Владимир Леви - Исповедь гипнотезера

Что смеешься? Одеваю щеки в пламень, реки в лед!

Я бываю, я бываю, в январе зима не врет!

Эй, тип в пальто!

Спрячь нос, а то за хвост схвачу!

Гип-ноз!

Шу-чу!

Так-то, братцы! Рад стараться и, как всякий честный черт, после крупных операций закрываюсь на учет.

Просто так

(Песенка для Макса)

Шли однажды по дороге Чебурек и Чебурак. Не спешили по тревоге, а гуляли просто так. Не грустили, не скучали, не болтали, не молчали, ни за что не отвечали, ничего не означали, а гуляли просто так.

Шли, ни на кого не глядя, Чебурак и Чебурек. Им навстречу строгий дядя, очень важный человек. Всеми пальцами грозя, он сказал им, что нельзя не грустить и не скучать, не болтать и не молчать, ни за что не отвечать, ничего не означать, что нельзя быть Чебураком, что нельзя быть Чебуреком, можно только человеком, да и то не просто так, потому что нарушают. Никому не разрешают на прогулки выходить без намордников! Побежали по дороге Чебурек и Чебурак, как медведи из берлоги, без защиты, без подмоги, ой-ёй-ёй, давай бог ноги!

Дальше дело было так. Очутились в Ленинграде, а навстречу строгий дядя, искупались в водопаде, а навстречу строгий дядя, всюду, спереди и сзади, в магазине, в зоосаде, в винограде, в шоколаде, на торжественном параде им навстречу — строгий дядя в наморднике.

И тогда Чебурек чебурахнулся, и тогда Чебурак чебурехнулся, и опять пошли гулять просто так.

Три считалки

Слыхал звон? Пропал слон, в вагон сел, лимон съел, романс спел, опоздать успел.

Шла Маша есть кашу. Шел сзади злой дядя. Взгляд кинул нож вынул, снял шляпу, дал драпу.

Жил да был дед Иван.

Он любил свой диван.

Ел да спал целый век.

Вдруг сказал: «Кукарек!»

Тихо дышит над бумагой голос детства. Не спеши, не развеивай тумана, если можешь, не пиши.

А когда созреют строки — семь бутонов у строки — и в назначенные сроки сон разбудит лепестки, и когда по шевеленью ты узнаешь о плоде — по руке, по сожаленью, по мерцающей звезде — на закрытые ресницы, на седьмую их печать сядут маленькие птицы, сядут просто помолчать

Я ощущал зеленую упругость, самобегущих лап я принимал подачи и видел замки запахов и слышал хоралы.

Я забыл, что я им был — способным псом с играющим загривком, стремительным хвостом и точным лаем — нет, я не знал, не знал, что я им был, я был, я просто был, и я бежал и видел замки запахов и слышал хоралы.

Отара

Мы овцы, бараны, бараны мы, овцы, ведомы, влекомы — такие таковцы, такая судьба — пастухи нас пасут, из каждой травинки растет страшный суд.

Да здравствует стрижка, и слава стригущим, и мясо, и шкуру твою стерегущим, пусть знает собака, твой череп грызя, что быть одиноким привыкнуть нельзя.

Бараны мы, овцы мы, овцы, бараны, равнины и горы, проекты и планы, а завтра зарежут, не все ли равно, когда впереди золотое руно.

О вреде самосознания

— Нии-как! Нии-как не смирится душа! Ал-лах! Ал-лах!

Почему я ишак! Ии-збавь! Ии-збавь меня — от меня! И-и дай! И-и дай ячменя! Ячменя!

— О мой бедный, мой вьючный, как тебя я люблю. Придорожной колючкой я тебя накормлю. Поработай — а после угощу и овсом, лишь бы только мой ослик оставался ослом.

Но вот как предпринять столь решительный шаг, чтобы смог ты понять, почему ты ишак?

Хорошо, предположим, разобраться мы сможем, почему ты животное, в чем твоя подноготная.

Не пройдет и минуты, злой шайтан постарается, и тебе почему-то быть ослом не понравится, забрыкаешьдя ногами и ушами заколышешь, и объявишь забастовку, заявление напишешь:

«Упираюсь. Не, желаю за других зверей ишачить».

И придется мне, Аллаху, ишаком — себя назначить!

Нет, нельзя предпринять столь решительный шаг, чтобы смог ты понять, почему — ты ишак!

Поучение птенцу

Бытность птицей требует репетиций.

Каждый день начинай усильями, не ленись махать крыльями аккуратно, а не то есть риск превратиться в кающееся пресмыкающееся.

Неприятно.

Философическая интоксикация

Жизни смысл угадав, удавился удав.

Сыч сидит на ветке, кушает таблетки. Из-за мракобесия у него депрессия.

Подлетела совушка:

— Я, бедняжка, вдовушка не возьмешь ли замуж? Я тебе воздам уж!

Сыч разинул оба глаза:

— Убирайся вон, зараза! Прочь, летучая змея с лупоглазой рожей! Мне депрессия моя в тыщу раз дороже.

Бред собачий

(Опыт рекламы)

Колбаса! О божественный дух! За тобою на лапах на двух побежали бы, если б могли, мы до самого края земли!

Если можно бы было в лесу каждый день находить Колбасу, мы бы все убежали в леса, и с людьми б не осталось ни пса!

Если б мир, как у кошек усы, состоял из одной Колбасы, мы бы кошками сделались все, чтобы вечно служить Колбасе!

Но мечтаньям не сбыться вовек. Властелин Колбасы — человек. И не знает ни волк, ни лиса, что такое твой дух, что такое твой дух, что такое твой дух,

Колбаса!

Дождь вышел в должности вождя, дошел до жил, до лужи дожил, нежданно помер, не щадя воскрес, афише плюнул в рожу, одумался, отождествился с прекраснодушным божеством, от земноводья отчуждился, восстал воздушным дождеством, пошел, приподнимая юбки, по дальним крышам, возроптал и в виде дружеской уступки себя в гражданственность втоптал:

— Глядите, бог ваш под ногами. Законом сим приободрясь, мелите чушь, месите грязь, и пусть ведет вас вождь с рогами!

Картинка для узнавания

Глянь-ка:

уже обросла метастазами давка за импортными унитазами. Мятые, жадные, подслеповатые лица висят, как белье неотжатое. Пенится пот. Перед каждым — стена богооставленной вражеской крепости брызжет кипящей смолою — спина мир насыщает гормоном свирепости. Это секретное свойство спины мы познаем с хвостовой стороны:

— Кто последний?

…Первый кейфует как шуба в передней.

— Сынок, а вот это очередь самая длинная, самая тихая.

Это, сынок, встали в очередь книги.

Они ждут, сынок, когда же их прочитают.

Их, сынок, обязательно прочитают, но, яонимаешь, в чем дело, их не читают.

Их, сынок, прочитают, когда очередь подойдет.

Будем жить и работать

Пока не сомнут.

А до вечности

Пять с половиной минут.

Будем думать и ждать.

Под бесстыжим дождем

Ничего не видать,

Ничего, подождем.

Кто обманут однажды,

Нельзя обмануть.

А до вечности

Пять с половиной минут.

Мой редактор

Цу Кин Цын, китайский божок из мыльного камня, стоит на одной ноге, другую поджал. Рукой свиток держит, другая рука мне знак подает: мол, отваливаешь, а жаль, мог бы еще взбрыкнуть. Впрочем, ладно, не жадничай, хватит жить, сколько можно. И, наконец, накладно. Дозволь добрым демонам физию твою освежить, да-да-да, видишь ли, грядет контроль, ревизия, а у тебя неучтенная непобитая физия, так нельзя. Цу Кин Цыц, демоненок из мыльного камня, опираясь спиной о железную жердь, редактирует жизнь мою, и еще забавней, адаптирует смерть. Что там в свитке завернуто? Песенка, которая спета. Может, просто котлета, но это не суть. Я под мышку ему вплюхал пулю из детского пистолета, я еще поиграю, еще чуть-чуть.

Поэзм

Компьютер Гсишматьяго посвящает пишущей машинке Ядрянь-4

Офонарелая Венера сияла в небе как фанера. Осатанелый соловей швырял форшлаги из ветвей. В фонтане плакали лягушки. Корабль надежды шел ко дну. Я целовал твои веснушки, как дирижер, через одну. А над заливистым пожаром огнетушитель — Млечный путь — в восторге вечно моложавом кого-то вел куда-нибудь.

Перепись населения

Распиналище