При анализе мы можем наблюдать, как у определенного типа лиц включается этот механизм «силы воли», когда они начинают осознавать какую-то свою слабую струну. Они решают и пытаются придерживаться бюджета, общаться с людьми, быть уверенными в себе или более терпимыми. Это было бы замечательно, если бы они проявили равный интерес к тому, чтобы понять подоплеку и источники своих затруднений. К несчастью, этого интереса недостает. Самый первый шаг – увидеть весь объем своего нарушения – им уже не по душе. На самом деле, он прямо противоположен их яростному стремлению заставить нарушение исчезнуть. Кроме того, поскольку они считают, что им Надо быть достаточно сильными, чтобы сознательно его побороть, осторожное, тщательное высвобождение из затруднения для них – признание слабости и поражения. Эти искусственные усилия, конечно же, рано или поздно ослабнут, и в лучшем случае нарушение окажется под чуть большим контролем. Оно, несомненно, направлялось подспудными течениями и никуда не делось, просто теперь существует в чуть более замаскированном виде. Естественно, что аналитик должен не поощрять усилия пациента в этом направлении, а анализировать их.
Большая часть невротических нарушений сопротивляется даже самым неистовым попыткам контроля. Сознательные усилия просто бесполезны при депрессии, при глубоко внедрившихся затруднениях в работе и при постоянных, засасывающих мечтах – снах наяву. Казалось бы, можно предположить, что это должно быть ясно всякому, кто приобрел уже некоторое понимание за время анализа. Но ясность мышления не захватывает «Надо с этим справиться». В результате пациент еще больше страдает от депрессии и т.п., поскольку вдобавок к ее болезненности она становится очевидным проявлением отсутствия у него всемогущества. Иногда аналитику удается захватить этот процесс в самом начале и пресечь на корню. Так, пациентка, открывшая мне степень своей погруженности в мечты, рассказав в деталях, как утонченно пронизаны ими все ее действия, в то же время пришла к осознанию вреда от этого, по крайней мере, на уровне понимания, насколько это поглощает ее энергию. В следующий раз она чувствовала себя несколько виноватой и извинялась, что мечты не исчезли. Зная о ее требованиях к себе, я выразила убеждение, что было бы и невозможно, и неразумно пресекать их искусственно, поскольку мы можем быть уверены, что они все еще выполняют важную функцию в ее жизни – какую именно, мы поймем постепенно. Она почувствовала большое облегчение и призналась мне, что решила было пресечь их. Но ей это не удалось, и она считала, что я за это буду испытывать к ней отвращение. Она спроецировала на меня то, чего ожидала от себя.
Многие реакции уныния, раздражения или страха во время анализа наступают у пациента не в ответ на то, что он обнаружил у себя неприятную проблему (как склонны порой предполагать аналитики), а в ответ на чувство, что он не в силах разделаться с ней немедленно.
Таким образом, внутренние предписания, в чем-то более радикальные, чем другие пути поддержания идеального образа, тоже имеют целью не реальные перемены, а немедленное и абсолютное совершенство. Их цель – заставить исчезнуть несовершенства или сделать так, чтобы совершенство показалось достигнутым. Это становится особенно очевидным, если, как в последнем примере, внутренние требования выносятся вовне. Тогда подлинная суть человека и даже его страдания становятся ему неважны. Только видимость и тревожит, дрожащие руки, вспыхивающие румянцем щеки, неловкость в обществе.
Следовательно, различным Надо недостает нравственной серьезности искренних идеалов. Попавшие в их тиски не стремятся, например, стать честнее, а желают достичь абсолютной честности; а до нее – рукой подать, или она уже достигнута в воображении.
Они могут, в лучшем случае, достичь совершенства манер, как мадам Вю, изображенная Перл Бак в «Женском павильоне». Перед нами женщина, которая внешне всегда правильно поступает, чувствует и думает. Излишне говорить, что внешность таких людей обманчива. Они сами чрезвычайно удивляются, когда, вроде бы ни с того ни с сего, у них возникает страх перед улицами или функциональное расстройство сердечной деятельности. «Как же так?» – спрашивают они. Ведь они всегда в совершенстве управляли своей жизнью, были первыми учениками, организаторами, идеальными супругами и примерными родителями. Но в конце концов неизбежно возникает ситуация, с которой они не могут справиться своим обычным способом. А другого способа они не знают, и их душевное равновесие нарушается. Познакомившись с ними и увидев то огромное напряжение, в котором они живут, аналитик дивится порой, как это им удалось прожить в таком состоянии до сих пор без грубых расстройств.
Чем больше мы проникаемся природой Надо, тем яснее видим, что разница между ними и настоящими нормами нравственности или идеалами не количественная, а качественная. Одной из грубых ошибок Фрейда был его взгляд на внутренние предписания (некоторые черты которых он отметил и описал в качестве Суперэго) как на основу нравственности вообще. Начнем с того, что их связь с вопросами нравственности не слишком тесна.
Достаточно верно, что приказания, касающиеся нравственного совершенства, занимают видное место среди Надо по той простой причине, что вопросы морали важны в жизни каждого человека. Но мы не можем отделить эти особые Надо от других, столь же настоятельных, но детерминированных бессознательной самонадеянностью, как например: «Мне Надо суметь выбраться из воскресной автодорожной пробки», или «Мне Надо уметь рисовать без мучительного труда и учения». Мы должны помнить, что многим требованиям, кроме того, явно не хватает нравственной оправданности. «Мне Надо уметь выпутаться из чего угодно», «Мне Надо получать все лучшее», «Мне Надо отыграться». Только охватив картину в цепом, мы сможем в должной перспективе увидеть требование нравственного совершенства. Подобно другим Надо, оно пронизано духом самонадеянности, а его цель – усилить славу невротика и сделать его богоподобным. В этом смысле оно – невротическая подделка под нормальное стремление к нравственности. А если ко всему добавить бессознательную нечестность, необходимую, чтобы исчезли грязные пятна, то требование нравственного совершенства предстает уже не нравственным, а безнравственным явлением. Нам необходимо ясно понимать эти отличия, чтобы пациент мог в конечном счете переориентироваться – от мира притворства к развитию искренних идеалов.
У Надо есть еще одно качество, отличающее их от подлинных норм. Оно содержится в предыдущих рассуждениях, но слишком весомо и заслуживает отдельного обсуждения. Это их принудительный характер. Идеалы тоже властны нас заставлять. Например, если среди них есть вера в то, что нужно нести взятую на себя ответственность, мы стараемся так и делать, даже если это трудно. Но следовать идеалу – это то, чего мы в конечном счете, хотим, или то, что считаем правильным. Желание, суждение, решение принадлежат нам. И поскольку при этом мы в ладу и заодно с собой, усилия такого рода дают нам свободу и силу. А в покорности Надо ровно столько же свободы, сколько в «добровольном» сотрудничестве с диктаторским режимом или в его восхвалении. В обоих случаях следует немедленная кара, если мы не выполним ожидаемого от нас. В случае внутренних предписаний – это ужасная эмоциональная реакция несостоятельности, содержащая полный набор тревоги, отчаяния, презрения к себе и саморазрушительных импульсов. Постороннему наблюдателю она может показаться несоразмерной тому, что ее вызвало. Однако она полностью соразмерна тому, что значимо для индивида.
Позвольте мне привести еще пример насильственного характера внутренних предписаний. Среди неумолимых Надо одной женщины было «Надо предвидеть всякие непредвиденные обстоятельства». Она очень гордилась тем, что она считала своим даром предвидения, помогающим ей спасать семью от опасностей, своей предусмотрительностью и осторожностью. Однажды она вынашивала искусные планы уговорить своего сына пройти анализ. Но она не приняла во внимание влияние приятеля сына, настроенного резко против анализа. Когда она поняла, что сбросила со счетов этого приятеля, последовала физическая шоковая реакция, она почувствовала, что земля уходит из-под ног. На самом деле, более чем сомнительно, что влияние приятеля на ее сына было столь значительным, как она думала, и что она могла бы заручиться его поддержкой в любом случае. Шок и коллапс были реакцией на внезапное понимание: ей Надо было подумать о нем. Сходным образом, другая женщина, прекрасно умеющая водить машину, слегка столкнулась с едущим впереди автомобилем. Полицейский пригласил ее выйти из машины, и у нее возникло страшное чувство нереальности происходящего, хотя происшествие было незначительным, а полицейского она не боялась, поскольку была уверена в собственной правоте.
