точки зрения политики проще было бы поддержать вторжение. Этого желала армия. Этого хотел народ. Но Черчилля преследовал вид мертвых британских солдат в прибое на французском побережье или безжизненные тела, уткнувшиеся лицами в сырую почву бельгийских низменностей. Он знал, что шанс высадиться на континенте будет единственным и что его нельзя упустить.
Черчилль не поддавался настойчивым просьбам союзников почти два года. Он не боялся сражаться. Он знал, что войскам требуется время для обучения и подготовки. Именно это и доказали высадки в Италии в сентябре 1943 года — это была одновременно дорогостоящая репетиция трудного успешного вторжения во Францию и бесценная подготовка к нему.
Союзники высадились в Нормандии 6 июня 1944 года. Британская Вторая армия численностью более 60 тысяч солдат находилась на восточном фланге вторжения. Вот и все. Черчилль не просто ждал подходящего момента с напряженной сосредоточенностью и удивительной самодисциплиной — он сделал момент подходящим.
Наша энергия подталкивает нас. Боязнь пропустить что-то интересное преследует. Сомнения мучают. Все остальные уже на ногах: вдруг мы упустим свой шанс? Чтобы противостоять подобному давлению, требуется настоящая ментальная дисциплина. Иногда нам приходится поднимать руку, но не как сигнал к движению, а как знак внимания: чтобы ждать, ждать, ждать [157].
Ждите абсолютного дна (или пика) рынка, даже когда все кричат, что вы сошли с ума, что вы обезумели, но вы-то уверены, что время еще не пришло. Ждите идеального приложения своих талантов: вы отказываетесь от повышения по работе или упираетесь в переговорах по контракту, чтобы получить то, чего на самом деле стоите (и о чем вы точно знаете). Ждите, пока не увидите белки вражеских глаз… [158]
Не соблазняйтесь приманкой конкурента, который заманивает вас в ловушку. Не поддавайтесь искушению прервать оппонента, когда он мямлит. Потратьте время на что-то классическое, или трансгрессивное, или отчаянно смелое, даже это лишит вас возможности следовать принятым тенденциям. Даже если, по всеобщему мнению, за ними будущее.
Отдохните в начале сезона, как это сделали баскетболисты San Antonio, чтобы достигнуть пика в нужный момент. Ждите, ждите, ждите, копите свои резервы, чтобы было с чем пойти в атаку, которая окажется действительно успешной.
Есть старая мысль, восходящая к стоикам, но прекрасно выраженная английским поэтом Джоном Драйденом: «Остерегайтесь гнева терпеливого человека».
Черчиллю было трудно именно потому, что он был неистовым. Был человеком действия. И оказался прижат к стене. Но он выжидал момент спокойного и мягкого стратегического блеска. Он долго не стрелял. Но первый же залп разнес цель в куски.
Это не ложь самому себе: когда-нибудь, надеюсь, может быть, я что-то сделаю. Нет, вы уже решились. Теперь вам предстоит преодолеть более трудное препятствие: сдерживаться. Принимать удары, пока вы так поступаете, пока обдуманно продвигаетесь, чтобы сделать все правильно, все рассчитать.
Сможете ли вы?
В жизни, на войне, в бизнесе нам часто выпадает лишь миг, всего одна возможность. Никто не предоставит вам второго шанса. Вы никогда не сможете вернуться и попробовать поступить по-другому: исправить недостатки в подготовке, точнее выбрать время, получить дополнительные ресурсы.
Один выстрел.
Достаточно ли мы сильны, чтобы дождаться? Сможем ли обуздать нервы? Сумеем ли все рассчитать?
Да.
Да, мы можем.
Мы должны.
Молодой Наполеон в 1791 году принял участие в конкурсе эссе, надеясь на приз в 1200 франков. Задание было впечатляющим: «Какие наиболее важные истины и чувства необходимо усвоить, чтобы быть счастливыми?»
Эссе будущий император и завоеватель писал шесть месяцев и в конкурсе не победил, хотя в 22 года и создал в своем юношеском возбуждении превосходное, доселе невиданное предупреждение о ненасытном честолюбии.
«Что делает Александр [Македонский], когда мчится из Фив в Персию, а оттуда в Индию? Вечно встревоженный, он теряет способность соображать, он считает себя богом, — писал Наполеон. — Чем заканчивает Кромвель? Он управляет Англией. Но разве его не терзают все кинжалы Фурий?» [159]
Изобличающие картинки высот невоздержанности. И, словно этого недостаточно, Наполеон наносит решающий удар, в смысле которого нельзя ошибиться.
Честолюбие, ниспровергающее правительства и частные состояния, питающееся кровью и преступлениями, честолюбие, как и все непомерные страсти, — это неистовая и бездумная лихорадка, которая прекращается только тогда, когда прекращается жизнь, подобно пожару, который, раздуваемый безжалостным ветром, прекращается только тогда, когда сгорает все.
Если бы только взрослому Наполеону напомнили об этих словах!
В бурные, разрушительные годы он называл себя французским императором, присваивал себе помпезные титулы вроде monseigneur (монсеньор), altesse sérénissime (светлейшее высочество) и excellence (превосходительство) и рассаживал своих некомпетентных родственников на троны по всей Европе… [160]
Погодите, это ведь действительно кто-то сделал!
В начале 1800-х Талейран, министр иностранных дел, раскопал в архивах юношеское эссе и передал его Наполеону — в качестве одновременно подарка и предупреждения. Однако Его Императорское и Королевское Величество (еще один титул, который Бонапарт сам себе присвоил) отказался принять и то и другое. Автор заслуживает порки, высказался Наполеон о себе в молодости. «Какие нелепости я нес и как был бы раздосадован, если б они сохранились», — воскликнул он, бросая в огонь, как считал, единственный экземпляр документа.
Вскоре он снова завалит континент трупами целого поколения и окажется в ссылке — на скале посреди океана, откуда уже больше не сможет причинить вреда человечеству.
Многие века поучительным примером безудержных амбиций служил Александр Македонский. Конечно, он был великолепен. Конечно, добился невероятных успехов. Но куда это его привело? В пустоту. В одиночество. В несчастье. «Возвращайтесь! — заявил он солдатам, когда те возроптали и отказались идти дальше, поняв, что полководец никогда не будет удовлетворен. — Возвращайтесь и сообщите своим соотечественникам, что вы бросили Александра, завершающего завоевание мира».
Вот только он умер вскоре после этого, и его империя рухнула вместе с ним [161]. Поэт Ювенал заметил, что Александра не вмещал целый мир, но гроба на это хватило.
Ради чего все это было? Как и Наполеон, Александр вел агрессивные наступательные войны исключительно для себя — не для народа или по какой-то причине. У него была патологическая потребность в достижениях, последствия которых ложились бременем на плечи других людей.
Чтобы отказаться от вредных привычек, особенно от ненасытных, требуется значительная самодисциплина. Но из всех зависимостей мира самой опьяняющей и самой трудной для контроля является честолюбие. Потому что, в отличие от пьянства, общество вознаграждает его. Мы смотрим на успешных. Мы не спрашиваем их, что или почему они делают. Мы спрашиваем только: как?
Мы благополучно не замечаем, как мало удовлетворенности приносят эти достижения. Как жалки большинство честолюбцев, какими несчастными они делают близких.
На Сенеку, как и на Наполеона, его амбиции навлекли неприятности.
