Когда Дэвид Гастер учил меня летать, он часто закрывал приборную панель и требовал, чтобы я узнавал некоторые показатели скорости, работы двигателя, другие параметры… с помощью источников информации вне кабины, и только потом обращался бы к приборам для обратной связи, чтобы сверить, насколько точно я определил показания приборов самостоятельно… Дэвид настаивал, чтобы я использовал приборы для калибровки моих собственных ощущений. В результате я научился воспринимать информацию, которая прежде лежала за пределами моего личного диапазона восприятия.
Возьмем обычный термометр, со шкалой от 98.6° до 103° по Фаренгейту. Хорошо обученный диагност, например, старый деревенский доктор, может получать информацию о температуре пациента непосредственно, прикасаясь к его руке или ко лбу. В пределах этого диапазона ему не обязательно знать температуру пациента до десятой доли градуса. Эта информация более точна, чем ему нужно. И использование термометра внутри этого диапазона имеет два побочных следствия. Во-первых, доктор не прикасается к пациенту и постепенно, если даже когда-либо умел определять температуру тактильно, он эту способность теряет. То есть он хватается за костыль, компенсируя свою слабость, вместо того, чтобы создать контекст, в котором его тело полностью использовало бы свой диапазон функционирования. Во-вторых, физический контакт, кожа к коже, заменяется изолятором, механическим устройством, дающим точность, не несущую пользы, и одновременно отнимающим у врача другие классы информации. Кожа пациента влажная? Или сухая? Одинакова ли температура по всему телу? Вспотел ли лоб? А ведь такая информация может быть критической для постановки диагноза.
Я считаю, что намеренное развитие ощущений человека должно быть необходимым и постоянным компонентом любой программы, направленной на создание технологии сканирования пустых мест, оставленных нашими органами чувств. Это можно делать при помощи инструментов, расширяющих наши способности восприятия в этих промежутках. А кроме того, нужна определенная мудрость для понимания долгосрочных последствий использования таких инструментов, заменяющих непосредственные человеческие ощущения.
Когда мы с Джудит строили ранчо, мы пригласили лозоходца, чтобы он помог нам найти воду. Этот человек поразительно точно определил место, где нужно сверлить скважину, глубину, на которой находится вода, и силу потока. Его информация была очень точна. Интересно — если завтра будет создан инструмент, который сможет дублировать работу этого человека, как скоро мы начнем с удивлением спрашивать: «Куда это вдруг подевались все лозоходцы?».
Кристиан, вы сказали: «… Продолжение наших органов чувств, следовательно, они тоже ограничены…» И я говорю, да, и еще — они неадекватны. Чтобы информация стала знанием, она должна пройти через сенсорные каналы какого-то человека и быть закодирована. Поэтому она искажена тем же набором фильтров, что и информация, воспринимаемая непосредственно. Однако обратите внимание, это утверждение идет еще дальше — программа использования технологии для сканирования промежутков все равно имеет ограничения. Но что важно, это — другие ограничения. Мы получаем набор специализированных и очень ограниченных устройств — наши сенсорные каналы плюс технические устройства, которые в сумме дают нам более широкий доступ к миру, чем только наши сенсорные каналы. Действительно, какое-то из этих технических устройств может нанести на карту фрагмент мира, недоступный нам непосредственно, в репрезентации, которые мы в состоянии обнаружить, которые относятся к доступным нам фрагментам мира. Но на самом деле эта информация совершенно нова.
Вопрос технических устройств имеет множество аспектов, и мы к нему еще вернемся. Сейчас достаточно сказать, что из ошибки возникает видение — новый возможный мир. А из видения, если оно достаточно мощно, приходит технология, позволяющая достичь этого возможного нового мира.
Кристиан, вы говорите… «Мы можем представлять себе только то, в чем имеем какой-то реальный опыт». И я говорю, нет — принцип, который позволяет нам как виду преодолевать ограничения, о которых вы говорите, называется синтаксисом, благословением и проклятием нашего вида.
Мы нуждаемся в мета-науке, функция которой — вычислить, начиная с уровня физиологии и неврологии, и, заканчивая влиянием языка и репрезентативных систем, какой вклад мы вносим в карты, которые создаем, на основе искажений нашего функционирования в пределах нашей неврологии… (пауза)…
Возможно, это окажется полезным для организации первого внимания. Интересно исследовать в этом смысле понятие трансформации. В зрительном аппарате лягушки (и тем более в зрительном аппарате человека) количество светочувствительных рецепторов и количество волокон в оптическом нерве неодинаковы. Поэтому решения, которые были приняты о реальности на этом периферийном уровне в терминах нашей неврологии, таковы, что если мы все еще питаем надежду относительно картографии «реальности», то должны начать наносить на карту трансформации. Парфенон — поведенческое свидетельство того, что греки отчасти преуспели в картографии трансформаций зрительного восприятия, грамматики зрения. На каждой стадии происходит трансформация. Волокна оптического нерва направляются в тела нейронов, тела нейронов определенным образом реагируют, запуская… Обратите внимание, здесь имеет значение даже настроение организма. Настроение определяет химический состав в синаптическом узле, который поднимает или снижает порог так, что некоторых вещей мы не воспринимаем просто потому, что колебания настроения изменили порог восприятия. Другие вещи, которых здесь нет, будут немедленно и ошибочно распознаны, потому что возник фрагмент этого паттерна. И если мы снизим порог в синаптическом узле, то где-то по пути трансформации мы немедленно сделаем сознательные выводы, основанные на частичой трансформации.
Давайте рассмотрим все это более подробно. Прежде всего, обратите внимание, картография электромагнитного спектра, доступного нашим органам чувств — всего лишь небольшое подмножество того, что, как мы знаем, может быть нанесено на карту и фактически находится здесь, в мире. И мы можем создать инструменты, которые сообщают нам, что в других точках электромагнитного спектра происходят важные события, которые мы не способны воспринимать. Именно поэтому объединение с представителями других видов настолько мощно возвращает нас к тому факту, что мы не имеем такого же доступа к миру, как другие виды. Такое объединение с другим разумом, нашего или другого вида, при котором вы воспринимаете мир и действуете вместе в одной петле — удивительно поучительный опыт, он очень способствует снижению чувства собственной важности.
Джуди: Грегори говорит об этом в терминах изменения границ «я» когда «я» расширяется, чтобы включить в себя другие возможности. Один из примеров, который он использовал для демонстрации этого, относится ко времени его жизни в Новой Гвинее. У него были собака и гиббон. И часто они вместе играли. Гиббон мог подойти и шлепнуть собаку, собака подпрыгивала, и начинался ритуал игры — собака гонялась за гиббоном по кругу, а потом, наконец, возвращалась к порогу и ложилась. Гиббон и собака повторяли этот цикл снова и снова. Бейтсон говорит, что этот ритуал помог ему понять, что границы «я» изменялись, потому что животные становились одной реальностью под названием «гиббон и собака», где поведение собаки и гиббона, которое никогда не возникало в их поведенческом репертуаре по отдельности, порождалось объединением этих двух организмов.
Дон Хуан знал, что в юности Карлос был охотником — его дедушка разводил кур леггорнов, и Карлос часто охотился на ястребов, которые уносили цыплят. И дон Хуан использовал этот опыт для создания дополнительного описания мира. Он говорит: «У тебя есть естественная склонность к охоте». А затем расширяет это описание, взяв Карлоса в пустыню и создав множество опытов, соответствующих этому описанию. «Что делает охотник?» Охотник должен выучить все привычки животных, научиться видеть лучше их и бесшумно передвигаться. Потом он развивает эту тему и объясняет, что, находясь в этой реальности, нельзя «истощать мир». И дон Хуан показывает Карлосу, что такое «истощать мир». Он поймал пять перепелок, но изжарил только двух. И Карлос спрашивает: «Почему ты не приготовил трех остальных? Получилось бы отличное барбекю». И дон Хуан отвечает: «Потому что это значило бы истощать мир. Взять больше, чем нам нужно. Охотник движется сквозь мир, не оставляя следов. Он касается всего легко и движется дальше».
«Искусство охотника в том, чтобы стать недоступным», — сказал он. «В случае с той белокурой девушкой это значило, что ты должен был стать охотником и встречаться с ней бережно. А не так, как ты это делал. Ты оставался с ней день за днем, пока между вами не осталось ничего, кроме скуки. Так ведь?»
