2005а, б; Бойко, 1986), имеющие ярко выраженную психологическую составляющую[3]. Демографы подчитывают такие индексы, как коэффициент витальности страны (Сулакшин, 2006), тоже имеющие психологический оттенок. Широкое распространение получили и исследования такого феномена, как качество жизни, а также близких ему феноменов – субъективного благополучия и др., в изучении которых активное участие принимают и психологи (Biderman, 1970; Keltner, Locke, Audrian, 1993). Подобные, синхронно проявляющиеся в разных социогуманитарных дисциплинах, тенденции имеют общий знаменатель – стремление количественно оценить социальные и психологические характеристики общества, которые традиционно носили качественный характер, а также акцентировать для власти и общественного сознания их значимость в наиболее убедительной форме – в виде количественно зафиксированных тенденций[4].
