Бэкону приписывают авторство одной занимательной истории:
В лето Господне 1432-е разгорелся среди братии жаркий спор относительно числа зубов у лошади. Тринадцать дней, не утихая, бушевал диспут. Были подняты все древние книги и летописи; проявлена была невероятная и широчайшая эрудиция, о которой прежде в этих местах и не слыхивали. На четырнадцатый день один учтивый молодой монах попросил у старших разрешения вставить словечко и тут же, к удивлению дискутирующих сторон, чью мудрость он болезненно уязвил, призвал прояснить дело в манере грубой и неслыханной: заглянуть лошади в рот и там отыскать ответ на свой вопрос. И так оскорбил он этим предложением достоинство ученых мужей, что гнев их разгорелся. Все как один они страшно возмутились и набросились на него, и перебили ему голени и бедра, и немедля прогнали его прочь. Потому что, сказали они, не иначе как сам Сатана нашептал этому дерзкому неофиту такой неслыханный и нечестивый способ доискиваться истины, противоречащий всему, чему учат отцы Церкви.
Случая такого, скорее всего, никогда не было, и, более того, похоже, что и Бэкон ничего подобного не писал [132]. Однако эта история иллюстрирует одну из причин, по которой у нас никогда не получится устранить все неопределенности, просто сев и посчитав.
Формальная и экологическая рациональность
Вторая причина, по которой мечте Лейбница не суждено сбыться, кроется в природе формальной логики: она формальная и не различает ничего, кроме символов и той последовательности, в которой они представлены рассуждающему. Формальная логика слепа к содержанию высказывания — к тому, что означают эти символы, а также к контексту и предшествующему знанию, которые могут привлекаться к делу. Логическое в строгом смысле рассуждение требует забыть все, что вы знали до сих пор. Ученика, сдающего экзамен по евклидовой геометрии, не похвалят, если он вдруг вытащит линейку и примется измерять стороны треугольника, два угла которого равны, каким бы разумным ни был этот прием в реальной жизни: теорему о равенстве сторон от него требуется доказать. Аналогичным образом студенты, решающие логические задачи из учебника Кэрролла, не должны принимать во внимание тот не относящийся к делу факт, что щенки не разговаривают. Единственное правомерное основание для вывода, что хромой щенок не сказал вам спасибо, содержится в консеквенте условного высказывания с истинным антецедентом.
В этом смысле логика не рациональна. В среде, где мы эволюционировали, и почти везде в среде, где мы живем, игнорировать имеющиеся знания попросту глупо [133]. Да, в некоторых искусственных средах это оправданно: на семинарах по логике, при решении головоломок, в программировании, в суде и при применении естественнонаучных и математических методов в тех областях, где здравый смысл молчит или заводит не туда. Но в естественной среде люди добиваются неплохих успехов, соединяя способность к логическому мышлению с энциклопедическими знаниями, — в главе 1 мы убедились в этом на примере представителей народности племени сан. Убедились мы и в том, что, если добавить головоломкам жизненности, люди обращаются к своим знаниям о предмете и больше не ставят себя в неловкое положение. Да, если попросить их проверить истинность высказывания «Если на одной стороне карточки D, на другой должно быть 3», они ошибаются, переворачивая карточку с тройкой, а не карточку с семеркой. Но, если попросить испытуемого вообразить себя вышибалой в баре и проверить истинность высказывания «Если клиент пьет алкоголь, он должен быть старше 21 года», он понимает, что должен посмотреть, какие напитки стоят перед подростками, и проверить документы у всех, кто пьет пиво [134].
Этот контраст между экологической рациональностью, которая позволяет нам преуспевать в естественной среде обитания, и логической рациональностью, которая является требованием формальных систем, — одна из определяющих характеристик эпохи модерна [135]. Когда культурные антропологи и психологи изучают бесписьменные племена, они видят, что эти люди с головой погружены в сложную структуру реальности и слабо ориентируются в воображаемых мирах, хорошо знакомых тем, кто получил западное образование. Вот Майкл Коул опрашивает мужчину из либерийского племени кпелле:
В: Флумо и Якпало всегда пьют ром вместе. Флумо пьет ром. Пьет ли ром Якпало?
О: Флумо и Якпало пьют ром вместе, но, когда Флумо пил в первый раз, Якпало в тот день не было.
В: Но я же сказал, что Флумо и Якпало всегда пьют ром вместе. Как-то раз Флумо пил ром. Пил ли с ним Якпало?
О: В день, когда Флумо пил ром, Якпало с ним не было.
В: Но почему?
О: Потому что Якпало в тот день пошел на свои поля, а Флумо в тот день остался в деревне [136].
Этот мужчина из племени кпелле посчитал вопрос проявлением искреннего любопытства, а не логической загадкой. И несмотря на то, что на экзамене такой ответ сочли бы ошибкой, его вовсе нельзя назвать нерациональным: правильный ответ формулируется на основе релевантной информации. Образованные жители западных стран научились играть в игру «забудь все, что знаешь, и опирайся лишь на посылки, приведенные в условии задачи», но и им бывает непросто отделить свои фактические знания от процесса логической аргументации. Следующее рассуждение, например, многие сочтут логически невалидным: «Все, что сделано из растений, — полезно. Сигареты делают из растений. Следовательно, сигареты полезны» [137]. Замените сигареты на салат, и они скажут, что с рассуждением все в порядке. Преподаватели философии, рассказывающие студентам об отвлеченных мыслительных экспериментах вроде проблемы вагонетки (позволительно ли столкнуть толстяка с моста, чтобы остановить вагонетку, грозящую убить пятерых железнодорожных рабочих), раздражаются, когда студенты начинают искать лазейки, например предлагают крикнуть рабочим, чтобы те убирались с путей. Но в реальной жизни такой поступок был бы абсолютно рациональным.
Области формальных, подчиненных правилам игр — право, наука, цифровые устройства, бюрократические процедуры — в наши дни значительно расширились благодаря изобретению эффективных, не зависящих от конкретной ситуации формул и норм. Но они по-прежнему не охватывают реальную жизнь во всем ее многообразии. Логическая утопия Лейбница, требующая усилием воли отключать предшествующие знания, не только противоречит естественному течению человеческой мысли, но и мало пригодна в мире, где далеко не каждый относящийся к делу факт можно сформулировать в виде посылки.
Классическая категоризация и категоризация по принципу семейного сходства
Третья причина, по которой рациональность никогда не удастся свести к логическим операциям, — тот факт, что важные для людей понятия кардинально отличаются от предикатов классической логики. Рассмотрим предикат «четные числа», который можно определить двойной импликацией: «Если целое
