Берт Хеллингер - Источнику не нужно спрашивать пути

Многие относятся к жизни так, будто у них есть нечто такое, чего нет у других. Но семьи подчиняются очень глубокому принципу порядка, который гласит: «Те, кто есть, имеют право на принадлежность. Все, кто есть, принадлежат системе, на равных», или: «Те, кто был, тоже с нами».

Часто страх перед смертью не позволяет нам признать это. Предавшись этому страху, мы предаемся собственной ограниченной судьбе. Признав это, мы поймем, что мертвые доброжелательны к живым.

Когда в семье несколько детей умирают один за другим или рождаются мертвые дети, родители часто расходятся. Возможно, они тайно упрекают друг друга в смерти детей. Вместо того чтобы нести это бремя вместе, они расстаются. Это очень плохо. Решение возможно, если родители посмотрят друг другу в глаза и уверят друг друга в том, что будут нести это вместе. Там, где есть место скорби, есть место любви. Неспособность предаться боли разъединяет не только родителей, но и детей. Величие родителей в том, чтобы ощутить, что значит иметь детей и потерять детей, оставаясь при этом вместе.

Когда умирает ребенок, родители часто упрекают друг друга в его смерти. Это приводит к разрыву пары. Решение в том, чтобы родители сказали друг другу: «Мы будем нести это вместе». Поиск виновного, поиск причин — это стремление избежать боли и скорби. Это суррогат скорби.

Когда я работаю с такими родителями, я веду их к скорби. Какова при этом вероятность предотвращения разрыва — это другой вопрос. Но в любом случае это процесс целительный для всех.

Упрекая себя или кого-то еще, мы подменяем другое чувство. Если, например, в результате аварии по небрежности совершен наезд на ребенка, весь гнев семьи обрушивается на виновника аварии. За этим чувством скрывается мысль о том, что аварию можно было предотвратить, все могло быть иначе, что предотвратить случившееся было в чьей-то власти. Что можно было избежать гнева судьбы и не нужно отдаваться ему. Но именно это и необходимо сделать, не важно, была ли в случившемся чья-то вина (как мы считаем) или это просто произошло. Произошло то, что произошло, такова судьба. Отдавшись на волю судьбы, мы сможем предаться скорби. Ребенок и скорбь о нем тогда выходят на первый план. Этого не будет, если продолжаются упреки. Если мы будем думать о ребенке, иначе потечет поток любви. Тогда погибший ребенок может остаться с семьей в определенном смысле. В противном случае он становится исключенным.

УЧАСТНИЦА: Когда ребенок умирает в раннем возрасте, часто бывает так, что он не исключается из семьи, а становится ее центром, вся семья фиксируется на нем, она как будто парализована.

Б. X:. Такая фиксация на ребенке — тоже разновидность исключения. Идеализирование — это способ исключения. Если повсюду висят портреты умерших, это тоже вид исключения. Так бывает, когда члены семьи чувствуют вину по отношению к ним.

Когда родители чувствуют свою вину по отношению к рано умершему ребенку, они пытаются избавиться от чувства вины, идеализируя его. Такое идеализирование делает скорбь невозможной.

Скорбь может быть надменной. Слишком длительная скорбь — надменна. Такая скорбь — желание удержать. Глубокая скорбь, напротив, хоть и болезненна, освобождает, давая дорогу новому. Такая скорбь смиренна. Одна писательница написала о смерти своей дочери: «Моя скорбь не прекратится никогда». Это надменно.

Если ребенку дают имя умершего брата или сестры, последние тем самым исключаются из семьи. Ведь их лишают даже собственного имени. Это очень плохо.

УЧАСТНИК: А если ребенка называют именем погибшего дяди, это имеет такие же последствия или это просто дань памяти?

Б. X.: Если ребенку дали имя погибшего дяди, это может иметь отрицательные последствия, например, в том случае, если умерший не был оплакан. Если он, например, почитаем как герой, значит, он не оплакан. Если же о нем действительно скорбели, можно назвать ребенка его именем. Тогда можно доверить ребенка погибшему дяде, тот будет оберегать его жизнь. Тебя назвали именем твоего дяди?

УЧАСТНИК: Да.

Б. X:. Ты должен посмотреть на дядю и сказать: «Посмотри на меня и уважай мою жизнь!» Это будет хорошей динамикой.

УЧАСТНИК: Вы различаете две смерти: естественную и раннюю или насильственную. Какое это имеет значение? Ведь каждый из нас рано или поздно умрет.

Б. X: Вопрос в том, исключены умершие или нет. Такое бывает часто. Часто ребенка, умершего в раннем возрасте, в семье и не упоминают никогда. Или кто-то погиб на войне, и об этом никогда не говорят. В таких случаях важно, чтобы умерший был принят обратно в семью; ведь, если умершего не уважают, кто-то в семье будет его замещать. Вот почему это важно. Плоха не смерть сама по себе, а то, что кто-то исключен.

Бывают ситуации, когда родители отдают детей на чужое попечение, устраняясь от заботы о них. Особенно часто это случается с внебрачными детьми. Устраняются в основном отцы. Человек, устранившийся таким образом от заботы о своем ребенке, теряет свои права на него. Более того, по сути — это тяжкое преступление. Душа воспринимает это как тяжкое преступление. На душу человека это действует именно так. Но не только на его душу. Это действует и на всю его семью. Если он не признает, что совершил тяжкое преступление, возможно, кто-то другой умрет.

Если человек легкомысленно покидает свою семью — именно легкомысленно, это здесь очень важно, — например, говоря: «Я хочу состояться сам», часто в семье умирает или кончает самоубийством ребенок.

Я не имею в виду, что он виновен в смерти ребенка, это было бы совсем плохо. Это было бы слишком самонадеянно. Я только наблюдаю за движениями души. Примечательно, что такие родители часто начинают заниматься оккультными науками. Они идут так называемым спиритуальным путем, бросая своих детей.

Дети, попавшие в такую ситуацию, часто находят поддержку у приемных родителей или опекунов. В детских SOS-деревнях и других учреждениях этим детям сложно принять в подарок то, что дают им приемные родители, или опекуны, или какое-то детское учреждение. Они всегда надеются, что придут их родители и заберут их.

Целительным движением для таких детей будет, если они посмотрят на своих родителей и примут от них жизнь, которую родители им подарили. Это высшее благо. Приняв дарованную жизнь в свое сердце, ребенок отдает той жизни, здоровой жизни все сердечное пространство. Потом он может отпустить родителей из своего сердца, сказав им: «Теперь я отпускаю вас. Теперь я отказываюсь от вас навсегда». Это решающая фраза: «Навсегда». Это безумно больно. Но это целительная боль. Для ребенка это, как если бы его родители умерли. Только так ребенок сможет повернуться лицом к приемным родителям, или опекунам, или тем, кто о нем заботится. Только так он сможет развить жизнь, которую получил от родителей.

Часто бывает так, что впоследствии ребенок ищет или находит своих родителей. При этом он надеется, что их отказ от него можно «переиграть». Но, как правило, это невозможно. Такое бывает только в исключительных случаях. Ведь родители чувствуют себя виноватыми. Они, возможно, будут рассказывать ребенку, как трудно им было тогда, превращаясь при этом сами в маленьких детей и претендуя на заботу со стороны своего ребенка, как будто они — его дети. Как будто они были не взрослые люди, а он несчастный ребенок, лишенный защиты.

Отказ от ребенка равносилен аборту. Это отказ навсегда. Ребенок должен это признать. Став взрослым, он сможет это сделать, будучи ребенком — нет. Нельзя ожидать этого от ребенка. Это невозможно. Человек в состоянии признать этот факт, только если он распрощался с несбыточной надеждой. Знаменитый Данте написал комедию — «Божественную комедию». В ней говорится, что над вратами ада (или это были врата рая?) была надпись: «Оставь надежду, всяк сюда входящий! Она несбыточна».

УЧАСТНИК: Как ты понял, что мать считает себя виновной в смерти? Основываясь на том, что она отказалась от ребенка? Это мне не совсем понятно.

Б. X: Ее сына звали так же, как и ребенка, от которого она отказалась. Душа не прощает отказа от детей. И система не прощает. Возникает потребность в искуплении. Другой сын, получивший имя первого, ушел сам так же, как и первый ребенок. У меня возник следующий образ: он сделал это вместо своей матери. Решающим стал ее взгляд в небо. Это был сигнал, на который я ориентировался в тот момент.