Многие китайцы приходят издалека собственно для того, чтобы играть, и часто случается, что богатый хозяин за одну ночь проигрывает всё свое состояние, даже фанзу, и идёт в работники.
До последнего времени промывка золота, производившаяся по различным, преимущественно береговым речкам и, вероятно, доставлявшая не слишком большие барыши, не привлекала на себя особенного внимания. Когда же летом 1867 года на острове Аскольда [108] были случайно открыты золотые россыпи, тогда на этот остров устремились целые толпы всевозможных китайских бродяг. Однако они были вскоре прогнаны оттуда нашим военным судном, привезшим с собою небольшой отряд солдат. Китайцы не оказали при этом никакого сопротивления и добровольно убрались во-свояси.
Между тем молва об открытии золота на острове Аскольда быстро пронеслась по соседней Маньчжурии, Китаю, даже целому миру и, как обыкновенно, слухи преувеличивались по мере своего распространения. Понятно, как должны были действовать эти слухи на всех прежних искателей золота и на тех бездомных бродяг, которыми так богата соседняя Маньчжурия и которые известны там под именем хунхузов [109].
Эти люди по большей части различные преступники, бежавшие из Китая, чуждые всяких семейных связей, живущие сегодня здесь, а завтра там, конечно, всегда были готовы на предприятие, хотя и опасное, но в случае успеха обещавшее скорое и легкое обогащение. Они-то и решились, несмотря на неудачу первых золотоискателей, прогнанных с Аскольда, вновь попытать счастья на этом острове и в случае вторичного появления русских отражать уже силу силою.
В течение зимы 1867/68 года в пограничной Маньчжурии, и преимущественно в городе Хун-Чуне, сформировались вооружённые партии, которые, пополнившись прежними золотоискателями, явились в апреле 1868 года в числе пяти или шестисот человек на остров Аскольд и начали промывку золота. Однако эти хунхузы действием того же военного судна вскоре принуждены были очистить остров, перешли на материк, где значительно усилились приставшими к ним местными китайцами, сожгли три наших деревни[110] и два поста; но вскоре были разбиты подоспевшими войсками, а частью ушли за границу.
Другое инородческое племя нашего Уссурийского края - гольды, обитают по берегу Уссури и её притока Дауби-хэ; сверх того, они встречаются и по Амуру от Буреинских гор (Малого Хингана) до устья реки Горыни или несколько далее.
Цифра этого населения неизвестна, но во всяком случае на Уссури гольдов живёт более, чем китайцев, от которых они переняли очень многое, как в одежде, так и в постройке своих жилищ.
Последние есть те же самые фанзы, без изменения как во внутреннем, так и во внешнем устройстве. Вся разница состоит только в том, что при них всегда находится устроенный на деревянных стойках (для защиты от крыс) амбар, в котором складываются запасы сушёной рыбы.
Фанзы гольдов расположены на берегу Уссури и Дауби-хэ обыкновенно по нескольку (3-10) вместе, и в каждой такой фанзе живёт отдельное семейство; впрочем, иногда вместе с родителями помещаются и их семейные сыновья.
Вообще добродушный от природы нрав этого народа ведёт к самой тесной семейной связи: родители горячо любят своих детей, которые с своей стороны платят им такой же любовью.
Мне лично много раз случалось давать гольду хлеб, сахар и т. п., и всякий раз, получив лакомый кусок, он делил его поровну между всеми членами своего семейства, большими и малыми. Притом нужно самому видеть ту искреннюю радость всего гольдского семейства, с какой оно встречает своего брата или отца, возвратившегося с промысла или с какой-нибудь другой отлучки; старый и малый бросаются ему навстречу, и каждый спешит поскорее поздороваться.
Кроме того, старики гольды, не способные уже ни к какой работе, прокармливаются своими детьми, которые всегда оказывают им полное уважение.
На долю женщин у этого племени выпадают все домашние работы и ухаживание за малыми детьми. На их же попечении остаётся фанза со всем имуществом в то время, когда зимой мужчины уходят на соболиный промысел.
В семейном быту женщины как хозяйки фанз пользуются правами, почти одинаковыми с мужчинами, хотя всё-таки находятся в подчинении у последних. Они не участвуют в совещаниях мужчин об общих делах, например, об отправлении на звериный промысел, рыбную ловлю и т. п. Словом, женщина у гольдов прежде всего мать и хозяйка дома; вне фанзы она не имеет никакого круга действий.
Каждый взрослый мужчина, в особенности если он хозяин фанзы, есть месте с тем господин самого себя и своего семейства, так как все дела у гольдов решаются не иначе, как с общего согласия, и только голос стариков, как людей более опытных, имеет большее значение в подобных совещаниях.
При миролюбивом характере гольдов больших преступлений у них почти вовсе не случается; даже воровство бывает очень редко, как исключение.
В своих религиозных верованиях гольды преданы шаманству, но, как кажется, шаманы пользуются у них меньшим влиянием, нежели у других инородцев Амурского края.
Вообще, гольды добрый, тихий и миролюбивый народ, которому от души можно пожелать лучшей будущности, хотя, к сожалению, наше влияние на них до сих пор ещё совершенно незаметно.
Хлебопашества гольды вовсе не знают; только изредка у тех, которые летом во время рыбной ловли не покидают свои фанзы, можно видеть огороды, где, кроме разных овощей, более всего засевается табак; его курят не только все мужчины, но даже женщины и малые дети.
Рыболовство летом и звериный промысел зимою составляют главное занятие этого народа и обеспечивают всё его существование.
Рыбный промысел начинается весною, лишь только вскроется Уссури и по ней начинает итти сплошною массою мелкий перетёртый лёд, или так называемая шуга, от которой рыба прячется по заливам. Так как в это время вода бывает высока, следовательно, ловля неводом неудобна, то для этой цели гольды употребляют особую круглую сеть, устроенную таким образом, что она может смыкаться, если потянуть за прикреплённую к ней верёвку. Бросив эту сеть на дно, рыбак тащит её за собой, двигаясь потихоньку в лодке, и когда попавшаяся рыба начнёт дергать, то он смыкает сеть и затем вытягивает свою добычу. Говорят, что при таком способе ловли можно в счастливый день поймать сотню и даже более крупных рыб.
Осенью, когда повторяется та же самая история, т. е. перед замерзанием Уссури по ней идёт шуга, ловля рыбы по заливам бывает несравненно прибыльнее, так как в это время вода всегда почти мала, следовательно, в дело можно употреблять невод. Иногда такие уловы бывают баснословно удачны и вместе с тем свидетельствуют о великом изобилии в Уссури всякой рыбы вообще.
Таким образом, осенью 1867 года в заливе возле станицы Нижне-никольской за одну тоню неводом в 90 сажен [190 м] длины было поймано 28 000 рыб, более всего белой, сазанов и тайменей. Когда подвели к берегу крылья невода, который, нужно притом заметить, захватывал ещё не весь залив, то не могли его вытащить и, оставив в таком положении, вычерпывали рыбу в течение двух дней. Если положить круглым числом по двадцати рыб на пуд, что слишком уже много, то и тогда приблизительный вес всей этой рыбы был около 1 400 пудов [230 ц]. Впрочем, это не единственный пример такой удачной ловли; несколько раз случалось на Уссури в прежние годы, что за одну тоню вытаскивали семь, девять и даже двенадцать тысяч рыб.
Лишь только весною окончится ход льда и шуги, как вверх по Уссури идёт для метания икры множество осетров и калуг, лов которых производится гольдами и немногими нашими казаками посредством так называемых снастей.
Каждая такая снасть состоит из длинной толстой веревки, к которой на расстоянии от 2 до 3 футов [60-90 см] привязаны небольшие верёвочки длиною около аршина [70 см] с толстыми железными крючьями на свободных концах. К последним приделаны поплавки из бересты, сосновой коры или чаще из пробки, там, где она растёт.
К общей толстой верёвке прикреплены камни для того, чтобы она лежала на дне; концы же её привязываются к толстым кольям, вбитым в берег или на дно реки.
Подобный снаряд ставится на местах, наиболее посещаемых рыбою.
Главная верёвка лежит на дне; крючья же с поплавками поднимаются кверху на длину верёвочек, за которые они привязаны.
Для того, чтобы удобнее осматривать поставленную снасть, к общей верёвке привязывается большой поплавок, чаще всего обрубок дерева, который держится на поверхности воды.
Лов подобным снарядом производится при том расчёте, что большая рыба, идущая вверх по реке, любит, как говорят местные жители, играть с встретившимися ей поплавками и задевает в это время за крючок. Почувствовав боль, она начинает биться, задевает за другие соседние крючки и окончательно запутывается. Впрочем, иногда сильная калуга отрывает даже несколько крючков и уходит. Но случается также, что впоследствии, даже через несколько лет, она попадается вторично; зажившие раны на боках ясно свидетельствуют тогда, что эта рыба уже и прежде попадалась на крючья.
