И вновь единственное возможное решение в таком положении – это примирение с психической реальностью, причем анима, как правило, пытается поставить мужчину в ситуацию, из которой, казалось бы, нет выхода. Юнг считал, что ситуация, из которой нет выхода, или конфликт, не имеющий решения, являются классическим начатом процесса индивидуации. Когда возникает такая ситуация, это значит, что бессознательному необходим неразрешимый конфликт для того, чтобы противопоставить его эго-сознанию и таким образом помочь человеку осознать: все, что он делает – это неправильно, что бы он ни решил, все будет неверно. Это подрывает превосходство эго, которое всегда действует так, как будто несет ответственность за все решения. В действительности, если мужчина решит: «Хорошо, теперь пускай все идет своим чередом, я буду тянуть время и увиливать и не буду принимать никакого решения», – то он снова поступит неверно, так как за этим просто ничего не последует. Но если его личность обладает достаточной нравственной зрелостью, чтобы до самых глубин прочувствовать создавшееся положение, то, поскольку с точки зрения сознания ситуация неразрешима, тогда и появляется Самость. На религиозном языке можно сказать, что безвыходная ситуация заставляет человека обратиться к Богу. А на психологическом языке значение данной ситуации, искусно созданной анимой, заключается в том, чтобы поставить его в такие условия, когда он окажется способен переживать Самость, будучи внутренне открыт вмешательству tertium quod non datur (третьего, которое не дано, т. е. влиянию чего-то неизвестного). Таким образом, как считал Юнг, анима – это проводник к пониманию Самости, хотя иногда делает этот путь достаточно болезненным. Вспомним, как Беатриче вела Данте в Рай, помня при этом, что он смог туда попасть, только пройдя через все круги Ада. Так и анима не берет человека за руку и не ведет его прямо в рай; сначала она бросает его в горячий котел, где он основательно поджаривается некоторое время.
В нашей сказке анима должна попасть прямо в центр, тогда как крестьянские девушки олицетворяют недифференцированный грубый атгатьюд, который слишком привязан к представлению о конкретной реальности, вследствие чего они и терпят неудачу. Они не смогли пройти это испытание, так как являются выражением слишком примитивного и недифференцированного чувственного атгитьюда.
В связи с этим я рекомендую вам ознакомиться с лекцией Юнга прочитанной им в 1939 году, которая называется «Символическая жизнь» («The Simbolic Life» см.: «Guild of Pastoral Psychology panphlets», № 80). В ней Юнг пытается объяснить, что же он понимает под символической жизнью. Он говорит, что сейчас мы все оказались пойманными в сети рационализма и что наш рациональный взгляд на жизнь обязывает нас относиться ко всему разумно и обоснованно, а такая рассудительность исключает всякий символизм. Далее он показывает, насколько богаче жизнь у тех людей, которые по-прежнему связаны с «живым» символизмом религиозных форм. Юнг обнаружил, что можно снова найти путь к символизму, но не к давно утерянному, а к тому, что сохраняет свою жизненность и по сей день. Это можно сделать, обратившись к нашему бессознательному и сновидениям. Если вести наблюдение за своими снами длительное время, а затем подвергнуть их пристальному рассмотрению, то окажется, что бессознательное современного человека способно заново выстроить символическую жизнь. Однако это предполагает, что вы не будете подходить к своим снам с чисто интеллектуальной точки зрения, а будете действительно отводить им законное место в своей жизни. Тогда символическая жизнь может быть восстановлена, но уже не в форме коллективного ритуала, а в более индивидуально окрашенном виде. Это, в свою очередь, означает, что жизнь больше не связана лишь с рассудительностью эго и его решений, а связана с эго, которое вовлечено в поток психической жизни; и выражает себя в символической форме, требующей символического действия.
Мы должны понять, что же предлагает нам наша психика в качестве символической формы, в которой мы могли бы жить. Поэтому Юнг часто настаивал на том, что он сам делал в собственной жизни;; когда какой-нибудь символ в сновидении становится доминирующим, то следует взять на себя труд воспроизвести его в виде картины (даже если вы и не умеете рисовать) или вырезать его из камня (даже если; вы и не скульптор), придав им форму реальности. Нельзя уйти от аналитика и забыть обо всем, что говорилось в процессе анализа позволив эго организовать за вас остаток дня; необходимо в течение всего дня размышлять о символах из своих сновидений попытаться понять, как они хотят войти в вашу реальную жизнь. Именно это имел в виду Юнг, когда говорил о необходимости жить символической жизнью.
Анима же является проводником или даже самой сутью такого понимания символической жизни. Человек, не осознавший и не приспособившийся к собственной аниме, не может жить в соответствии со своим внутренним ритмом, так как об этом ему не расскажет ни его сознательное эго, ни его разум.
В одном из вариантов, записанном в другой части Германии, который я упомянула последним, не лягушка превращается в прекрасную девушку, которая появляется при дворе, а наоборот, девушка из подземелья превращается в лягушку, когда выходит наружу. Существует также и финальное испытание, а именно: лягушка выкрикивает «umschling mich» (обними меня) и «versenk dich» (опустись). Ver-senken – означает действие, связанное с опусканием чего-нибудь в воду или под землю. Но это также означает – «впасть в глубокую медитацию», особенно, когда говорится sich versenken. Такое выражение используется в мистическом языке. Как и следовало ожидать, оно означает погружение в собственные глубины – или пучину внутри себя.
Анима-лягушка произносит этот магический призыв, и Дурень его понимает. Он берет лягушку на руки и прыгает вместе с ней в пруд, и тотчас она превращается в прекрасную девушку, и они выходят из воды уже в качестве пары. Если воспринимать все это буквально, то можно сказать, что Дурень должен был последовать за своей невестой в ее царство, приняв таким образом ее образ жизни. Ведь лягушки постоянно прыгают в воду и с удовольствием плавают в ней. И если он в обнимку с ней прыгнул в воду, то он принимает ее лягушачью жизнь. Можно сказать, что жених последовал за своей невестой не куда-нибудь, а в ее дом. И она превратилась в человека, так как он принял ее даже в обличье лягушки. Именно принятие ее как лягушки вместе с ее образом жизни символизирует прыжок во внутренний мир, погружение во внутреннюю реальность. Здесь мы снова подходим к тому, что главной задачей анимы является убедить рациональное сознание в необходимости принять символическую жизнь, погрузившись в нее без всяких возражений и критики, с чувством полного приятия, говоря: «Именем Господа, что бы ни случилось, я прыгну в нее и осознаю ее значение». Но для такого поступка требуются мужество и простодушность. Это значит пожертвовать интеллектуальным и рациональным аттитьюдом, а сделать это не просто. Для мужчин, по сравнению с женщинами, этот путь более сложен, так как идет против их сознательной тенденции, в особенности это относится к современным западным мужчинам.
Когда анима приобретает человеческий вид, это означает встречу противоположностей: мужчина идет к собственной аниме, и она поднимается ему навстречу. Всякий раз, когда напряжение между сознательной ситуацией и очень низким уровнем бессознательных содержаний слишком велико, любой шаг по отношению к одной стороне одновременно улучшает и другую. Очень часто во сне мужчина видит, как его анима появляется в образе, например, проститутки или чего-то в этом же роде. Ему кажется, что она опустилась слишком низко, и он не может с этим смириться, так как это идет вразрез с его нравственными принципами. Однако если преодолеть это упорное предубеждение и сделать великодушный шаг навстречу более низменной части своей личности и побуждений, то неожиданно происходит изменение, и анима поднимается на более высокий уровень. Тем не менее, не следует говорить людям, что подобная жертва, принесенная смело и без какого-либо расчета, будет иметь меньшее значение. Если человек обладает достаточной смелостью и правдивостью, то чудо превращения действительно может произойти, и так называемая низшая часть личности, которая была опущена до такого положения благодаря высокомерию сознательного аттитьюда, снова поднимется на человеческий уровень.
Существует и третья версия нашей сказки, которая имеет краткое продолжение и иную форму перевоплощения; она также проливает новый свет на то, что я имею в виду, говоря о символической жизни. Эта русская версия нашей сказки носит название «Царевна-лягушка» (Die Marchen der Weltliteratur, vol. 5 – «Russian Fairy Tales»).
Жил-был царь с царицей. И было у них три сына, три молодца – подобных соколам. Созвал однажды царь сыновей и говорит им: «Дети мои, соколы мои, пришло время вам подумать о невестах». Царь приказал им взять свои серебряные луки и медные стрелы и пустить их в разные стороны. И перед чьей дверью стрела упадет – так и свататься. Две стрелы упали на двор к другим царям, где старшие братья нашли себе довольно сносных невест. А стрела Ивана-царевича попала в ближайшее болото, и там он обнаружил лягушку, которая держала стрелу. Попросил Иван-царевич отдать ему его стрелу, а лягушка в ответ: «Верну, но при одном условии, что ты женишься на мне». Возвратился он домой, очень опечаленный тем, что с ним случилось, и рассказал обо всем. Царь ему и говорит: «Что ж, знать, твоя судьба такова, но отступать уже нельзя, ты должен жениться на лягушке». И вот старший брат женился на царской дочери, средний – на дворянке, а младший – на лягушке-квакушке.
