Эта привязанность к матери и роль обожаемого любимого сына имели важные следствия для развития характера Фрейда, которые он осознавал и отразил в автобиографических записях: «Человек, который был безусловным фаворитом своей матери, на всю жизнь сохраняет чувство победителя, ту уверенность в успехе, которая часто настоящий успех и приносит» [2; Vol. 4; 367]. Материнская любовь по определению безусловна. Мать любит своего ребенка, в отличие от отца, не за его достоинства, не за его достижения, но потому, что это ее ребенок. Восхищение матери сыном также безусловно. Она преклоняется перед ним и обожает его не за то или иное деяние, а потому, что он – это он и он – ее сын. Такое отношение оказывается особенно выраженным, если сын – любимец матери и к тому же мать обладает большей жизненной силой и воображением, чем отец, и поэтому управляет семьей, как, по-видимому, случилось в семье Фрейда [10; 272]. Обожание матери в детстве приносит то ощущение победы и успеха, о котором говорил Фрейд. Его не нужно приобретать, оно не подлежит сомнению. Подобная уверенность в себе рассматривается как нечто само собой разумеющееся, ребенок ожидает уважения и восхищения, она дает ему ощущение превосходства над средним человеком. Естественно, такой тип выпестованной матерью высочайшей уверенности в себе встречается как у чрезвычайно одаренных людей, так и у посредственностей. В последнем случае мы часто наблюдаем трагикомическое несоответствие между запросами и дарованиями; таланту же бывает обеспечена мощная поддержка для развития его дара. Мнение о том, что Фрейд обладал таким типом уверенности в себе и что она основывалась на привязанности к матери, высказывает и Джонс: «Эта уверенность в себе, – пишет он, – которая была одной из выдающихся черт Фрейда, лишь редко изменяла ему, и Фрейд был, несомненно, прав, относя ее за счет надежности материнской любви» [7; Vol. 1; 5].
Такая сильная привязанность Фрейда к матери, которую он по большей части скрывал от других, а может быть, и от себя самого, имеет величайшую важность не только для понимания характера Фрейда, но и для оценки одного из его фундаментальных открытий – Эдипова комплекса. Фрейд объяснял привязанность к матери вполне рационалистически: как основанную на сексуальном влечении маленького мальчика к женщине, с которой он более всего близок. Однако, учитывая интенсивность его любви к собственной матери и тот факт, что он пытался ее подавить, вполне понятно, что он интерпретировал одно из самых мощных побуждений человека – жажду заботы, защиты, всеобъемлющей любви и поддержки матери – как более ограниченное желание маленького мальчика удовлетворить через мать свои инстинктивные потребности. Фрейд открыл одно из самых фундаментальных устремлений человека – желание оставаться связанным с матерью и тем самым с ее лоном, с природой, с до-индивидуальным, до-сознательным состоянием, – и в то же время противоречил своему открытию тем, что ограничил его небольшой частью инстинктивных побуждений. Его собственная привязанность к матери была основой и его открытия, и его сопротивления осознанию того, что его привязанность привела к ограничению и искажению этого открытия.[3] Однако привязанность к матери, даже очень благополучная, предполагающая неоспоримую уверенность в материнской любви, имеет не только позитивную сторону, давая абсолютную уверенность в себе; она имеет и негативную сторону, выражающуюся в создании чувства зависимости и в возникновении депрессии, если эйфорическое наслаждение безусловной любовью и восхищением отсутствует. Представляется, что эти зависимость и незащищенность и были центральными элементами в структуре и характера Фрейда, и его невроза. Незащищенность Фрейда проявилась в виде, очень характерном для орально-рецептивной личности, – в боязни голода. Поскольку безопасность такого человека основывается на уверенности в том, что мать накормит, будет заботиться, любить и восхищаться, его страхи связаны именно с возможностью того, что эта любовь иссякнет.
В письме Флиссу от 21 декабря 1899 года Фрейд пишет: «Моя фобия, если угодно, заключалась в боязни нищеты или скорее голода; она возникла из моей инфантильной прожорливости и была усилена тем обстоятельством, что у моей жены не было приданого» [5; 305]. Ту же тему Фрейд затрагивает в другом письме, от 7 мая 1900 года: «В целом – за исключением одной слабости, моего страха перед бедностью, – у меня слишком много здравого смысла, чтобы жаловаться» [5; 318. – Курсив мой. – Э.Ф.].
Этот страх перед обнищанием проявился в один из самых драматичных моментов карьеры Фрейда, когда он уговаривал своих венских коллег, по большей части евреев, принять лидерство цюрихских (в основном неевреев) аналитиков. Когда венцы не захотели принять это предложение, Фрейд заявил: «Мои враги хотели бы видеть меня голодающим; они готовы лишить меня последней рубашки» (цит. по [7; Vol. 2; 69–70]). Это утверждение, даже если учитывать, что оно предназначалось для воздействия на колеблющихся венцев, является совершенно нереалистичным и служит симптомом того же страха перед голодом, о котором Фрейд упоминает в своих письмах Флиссу.
Незащищенность Фрейда нашла и другие выражения. Одним из самых очевидных является его страх перед поездками по железной дороге. Он должен был приехать на станцию за час до отправления поезда, чтобы не опоздать. Как всегда, анализируя подобный симптом, нужно понять его символическое значение. Путешествие часто оказывается символом лишения уверенности, связанной с матерью и домом, символом обретения независимости, отказа от корней. Таким образом, для человека с сильной привязанностью к матери путешествие часто представляется опасным делом, требующим особых предосторожностей. По этой же причине Фрейд избегал путешествовать в одиночку. В своих длительных поездках во время летних каникул он всегда имел спутника, на которого мог положиться, обычно одного из своих учеников, а иногда – сестру жены. Этому же паттерну боязни лишиться корней соответствует и то, что Фрейд жил в одном и том же доме на Берггассе со времени женитьбы до вынужденной эмиграции из Австрии. Ниже мы увидим, как эта зависимость от матери проявилась в отношениях Фрейда с женой, а также с другими людьми – старшими по возрасту, ровесниками, последователями, на которых он распространял ту же потребность в безусловной любви, преданности, восхищении, защите.
III
Отношение Фрейда к женщинам; любовь
Неудивительно обнаружить, что зависимость Фрейда от матери проявилась и в его отношениях с женой. Самым поразительным является контраст между поведением Фрейда до и после женитьбы. В те годы, когда они были только помолвлены, Фрейд проявлял пылкость, страсть и чрезвычайную ревность. Это показывает цитата из письма к Марте от 2 июня 1884 года: «Горе тебе, моя принцесса, когда я явлюсь. Я зацелую тебя, пока ты не покраснеешь, и закормлю, пока ты не потолстеешь. А если ты проявишь строптивость, ты увидишь, кто из нас сильнее: нежная маленькая девочка, которая ест недостаточно, или большой яростный мужчина с кокаином в теле» (цит. по [7; Vol. 1; 84]).
Шутливое упоминание того, кто сильнее, имеет очень серьезное значение. Пока они были помолвлены, Фрейда преследовало страстное желание иметь полный контроль над Мартой; это желание, естественно, сопровождалось сильной ревностью к любому, кто, кроме него самого, мог вызвать интерес и симпатию Марты. Марта, например, проявляла ранее склонность к своему кузену, Максу Майеру. «Наступило время, когда Марте было запрещено называть его Максом, – только герром Майером» [7; Vol. 1; 100]. В отношении другого молодого человека, влюбленного в Марту, Фрейд писал: «Когда ко мне возвращается воспоминание о твоем письме Фрицу и о дне, проведенном нами в горах Каленберг, я теряю всякий контроль над собой, и будь в моей власти уничтожить весь мир, включая нас, чтобы позволить ему начать все заново, даже несмотря на риск, что ни Марта, ни я не будем созданы, я сделал бы это без колебаний» [7; Vol. 1; 114–115].
Однако ревнивые чувства Фрейда совсем не ограничивались другими молодыми людьми; в равной мере распространялись они и на привязанность Марты к членам ее семьи. Фрейд требовал от Марты, «чтобы она не просто была способна объективно критиковать свою мать и брата и отвергать их «глупые предрассудки» – все это она делала, – но также отказать им во всякой симпатии на том основании, что они – его враги, и ей следует разделять его ненависть к ним» [7; Vol. 1; 123].
Тот же дух виден в реакции Фрейда на брата Марты Эли. Марта доверила ему имевшиеся у нее деньги, которые они с женихом хотели использовать для приобретения мебели в свою квартиру. По-видимому, Эли вложил деньги в дело и не очень хотел возвращать всю сумму немедленно; он предложил, чтобы они купили мебель в рассрочку. В ответ Фрейд предъявил Марте ультиматум, первым пунктом которого было требование, чтобы она написала брату сердитое письмо и назвала того «негодяем». Даже после того как Эли выплатил все деньги, Фрейд потребовал, чтобы «она не писала ему [Фрейду] снова, пока не пообещает порвать все отношения с Эли» [7; Vol. 1; 137].
