Так или иначе, но Антонина рассудила так: «Мне 24 года, у меня уже гипертония, следовательно, я скоро умру». Но, разумеется, «скорая смерть» запаздывала, и тогда Антонина решила, что, видимо, умрет, как и ее отец, в возрасте 40 лет. Она ждала этой даты с ужасом, и ужас у нее получился. Именно в 40 лет она перестала выходить из дома без чрезвычайной надобности, бросила работу и ждала, когда же смерть, наконец, сделает с ней свое «черное дело». Ожидала смерти, боялась умереть на улице, а то, что она умрет мгновенно, если поедет в метро, где у нее чуть ли не каждый раз случались вегетативные приступы, было для нее ясно как белый день.
Почему у Антонины имели место ее первые приступы — вполне понятно. Она испытывала стресс, но не осознавала его и не понимала, что имеет дело не с болезнью, а с банальным вегетативным компонентом своего стресса. Потом она подумала, что спуск в метро — это некий перепад давления, решила, что атмосферное давление как-то связано с давлением крови в ее сосудах (что, конечно, просто глупая игра слов), и перепугалась, как та мышь. На фоне этого испуга ее мозг запечатлел все сигналы (раздражители), доходившие до нее в метро (включая, конечно, и его, весьма характерные, звуки), и потому они стали теми условными стимулами, которые оказались способными вызывать у Антонины подъемы артериального давления — хотя и не чрезвычайные, но чрезвычайно пугающие.
После того как данный условный рефлекс у Антонины выработался, а вид метро и его звуки стали автоматически (т.е. условно-рефлекторно) вызывать у нее подъем артериального давления, страх перестал быть нужным. Приступы появлялись теперь без дополнительного уведомления — как только какое-то метро — так сразу же и приступ. Доходило и впрямь до смешного — Антонина не могла смотреть свой любимый фильм «А я иду, шагаю по Москве», поскольку несколько сцен в нем сняты в метро.
Но вернемся к настоящему моменту. Кажется, что Антонина фактически обречена быть теперь инвалидом — человеком с ограниченными возможностями. По крайней мере, возможность поехать в метро была у нее совершенно отнята ее неврозом. Но данный вывод, мягко говоря, несколько поспешен. Ведь если мы знаем, что И.П. Павлов научился вырабатывать на своих подопытных животных условный рефлекс, мы должны знать и другое — то, что наш замечательный академик-соотечественник называл механизмом «угасания условного рефлекса» и продемонстрировал его действие на все той же слюнной железе.
Суть этого механизма достаточно проста. Когда И.П. Павлов вырабатывал на своей собаке условный рефлекс, он делал это за счет так называемого «подкрепления». Всякий раз, когда он действовал на животное раздражителем (звуком звонка или включением лампочки), который должен был стать «условным», он приводил в действие безусловный рефлекс, выдавая собаке какую-то пищу. Пища, иными словами, использовалась им в качестве подкрепления.
Однако после того как И.П. Павлов переставал подкреплять условный стимул, ситуация начинала медленно, но неуклонно меняться. Этот стимул постепенно претерпевал обратное превращение. Горящая лампочка от раза к разу при ее включении без подкрепления вызывала все меньший и меньший эффект. И если сначала в ответ на этот условный стимул собака выделяла девять капель слюны, то потом восемь, семь, шесть, наконец, пять, три, а потом и вовсе переставала на нее реагировать. То есть вне подкрепления происходило постепенное угасание сформированного в процессе предшествующего опыта условного рефлекса.
Привычки — вещь серьезная, но, к счастью, не приговор. Если у нас сформировалась та или иная привычка, значит, что-то ее подкрепляло, иными словами, нам было приятно это делать. В случае страха приятно, как вы понимаете, спастись от опасности. Поскольку никакой действительной угрозы при ВСД для здоровья человека нет, то, соответственно, он всегда «умудряется спастись». Зачастую само это (фиктивное, на самом-то деле) спасение и является стимулом, подкрепляющим его страх, — бегство приятно страшащемуся. Но любую привычку можно и изменить, любой условный рефлекс может угаснуть, однако для этого необходимо, во-первых, устранить то, что является для данной привычки данного условного рефлекса подкреплением (т.е., например, перестать бегать от своей «фиктивной угрозы» «косым зайцем»), а во-вторых, сформировать новую модель поведения в данной конкретной ситуации. Последнее представляет собой специальную психотерапевтическую процедуру, о которой мы скажем в другом месте.
—
Совершенно аналогичного результата можно добиться и в том случае, когда мы перестаем подкреплять тот вегетативный условный рефлекс, который лежит в основе данного конкретного случая вегетососудистой дистонии. Иными словами, если приступ вегетососудистой дистонии является простым условным рефлексом, то лечение от вегетососудистой дистонии представляет собой последовательное и целенаправленное угашение этого условного рефлекса. Впрочем, для того чтобы решить этот вопрос, необходимо понять, что играет роль «подкрепления», которое обеспечивает формирование данного, нежелательного для нас условного рефлекса, а точнее сказать — самой вегетососудистой дистонии.
Если вы катитесь по инерции — значит, вы катитесь под гору.
Лестер Боулс Пирсон
Я не собака, я только учусь!
Что ж, нам остается лишь понять, что является в нашем случае — случае страдающего вегетососудистой дистонией — условным стимулом, его подкреплением и безусловной реакцией. Иными словами, переложим опыт со слюнной железой собаки И.П. Павлова на собственное сердце и свою невротическую жизнь.
Первое: есть в нашей жизни то, что провоцирует нас на появление симптомов вегетативного недомогания. Этими провокаторами могут быть любые обстоятельства: сами по себе признаки вегетативного возбуждения (сердцебиения, повышения артериального давления, головокружение и т.п..), вид «открытого» или «замкнутого пространства», общественный транспорт, толпа (скопление народа), конфликтные ситуации. Как ни странно, но условным стимулом, побуждающим вегетативный приступ, может быть даже время!
Сейчас мне вспоминается одна пациентка, у которой приступы сердцебиения, повышения артериального давления, головокружения и прочего вегетативного безобразия случались всякий раз с наступлением шести часов вечера. Поначалу она искала помощи у врачей, но времена были советские, психотерапевты в стране еще не водились, а потому помощи ей было ждать неоткуда. Она совершенно отчаялась вылечиться, смирилась со своей участью и просто каждый вечер, ровно в шесть часов, безропотно «проживала» свой приступ. В условленный час она ложилась на постель, ее начинало трясти, появлялись все симптомы вегетативного возбуждения и «куролесили» 20—30 минут. Потом все благополучно заканчивалось.
Интересным, кроме прочего, был повод, заставивший эту женщину обратиться ко мне за помощью. Сами приступы, по большому счету, ее уже почти не беспокоили — ну есть и есть, что делать?.. Се ля ви, как говорят французы. Такова жизнь. Но тут случилась оказия. Прежде последние несколько лет она работала продавцом мороженого в утреннюю смену. Ситуация ее вполне устраивала, поскольку к шести часам вечера она могла быть дома и спокойно, без суеты пережить свой очередной приступ в родной кровати.
Упомянутая же оказия состояла в том, что начальник моей пациентки настоял на переходе ее в вечернюю смену. Но работать в состоянии «вегетативной бури» достаточно трудно, несподручно да и глупо как-то. И ей пришлось уволиться. Помыкавшись, она решила вернуться на работу, но сначала нужно было что-то с собой сделать. Вот мы и встретились, «сделали», и эта замечательная женщина вернулась на свой «мороженый» пост в полном здравии. Впрочем, здесь нас интересует только то, что условным стимулом, побуждающим у нас вегетативный приступ, в принципе может быть что угодно.
Теперь же, наверное, следует сказать о том, что является самым частым и самым сильным подобным условным стимулом. Впрочем, может быть, вы и сами знаете?.. Я знаю — это наши мысли. Действительно, если и есть у нас какой-то враг во всей этой истории — это наши мысли. Они, как это ни покажется странным, могут выступать в роли условных стимулов, провоцирующих наше же физическое недомогание. Часто на роль таких стимулов претендуют фразы: «Сейчас мне станет плохо! Что-то я себя неважно чувствую... А не случится ли сейчас со мной приступ? А я тут не задохнусь?! Мое сердце это выдержит?!». Короче говоря, все эти милые формулировки действуют как классические «Сим-сим, откройся!» и «Трах-тибедох!», запуская вегетативный приступ, как академик Королев ракету с Юрием Гагариным: «От винта!», «Поехали!»
Разумеется, эти мысли — вещь наивреднейшая! Поскольку, если прочие условные стимулы можно избегать, то эти мы постоянно имеем при себе по принципу — «все свое ношу с собой». То есть они позволяют нам «войти в вегетативный штопор» при любых обстоятельствах — и метро не нужно, и «пространство» не важно. Подумал — и получил! Просто Сбербанк какой-то!
