... Ничего не держится в памяти, и даже каждое слово в процессе чтения уже после третьего слова забывается, так же, как и в слове, забываются буквы, которые я прочел только что...
Я помню, что учился в школе, что кончил десятилетку на отлично, что учился в Тульском механическом институте, что кончил три курса, что учился в химическом училище, досрочно окончил его в начале войны, что был на Западном фронте, что был ранен в голову в 1943 году при прорыве обороны немцев в Смоленщине и не смог после этого вернуться в строй. А вот что я делал, чему я учился, я не помню, каким наукам обучался, какие были предметы. Я все забыл. Я хотя и знаю, что изучал немецкий язык в школе — шесть лет изучал его — но я теперь не помню ни одного слова, ни одной буквы; я помню, что учил английский язык в институте три года подряд, но теперь не знаю ни одной буквы, ни одного слова. Я забыл эти языки совсем, как будто никогда не изучал, не знал, не произносил. Я также вспоминаю разные слова: „стереометрия“, „тригонометрия“, „химия“, „алгебра“ и другие, но я не могу их понимать, что они означают эти слова...
От учения в средней школе у меня ничего не осталось, кроме одних слов (или вывесок), названий, как-то: физика, химия, астрономия, тригонометрия, немецкий язык, английский язык, сельское хозяйство, музыка и т. д. и т. п., которые утратили свой смысл, оставив в каждом слове чувство знакомости, не более...
...Глагол, местоимение, наречие. Я слышу эти слова, которые мне кажутся знакомыми, и в то же время я почему-то не понимаю этих слов. Я, конечно, хорошо знал до ранения эти слова и помнил их, а вот тут... я почему-то перестал их понимать и помнить. Я слышу это слово... стой! — Это же относится к грамматике, это слово — глагол. И больше об этом слове я не имею ничего сказать... А через полминуты это слово „глагол“ я начинаю забывать... и вмиг забыл. Но запомнить, понять грамматику, геометрию и так до сих пор не в состоянии, причина — разрушение памяти и удаление части мозгового вещества...
Я иногда беру в руки какой-нибудь учебник — геометрию, или физику, или грамматику, но через несколько минут отхожу от него или с досадой бросаю его, так как я не понимаю ни физики, ни геометрии и разбираться в них не под силу — не запоминается ничего из этих школьных учебников средней школы. И вдобавок от этих занятий усиливается головная боль и даже от одного взгляда на учебник я начинаю нервничать, раздражаться и какая-то нестерпимая усталость, отвращение ко всему охватывает меня».
С ним пытались вести занятия; он делал мучительные попытки восстановить хоть что-нибудь из утерянных знаний, он просиживал часами над самой простой задачкой или теоремой, значение которой он раньше схватывал налету... Бесплодно! Никаких результатов.
«По геометрии со мной занимается М. Б. — молодой человек, недавно окончивший философский факультет. Сначала он начал со мной толковать о геометрических понятиях по учебнику средней школы; что такое точка, линия, плоскость, поверхность, затем начал толковать о теоремах. И странное дело. С одной стороны, я помню, что знал хорошо эти понятия - теоремы по геометрии, а с другой стороны, я не знаю ни одного понятия, ни одной теоремы — все забыл. Я забыл даже, что значит плоскость, линия, поверхность, и хотя М. Б. по нескольку раз объяснял эти понятия, я все равно не мог их понять и запомнить. Мне даже неудобно было чувствовать себя таким непонятливым, бестолковым. И я большею частью старался поддакивать ему, будто понимаю уже, что он говорил, хотя, по совести сказать, я ничего не понимал и не понимаю в его объяснениях, а причиной было несхватывание самого слова и понимание его. И я больше мог опираться на картинку - рисунок, чертеж. А без картинки никакое „словесное“ до меня не доходило и не доходит. Я все стараюсь сверить с картинкой надписанной, например: · — это точка; — — это линия; □ — это плоскость и т. д., а объяснить или дать определение, что такое точка, линия, плоскость, я не мог и не могу, сколько бы я не перечитывал эти понятия. Странно и самому, а в голове какой-то туман, боль, резь в глазах, и я сам прямо пьяный в натуральном смысле слова. Мне невозможно почему-то понять слова: поверхность, окружность и всякие, даже плоскостные линии, формы. И если я пониманию все же что-нибудь, то я могу понимать только рисунком, чертежом, говоримое и даже написанное я не понимал и не понимаю. Я никак не могу понять „угол“, „угловой градус“, „дуговой градус“. До меня никак не доходят эти понятия. Мне легко понимается что-нибудь наглядное, плоскостное, но не понимается что-нибудь объемное, подвижное, где нужно что-то представлять, перемещать, соображать. Но я понимаю, хотя с трудом, площадь прямоугольника, так как я уже понимаю длину в сантиметрах, а в квадрате — это кв. см, а вот градусы угловые и дуговые мне никак не удается понимать и связать их с чем-нибудь ощутимым, наглядным, вроде площади Земли.
Мы занимались вместе с М. Б. даже теоремами. Вот, например, мы с ним разбирали такую теорему: „Внешний угол треугольника больше каждого внутреннего угла его, не смежного с этим внутренним“. Но первое время я вообще не мог понимать эти названия (смежный, угол, внутренний, внешний) и определения, а потом начал понимать их, глядя на рисунки линий чертежа-рисунка. Но теоремы вытекают одна за другой, нужно вспоминать или заново запоминать их, а это для меня почему-то невозможно! Ведь мне нужно сравнить и припомнить слова меньше — больше, т. е. где нужно понимать слова „меньше“ и „больше“ в этой теореме. Я уже понимаю, что значит меньше, что значит больше по количеству, но когда эти слова стоят в промежутках, то мне трудно понимать их, так как я не могу отнести слово „больше“ к определенному понятию: то ли это слово „больше“ отнесется к ранее сказанным словам, то ли к позже сказанным словам. И мне нужно на что-то опереться, и я начинаю опираться на понятие „слон больше мухи“. А уж потом я, кажется, пойму, к чему относится слово „больше“. А когда я в конце концов пойму с титаническим трудом теорему, а потом перейду дальше и начну понимать другую теорему, то первую теорему я уже забыл и не понимаю ее.
А на самом деле мне приходится без конца копаться в определениях слов и понятий каждый раз, когда с ними сталкиваюсь. В конце концов я бы наверное запомнил эти теоремы и понятия слов вот этих, из этой теоремы, в течение месяца или двух при ежедневной тренировке их, но преподаватель идет дальше, преподносит новую теорему, новые понятия, новые определения, а через несколько дней еще следующую теорему, и я не в состоянии запомнить ни теоремы, ни их слова и определения, ни их понятия, и от занятий ничего не остается, никакого следа. Так оно и выходит: если нужно что-нибудь запомнить, хотя бы одну теорему вот эту, то нужно запомнить ее в течение одного или двух месяцев, чтобы они вошли в память, при условии, если я ничем не буду заниматься. Да и то эта теорема с понятиями войдет в состав памяти так же, как и другие слова, которыми я теперь общаюсь — вот такой „афазической“ памятью. Но если я не буду эту теорему вспоминать изредка, то она тоже забудется совсем, как забылись и не вспоминаются все другие теоремы.
Вот и выходит, что я уже никогда не запомню и не пойму ни геометрию, ни грамматику, ни физику, ни любую другую науку, раз такая стала память и раз такая у меня стала голова. Это просто страшная вещь, случившаяся в моей жизни. Странная безмозглая какая-то болезнь в моей голове — исчезающая на глазах память, непонимание окружающего, непонимание теорем».
Может быть, так обстоит дело только со сложными системами наук - геометрией, физикой, грамматикой?
Ну, а что, если мы упростим задачу, если мы перейдем к простому счету - к программе первого, второго, третьего класса?.. Может быть здесь будет легче?...
Но и тут нас ждут разочарования. Оказывается, уложить простую систему чисел так же трудно, как усвоить сложные научные понятия.
«От ранения я полностью забыл счет и не знал вначале ни одной цифры (так же, как и не знал ни одной буквы). И опять я сидел рядом с учительницей, полуулыбаясь ей, надеясь, что скоро проснусь от этого странного и страшного сна, что не может быть, чтобы я не умел говорить, читать, считать? И я долго смотрю на цифру и что-то вспоминаю или жду какое-то время. Наконец я вспомню про начальную цифру - один (1), и тогда я по цифровому алфавиту перебираю потихоньку: „один, два, три, четыре, пять, шесть, семь... семь!“ - громко говорю я, глядя в упор на цифру 7. А иногда бываю не в силах сказать, а сколько же будет хотя бы... шестью шесть? — тридцать шесть или сорок шесть, или тридцать? — или еще сколько, иногда бывает (сам замечал), что не могу сказать, сколько же будет... дважды два? Какие-то вредные силы без конца затмевают поврежденный мозг. И так до последнего времени путаница продолжается в таблице умножения.
Я напоминаю просто ребенка лет пяти в этом случае. Я не знаю ни одной цифры. Но уже идут занятия по счету, и оно начинает идти успешнее, чем с буквами. Ведь цифры почти все одинаковые, стоит только запомнить их десять штук, а потом все повторяется с небольшими отклонениями и добавлениями. Но учительница уже начинает требовать, чтобы я умел считать в обратном порядке, т. е. от десяти и до единицы, а для меня это было просто наказанием, и в первое время я не мог считать цифры в обратном порядке. А потом я так начал считать. Сначала считаю от единицы и по порядку до десяти; затем мне требуется уменьшить одну цифру на единицу, но я не могу еще произнести слово „девять“ сразу, а начинаю считать от одного и по порядку до восьми и т. д. до последней цифры. А это страшно тяжело было для меня считать вот таким образом в обратном порядке.
