Семья, где правит принцип удовольствия, в отличие от дома, где господствует власть, воспитывает уверенных в себе детей, знающих разницу между правдой и обманом и способных к совместным усилиям для достижения удовольствия и радости. В принципе такие дети тоже могут изредка солгать, В любой семье существуют свои правила; в той или иной степени всегда присутствует угроза наказания и проявления власти. В интересах сохранения доверия и любви, связывающих семью воедино, правила сводятся к минимуму и их основное назначение — поддерживать удовольствие для всех членов семьи. Применение наказания и власти явно указывает на то, что доверие и привязанность ослабли, а уровень кооперации и взаимного удовольствия снизился. Ложь как таковая не требует наказания, ибо она служит первейшим сигналом необходимости расширения границ доверия.
Воспользоваться правом наказать ребенка — значит предать доверие, которое он возлагает на своих родителей. Ребенок верит, что родитель не сделает ничего, что может причинить боль, а напротив — приложит все силы, чтобы доставить ему удовольствие и способствовать его счастью. Если же родители провозглашают эту цель на словах, прибегая тем временем к наказанию и боли, ребенок чувствует себя преданным и обманутым. Идея, что наказание совершается ради блага жертвы, признана сегодня простой рационализацией. Мы заключаем в тюрьму преступника, чтобы защитить общество, и мы наказываем ребенка, чтобы обеспечить его подчинение власти и воле родителей. Тем не менее, многие родители продолжают верить, что наказание полезно для ребенка. «Пожалеешь розгу — испортишь ребенка» — вот старый афоризм культуры прошлого, отличавшейся негативным отношением к сексу и отрицанием удовольствия. Он совершенно противоположен творческому подходу к жизни.
Ни один фактор не несет больше ответственности за утрату человеком своего творческого потенциала, чем самообман. Он может принимать разнообразные формы. В первой главе я описал, как мы обманываем себя с помощью морали веселья. Вера во власть — это еще одна форма самообмана, эгоизм — третья, а вера в положительный эффект наказания — четвертая. Человек обманывает себя всякий раз, когда не доверяет самому себе. Но чтобы доверять себе, он должен знать, кто он такой и что он чувствует. Если его чувства подавлены, то поведение оказывается обусловленным идеями, которые привиты ему извне и не служат выражением его подлинного «Я».
Самообман — это результат потери контакта с телесным «Я». Человек, который не ощущает происходящего в его теле, находится в разрыве с самим собой. Его восприятие и, следовательно, чувства искажены. Будучи не способен доверять собственным чувствам, он верит всему услышанному или прочитанному, поданному как объективный факт, поскольку сам он не в состоянии определить правду. Он — живая мишень для любой рекламы и лозунгов и уязвим для большой лжи. Следуя самым последним причудам моды, он высоко ценит свою индивидуальность, в то время как на деле он всего лишь массовый человек. Никто не обманывает себя сознательно. Самообман развивается, когда человек настолько уязвлен обманом со стороны близких, что больше не доверяет собственным чувствам.
Обычно мышление противопоставляют чувству. Мыслящего человека противопоставляют человеку импульсивному, который действует под влиянием чувств и не размышляет. «Остановись, подумай», — так командует нам рассудок. Поэтому на первый взгляд может показаться противоречием утверждение: то, что человек чувствует, непосредственно связано с тем, что он думает. Тем не менее если мы исследуем наши мыслительные процессы, мы с удивлением обнаружим, как часто наши мысли оказываются связаны с нашими чувствами и как много мыслей имеют под собой эмоциональную основу. Наше повседневное мышление большей частью субъективно: мы думаем о самих себе, как мы себя чувствуем, что мы должны сделать, как мы будем это делать и так далее. И лишь усилием воли мы можем стать объективными в своем мыслительном процессе.
Мышление играет двойную роль в отношении чувства. Когда человек пытается думать объективно, разум противостоит чувству. Если же мышление субъективно, оно сильно окрашено чувством. В ситуации субъективного мышления линия рассуждения идет параллельно чувству. Объективное мышление идет вразрез с чувством, то есть человек оценивает чувство критически. Такая двойственная роль мышления по отношению к чувству говорит о существовании диалектической связи между двумя процессами. Можно показать, что они имеют общее происхождение в бессознательном, но расходятся, становясь антагонистами на уровне сознания.
С точки зрения сознания, мышление и чувство — это разные аспекты функции восприятия. Чувство — это сенсорное восприятие телесного процесса, которое несет в себе энергетический заряд, или аффект. Чувства подвержены количественной дифференциации. Гнев, к примеру, отличается интенсивностью, или аффективным зарядом, от ярости. Эти количественные различия позволяют нам выстроить эмоциональный спектр чувств раздражения. Однако даже гнев сам по себе может быть разной интенсивности. Человек может быть более гневным или менее. Мысль, с другой стороны, является психическим восприятием телесного процесса в форме образа. Образ, или мысль, сам по себе не несет заряда и не имеет количественного аспекта. Но поскольку двух идентичных образов не существует, они качественно отличаются друг от друга. Движущая сила мысли, или стоящий за ней заряд, обязана своим происхождением сопровождающему ее чувству. Эти взаимосвязи между мышлением и чувством отражены на следующей схеме.
Движение тела Рис. 5. Биоэнергетические телесные процессы
Функциональная идентичность мышления и чувства происходит из их общего источника в движении тела. Любое телесное движение, которое воспринимается разумом, дает начало как чувству, так и мысли. Осознание чувства и формирование мысли происходят в разных частях мозга. Центры чувства — удовольствия, боли и других эмоций, локализованы в среднем мозге и гипоталамусе. Когда нервные импульсы, инициированные движениями тела, достигают этих центров, человек осознает свои чувства. Импульс не останавливается здесь, а проходит дальше, к полушариям головного мозга, где происходит формирование образа и осуществляется символическое мышление. Поскольку полушария являются более развитыми отделами мозга, то мы Можем с полным основанием считать, что мыслительный процесс представляет более высокий уровень сознания. Это объясняет, почему мы можем думать о наших чувствах, но не чувствуем своих мыслей. Однако поскольку восприятие, в сущности, является функцией сознания, то пока мы сознаем и движемся, у нас будут и чувства, и мысли.
Концепция, утверждающая, что движения тела дают начало чувствам и мыслям, идет вразрез с общепринятыми представлениями. Мы привыкли рассматривать движение как результат мышления и чувствования, а не наоборот. Это связано с тем, что мы рассматриваем действия человека через призму эго, которое занимает верхнее положение на иерархической пирамиде функций личности. Располагающееся ниже движение не только предшествует нашим чувствам и мыслям, но и наполняет их содержанием. Эти информативные движения являются непроизвольными движениями тела. Произвольные движения, с другой стороны, исходят из чувств и мыслей.
Считая мышление и чувства источниками телесных движений, мы игнорируем важные факты, говорящие об обратном. Фундаментальным качеством живого организма является его спонтанная подвижность. Организм живет, потому что движется, и мы считаем, что он мертв, когда тело становится неподвижным. Пытаясь определить, жив ли человек, мы слушаем биение сердца или ищем признаки дыхания. При этом мы не рассуждаем о наличии чувств и мыслей. Мы справедливо допускаем, что у мертвого человека они отсутствуют и могут присутствовать только у живого.
С точки зрения сознания, они присутствуют не всегда. Когда сознание погружается в сон, сознательные чувства и мысли тоже постепенно исчезают. Они могут возникать в сновидениях, однако что нам известно точно, так это то, что сновидение сопровождается повышенной телесной активностью, в частности, саккадическими движениями глаз. В отсутствие движения чувство пропадает. Если человек долгое время не двигает рукой, то она немеет и он ее не чувствует. Даже если сознательно ею подвигать, чувства не возникнет. Восстановление кровообращения, однако, возвращает руке чувствительность. Подобный феномен наблюдается также в шизофренических состояниях, когда может иметь место потеря чувствительности всего тела. Пациент может жаловаться, что его тело мертво. Этот симптом, известный как деперсонализация, можно преодолеть стимуляцией дыхания и движения и восстановлением связи между мышлением и чувством.
