не может не быть.
– Ммм, ПТСР.
У меня было действительно мерзкое детство, и я сама могла бы догадаться.
– Не просто ПТСР. Комплексное ПТСР. Разница в том, что традиционное ПТСР часто связано с моментом травмы. Те же, кто страдает комплексным ПТСР, подверглись длительному насилию-травме. Они страдали годами. Насилие над детьми – самая распространенная причина комплексного ПТСР. – Саманта опустила глаза в нижнюю часть экрана и продолжила: – О, наше время подошло к концу! Продолжим на следующей неделе.
Закрыв окно Skype, я сразу же полезла в Google. Поскольку никогда не слышала о комплексном ПТСР. Удивительно, но результатов оказалось не слишком много. Из Wikipedia я попала на правительственный сайт, посвященный ветеранам войн. Список симптомов оказался очень длинным. И это был не столько медицинский документ, сколько моя биография: трудно справляться с эмоциями, склонность к чрезмерному доверию неподходящим людям, вечное самоуничижение. Проблемы с поддержанием отношений, нездоровые отношения с абьюзером, склонность к агрессии и в то же время неспособность терпеть агрессию со стороны других… Все так. Это же я.
Чем больше я читала, тем яснее мне становилось, что все стороны моей личности подпадают под диагностические определения. Я не понимала, насколько далеко зашла болезнь. Насколько она меня поразила. Мои желания. То, что я люблю. Как говорю. Мои страхи, увлечения, странности, пищевые привычки, количество выпиваемого виски, умение слушать и видеть. Все – абсолютно все – находилось под влиянием болезни. Моя травма буквально пульсировала в моей крови и определяла все решения моего мозга.
Этот тяжелый груз заставлял меня сходить с ума от горя. Я много лет пыталась построить новую жизнь, непохожую на мое детство. Но неожиданно мне стало ясно, что все конфликты, утраты, неудачи и проблемы корнями уходят именно туда: в меня и мое детство. Я – ненормальный человек. Общий знаменатель всех трагедий собственной жизни. Ходячий учебник по психической болезни.
Что ж, это прекрасно все объясняет. Конечно, мне трудно сосредоточиваться на работе. Разумеется, я расстаюсь со многими любимыми людьми. Конечно, я ошибаюсь, думая, что могу спокойно войти в мир хорошо воспитанных, образованных людей и добиться успеха. Потому что я – человек, страдающий комплексным ПТСР, тот, кто описан на изученных мной интернет-страницах, больной и неполноценный.
Оранжевые стены кабинета надвинулись на меня. Я не принадлежу этому месту. Я вообще ничему не принадлежу. Около двух часов я просидела за столом, отчаянно пытаясь доказать себе, что способна проработать полный день, но при этом не видела экрана своего компьютера. За дверями кабинета над чем‑то смеялись коллеги, и их игривые голоса казались мне смехом гиен в саванне. Я схватила пальто и словно бешеная выскочила из офиса на холод, но даже на улице мне не удалось успокоиться. В ушах моих стучало одно слово: «Сломлена. Сломлена. Сломлена.»
Десять лет я думала, что сумею убежать от своего прошлого. Но сегодня понимаю, что бегство – это не выход. Нужно что‑то другое.
Я должна это исправить. Починить себя. Пересмотреть свою историю, которая до сегодняшнего дня строилась на лжи умолчания, перфекционизма и фальшивых счастливых развязок. Нужно перестать быть ненадежным рассказчиком. Нужно беспристрастно и пристально взглянуть на себя, свои поступки и желания. Нужно разрушить ту выверенную жизнь, которую я для себя построила, – ведь она может рухнуть в любую минуту.
И я знаю, с чего нужно начать.
Искупление любого злодея начинается с истории его происхождения.
У меня есть четыре семейных фильма, которые я никогда не выброшу. Кассеты лежат в самом высоком и далеком углу моего шкафа. Посмотреть их я не могу – у кого сегодня есть видеомагнитофон? И все же я храню их, как последние реликвии собственного детства. Так что цель у них все же есть.
Я всегда знала, что несу свое прошлое с собой, но кроется оно в настроениях и вспышках воспоминаний. Занесенная рука, прикушенный язык, момент ужаса. Узнав свой диагноз, я поняла, что мне нужна конкретика. Поэтому взяла напрокат видеомагнитофон, разобралась со множеством таинственных штекеров и проводов и вставила первую кассету.
Она начиналась с Рождества. Я увидела четырехлетнюю девочку в бархатном платьице. Тоненькую шейку охватывает огромный белый кружевной воротник. У девочки густая прямая челка и тоненькие косички. Это же я, но я себя почти не узнавала. Нос у девочки гораздо шире моего, а лицо круглее. И она кажется счастливой – это же невозможно! Но я помнила все игрушки, которые она доставала из коробок, все до единой. Как я любила эту синюю лупу, эту книжку «Волшебный школьный автобус», эту бирюзовую сумочку в форме раковины. Что я сделала со всем этим? Куда все делось?
Лента крутится дальше. Вот девочка стоит на коленях на полу гостиной с пакетом, полным фотографий овощей. Она готовит детсадовский проект «пищевая пирамида». Я с удивлением заметила, что когда‑то у меня был британский акцент.
– В апельсинах есть ВИТТамин С, – с улыбкой объявляет малышка, демонстрируя две симпатичные ямочки. У меня их больше нет.
А вот уже Пасха, и девочка разыскивает пластиковые яйца. Она ползает вокруг дивана, наполняя свою маленькую корзиночку. Дом, где я выросла, кажется мне незнакомым – все очень скромно, на стенах никаких украшений, мебель в гостиной кажется удивительно маленькой. Я возвращаюсь в прошлое и понимаю, что в тот момент мы прожили в США меньше двух лет. И еще не заполнили наши комнаты расписными китайскими ширмами, разнообразными «штучками» и батиками в рамках. У нас еще не появилось пианино. В тот момент у нас была только ротанговая мебель, привезенная из Малайзии, и подушки с цветочным узором, слишком тонкие, чтобы прятать под ними яйца.
Сцена меняется в последний раз, и камера показывает девочку с матерью. Они расположились на газоне рядом с кустами роз в полном цвету. Я вижу роскошные розовые и желтые цветы. Мама очень красивая. На ней просторная рубашка и джинсы. На газон она вышла босиком. Мама абсолютно спокойна и уверена в себе. Она выдувает мыльные пузыри, а девочка гоняется за ними, хохочет во все горло и наворачивает круги на траве.
– Я хочу попробовать! – кричит она. – Хочу попробовать сама!
Мама не обращает на нее внимания.
Мое взрослое «я» абсолютно готово осудить мать на этом видео. Возненавидеть ее. Она мне не позволяет. Ей кажется, что я не смогу. Но потом мама подносит палочку с мыльной пеной к моим губам. Я дую слишком сильно, и раствор летит во все стороны. Мама
