Я тотчас подзываю доктора M., который повторяет осмотр. Это попросту соответствует той репутации, которую имел среди нас доктор М. Но то, что я делаю это «тотчас», требует особого объяснения. Это напоминает мне об одном моем печальном переживании как врача. Однажды, продолжая прописывать одно средство, считавшееся тогда еще безобидным (сульфонал), я вызвал у одной больной тяжелую интоксикацию и сразу же обратился за советом к более опытным старшим коллегам. То, что этот случай действительно возник перед моими глазами, подтверждается еще и другим обстоятельством. Больная, подвергшаяся интоксикации, носила то же имя, что и моя старшая дочь. До сих пор я никогда об этом не думал; теперь же мне это кажется чуть ли не возмездием судьбы. Как будто замена людей должна продолжиться в другом смысле; эта Матильда вместо той Матильды; око за око, зуб за зуб. Как будто я выискиваю всевозможные случаи, на основе которых я мог бы упрекнуть себя как врача в недостаточной добросовестности.
Доктор М. бледен, без бороды и хромает. И в самом деле, доктор М. часто выглядел плохо и вызывал беспокойство у своих друзей. Две другие особенности, видимо, относятся к другому человеку. Мне приходит мысль о моем старшем брате, живущем за границей, который тоже бреет подбородок и, если я верно припоминаю сон, в целом похож на доктора М. Несколько дней назад о нем пришло сообщение, что он хромает из-за артрических болей в бедре. То, что я соединил в сновидении двух людей в одного человека, должно иметь некий повод. Я действительно вспоминаю, что был недоволен ими обоими по схожим причинам. Тот и другой недавно отклонили предложение, с которым я к ним обратился.
Мой друг Отто стоит теперь рядом с больной, а друг Леопольд обследует ее и указывает на приглушенные звуки слева внизу. Мой друг Леопольд тоже врач, родственник Отто. Судьбе было угодно, чтобы оба избрали себе одинаковую специальность и сделались конкурентами, которых постоянно сравнивают друг с другом. В течение нескольких лет они ассистировали мне, когда я еще возглавлял амбулаторию для нервнобольных детей[85]. Сцены, подобные той, что была воспроизведена во сне, происходили там очень часто. Пока я дискутировал с Отто по поводу диагноза, Леопольд обследовал ребенка еще раз и получал неожиданные данные, помогавшие принять решение. Между ними существовало такое же различие в характерах, как между инспектором Брезигом и его другом Карлом[86]. Один отличался «проворством», другой был медлительным, осторожным, но зато основательным. Если в сновидении я противопоставил Отто осмотрительному Леопольду, то сделал это, видимо, для того, чтобы отдать предпочтение второму. Это сравнение подобно вышеупомянутому сравнению между непослушной пациенткой Ирмой и ее считавшейся более умной подругой. Теперь я замечаю также один из путей, на которые оттесняется ход мыслей в сновидении: от больного ребенка к институту детских болезней. Приглушенные звуки слева внизу производят на меня впечатление, будто они во всех деталях соответствуют тому случаю, когда Леопольд поразил меня своей основательностью. Кроме того, мне мерещится нечто вроде метастатического поражения, но оно, пожалуй, относится к пациентке, которую мне хотелось бы иметь вместо Ирмы. Эта дама, насколько я мог заметить, имитирует туберкулез.
Инфильтрированный участок кожи на левом плече. Я тут же понимаю, что это мой собственный ревматизм плеча, который я ощущаю каждый раз, когда продолжаю бодрствовать до глубокой ночи. Слова в сновидении звучат так же двусмысленно: я ощущаю его, как и он… То есть ощущаю в собственном теле. Впрочем, мне приходит в голову, сколь необычно звучат слова «инфильтрированный участок кожи». Мы привыкли говорить «инфильтрация слева сзади и сверху»; это относится к легкому и тем самым опять-таки указывает на туберкулез.
Несмотря на одежду. Это, однако, всего лишь вставка. Разумеется, в институте детских болезней мы обследовали детей раздетыми; это некое противопоставление тому, как необходимо обследовать взрослых пациентов женского пола. Об одном выдающемся клиницисте рассказывали, что он всегда проводил физическое обследование своих пациентов только через одежду. Дальнейшее для меня непонятно; честно говоря, у меня нет желания вдаваться здесь в слишком большие подробности.
Доктор М. говорит: «Несомненно, это инфекция. Ничего страшного: у нее будет дизентерия, и яд выйдет…» Сначала мне кажется это смешным, но я должен, как и все остальное, это тщательно проанализировать. При ближайшем рассмотрении обнаруживается некий смысл. То, что я выявил у пациентки, было локальным дифтеритом. Из того времени, когда была больна моя дочь, мне вспоминается дискуссия относительно дифтерита и дифтерии. Последняя представляет собой общую инфекцию, проистекающую от локального дифтерита. Подобную общую инфекцию и имеет в виду Леопольд, указывая на приглушенные звуки, заставляющие предположить наличие метастатического очага. Но мне кажется, что как раз при дифтерии подобных метастазов не бывает. Они напоминают мне, скорее, пиемию.
«Ничего страшного» – это утешение. Я думаю, оно имеет следующий смысл: последняя часть сновидения показывает, что боли пациентки проистекают от тяжелого органического поражения. Мне представляется, что и этим тоже я лишь хочу избавиться от чувства вины. Психическое лечение нельзя делать ответственным за то, что продолжается дифтерит. Теперь мне все же неловко, что я приписываю Ирме столь тяжелый недуг, причем исключительно для того, чтобы себя выгородить. Это выглядит очень жестоко. Поэтому мне нужно уверить себя в благоприятном исходе, и мне кажется удачным выбором, что утешение я вкладываю в уста доктора М. Но я возвышаюсь здесь над сновидением, что нуждается в пояснении. Почему же это утешение столь абсурдно?
Дизентерия. Я встречал как-то теоретическое утверждение, будто болезненные вещества могут удаляться через кишечник. Быть может, я хочу таким образом посмеяться над многочисленными притянутыми за уши объяснениями и странными взглядами доктора М., касающимися патологии? По поводу дизентерии мне приходит в голову еще кое-что другое. Несколько месяцев назад мне передали одного молодого человека со своеобразными проблемами дефекации; до этого мои коллеги трактовали этот случай как «анемию с недостаточным питанием». Я обнаружил, что речь идет об истерии, но не захотел испытывать на нем свой метод психотерапии и послал его в морское путешествие. Несколько дней назад я получил от него написанное в отчаянии письмо из Египта о том, что у него случился там новый приступ, который врач счел за дизентерию. Хотя я предполагаю, что такой диагноз – это всего лишь заблуждение несведущего коллеги, позволившего одурачить себя истерии, но я не смог избежать упреков, что из-за меня пациент вдобавок к истерическому поражению кишечника получил еще и органическое заболевание. Кроме того, слово «дизентерия» созвучно «дифтерии», которая в сновидении не упоминается.
Да, наверное, своим утешительным прогнозом: будет дизентерия и т. д. – я хочу посмеяться над доктором М., ибо я вспоминаю, как нечто подобное несколько лет назад он, смеясь, рассказывал мне об одном коллеге. Его вместе с ним пригласили на консультацию к одному тяжелобольному, и он счел своим долгом сказать коллеге, который выглядел весьма оптимистичным, что обнаружил у пациентки белок в моче. Но тот не смутился и спокойно ответил: «Ничего страшного, белок выйдет наружу!» Таким образом, для меня несомненно, что в этой части сновидения содержится насмешка над несведущим в истерии коллегой. Словно в подтверждение этого возникает мысль: а знает ли доктор М., что симптомы у его пациентки, подруги Ирмы, заставляющее подозревать туберкулез, тоже основываются на истерии? Распознал он эту истерию или «попался на ее удочку»?
Но какие у меня могут быть мотивы, чтобы так плохо относиться к приятелю? Все очень просто: доктор М. столь же мало согласен с моим «решением» в случае Ирмы, как и сама Ирма. Таким образом, я отомстил в этом сновидении уже двум людям – Ирме словами: «Если у тебя по-прежнему боли, то только по твоей вине», и доктору М., вложив ему в уста абсурдное утешение.
Мы сразу же понимаем, откуда эта инфекция. Это непосредственное знание в сновидении является непонятным. Ведь до сих пор мы этого не знали, и на инфекцию первым указал Леопольд.
Когда она себя почувствовала нездоровой, приятель Отто сделал ей инъекцию. Отто действительно рассказал, что во время короткого пребывания в семье Ирмы его неожиданно позвали в соседнюю гостиницу, чтобы сделать там инъекцию какому-то человеку, который вдруг себя плохо почувствовал. Инъекции снова напоминают мне о несчастном друге, отравившемся кокаином. Я прописал ему это средство лишь для внутреннего употребления, он же незамедлительно сделал себе инъекцию кокаина. Препарат пропила… пропилен… пропиленовая кислота. Почему мне пришло это в голову? Вечером перед тем, как я стал писать историю болезни, а затем видел сон, моя жена открыла бутылку ликера – подарок нашего приятеля Отто, – на которой можно было прочесть «Ананас»[87]. Отто имел обыкновение делать подарки по самым разным поводам; надо надеяться, когда-нибудь его от этого излечит жена[88]. От этого ликера исходил такой запах сивухи, что я даже не решился его отведать. Моя жена предложила подарить эту бутылку прислуге, но я еще более настороженно воспротивился этому, гуманно заметив, что они тоже не должны травиться. Очевидно, запах сивухи (амил…) пробудил во мне воспоминания о целом ряде: пропил, метил и т. д., из-за чего в сновидении и возник препарат пропила. При этом, однако, я совершил подмену: мне снился пропил, хотя я чувствовал запах амила, но подобные замены, наверное, позволительны как раз в органической химии.
