Психолог поучил бы ее разделять правду и фантазии, психоаналитик с удовольствием поговорил бы про зависть к пенису, но Светочка в детстве их не встречала. За разные художественные небылицы в пятом классе она даже получила премию. В переходном возрасте Светик носила телогрейку и злилась на сиськи, мешавшие бегать. В ее веселой и хипповатой компании ее звали «Свет». Так ей больше нравилось.
А в четырнадцать лет Свет узнала, что старший брат у нее действительно был. Что ее папа, перед тем, как жениться на маме, жил в другой семье, и там у него был ребенок. Но уход его из той семьи был таким болезненным и все так сильно поссорились, что ни о каком общении тогда и речи не шло. И Свет даже увидела своего невозможного старшего, и был он красив и статен (она, вообще-то высокая, доставала ему до подмышки). Она с удовольствием встретилась бы с ним еще, но он как раз уехал в другой город, куда поступил учиться в военный институт и жил там в интернате. Вот кто бы мне объяснил, как она это-то предвидела?
Свет была умненькой девочкой, и с мальчиковостью своей как-то постепенно разобралась, когда влюбилась и вышла замуж. Правда, на всю жизнь осталась в ней такая сильная энергичность, как бы молодцеватость, напористость… ну да ведь это не грех. Первого своего мужа она как бы задолбала, он-то, наоборот, был тихий, как будто щуплый, ей под мышку годился. Но когда развелась и успокоилась, настала ей прекрасная молодость, сто путей открыты. Свет и выучилась хорошо, и зарабатывать прилично стала. Ну, правда, что значит прилично? Квартиру и машину все равно ей купил папа. Папа же вытаскивал ее из странных залетов-кризисов, которые случались с ней не раз, когда она вдруг теряла уйму денег, бросала работы, уходила в депрессуху.
Папа купил, папа вытаскивал. Папа очень редко, но все же рассказывал ей, как поживает «старший брат». Поживал он хреново. Вылетел из института, стал сильно пить и уходить в уголовщину. Чтобы вытаскивать его, папе приходилось несколько раз напрягаться куда сильнее. Еще один раз в жизни Свет увидела его: встретились в кабаке, вроде хотел поговорить, да так и не собрался. Пьяный, злой, но по-прежнему красивый. Друзья звали его «Черт», и как-то ему это шло. Была в нем залихватская прелесть человека, которому завтрашний день безразличен, и поэтому сегодня так насыщенно и огромно.
Через семь лет после этой странной встречи-невстречи Черт погиб в пьяной драке.
Уже близка развязка, с которой, собственно, эта история начала прослеживаться. Когда умер Черт, Свет держала это далеко на периферии сознания. Она в это время вышла замуж во второй раз, родила, и была беременна вторым. Конечно, она не была на похоронах Черта, и вообще не знала, где та могила. Ей было за что волноваться и без этого. Когда она родила и стала выходить из дома, оказалось, что папа стал пить совсем сильно. Он всегда увлекался, но теперь стал вести, как он же и выразился, «огонь на поражение». У него был сахарный диабет, с алкоголем в одном теле несовместимый. Последние два месяца Свет знала, что он скоро умрет, пожалуй, одна- единственная знала.
«Светка, нарисуй мне картину, – как-то тогда сказал ей папа. (Она рисовала.) – Чтобы на ней было море, такое довольно бурное, в барашках. А среди моря – дельфин. А к хвосту дельфина чтоб привязан морской змей, тоже хвостом. Как-то они так связаны хвостами, понимаешь? Оба здоровые, и оба плывут в разные стороны. Можешь?»
Какая картина в такой суете. Свет ссорилась с мужем, впадала в тоску, чувствовала себя забитой и никому не нужной, разрывалась на два дома.
А когда папа умер, произошла самая странная история в ее жизни.
На следующую ночь после похорон муж кончил в нее, чего делать никак нельзя было. Она узнала, что беременна, через неделю. Мгновенно в ее голове слились такие мыслеформы: душа умершего может переселиться в ребенка, и так она может задержать с собой, возродить отца; муж месяц назад купил статуэтку морского змея, и конечно, вот он – этот змей, связанный теперь намертво с ее отцом- дельфином через ее тело. Свет была в шоке, а мужа возненавидела. Аборт она сделала накануне сорокового дня от отцовской смерти.
Можно было сойти с ума, мужа просто хотелось убить, в доме не утихали скандалы. Только тогда, чтобы не случилось еще худшего, Свет села писать ту морскую картину. Она рисовала и разговаривала сама с собой (детей забрала к себе свекровь). Она сидела перед холстом, водила карандашами и кисточкой, плакала и говорила:
«Вот папа, это ты, такой сильный и красивый. Ты всю жизнь помогал мне как дельфин, выносил меня из стольких бурь, Я плачу, это соленая вода, тебе от нее хорошо, и мне тоже. Я счастлива плакать по тебе. Папа, что я натворила! Я убила ребеночка, в котором могла быть твоя душа! Или это глупости, папа? Я страшно запуталась. Мне совсем не время сейчас рожать, у меня так плохо с мужем, он меня ужасно злит, я просто уничтожаю его, он так может уйти из дома, я знаю, И с деньгами теперь стало гораздо труднее. Может быть, пусть уходит? А зачем? Я люблю его, у нас с ним хорошие дети. Это он хочет еще ребенка, я бы, наверное, уже не рожала. Он меня использовал, я так чувствую. Но почему сейчас? Сейчас ты ушел. Ты хотел уйти, я знаю, тебе было так тяжело. Ты всех нас тянул. Ты не только мне был дельфином, Почему ты попросил меня нарисовать эту картину? Если ты дельфин, то кто так мешал тебе плыть? Ведь не я, папа? Но ведь и не мой муж, он ведь тебе нравился, да и, на самом деле, тебе не было до него дела, живет со мной хорошо – и ладно? Какой такой морской змей? Получается, он висел на тебе хуже, чем камнем? Папа, это твой старший сын? Это Черт? Он не давал тебе покоя, да, папа? Он мучил тебя? Он всю жизнь на тебя страшно злился, конечно. Он-то вырос без папы. И он всю свою жизнь пустил под откос. Неужели чтобы только отомстить тебе? Бедный папочка! А ты не мог уплыть от него. Один только раз уплыл, и то ведь, наверное, не от него, а от его мамы. А от него так никогда никуда и не делся. А я не замечала, я только свое с тебя тянула. Я плачу, теперь мне ужасно стыдно. Я не сняла с тебя этот груз, я сама была таким же грузом. Я хотела быть как мой брат. Слава Богу, не стала. Я все-таки была хорошей дочерью, пап. Ведь правда? Мне кажется, ты улыбаешься мне и киваешь. Сейчас я немного схожу с ума, но ничего, сейчас можно. Так что же это был за ребеночек, папа? Может быть, это был ребеночек от тебя? Или я опять заговариваюсь? Ты как будто улыбаешься мне и говоришь: успокойся, все не так тяжело, соберись, улыбнись мне. Да, папочка. Ты мне советуешь на все посмотреть просто, да? Просто: конечно, это не твой ребенок, это мой ребенок, мой и моего мужа. Почему мы зачали его после твоих похорон? Во-первых, случайно. Во-вторых, я не могла расстаться с тобой, я хотела родить себе маленького папу. Фу, прости меня, это плохо. Я все это поняла, когда сделала аборт. Знаешь, что я сделала? Я отдала его тебе. Папа, если это чушь, то, что я говорю, то перестань улыбаться, дай мне понять. Это серьезно. Я отдала его тебе, чтобы вы были вместе. Господи, это еще один змей на твоем хвосте, да, папа? Нет? Ты прощаешь меня? Я же тоже не ангел, я злая, я хотела быть как брат. Прости меня, родимый, родной! Ведь это уже не утяжелит тебя! Теперь ты оттуда смотришь, и тебе все живые, и мертвые, и живые – отсюда разные, а для тебя одинаковые? Все, я уже ничего не понимаю. Я только хочу, чтобы все это кончилось. Чтобы ты и брат простили друг друга. Мне это важно, потому что я ваша наследница, и его, и твоя. И тогда я смогу простить своего мужа. И чтобы ты простил меня, и этого ребеночка, и чтобы он тоже простил меня. Ведь ему было бы так тяжело родиться в таком бедламе. Я потом, когда все заживет, лучше рожу. Я сильная, да, папа? Ты так и будешь моим любимым дельфином, потому что мы любим друг друга, а любовь не умирает. Умирают всякие обиды и тяжести, и наши тела, но любовь так просто не умирает. Вот, я угадала, папа, да? Все, я перестану сейчас болтать, я успокоюсь и нарисую то, что ты просил.»
Я заканчиваю эту книгу. Она была подобна в моей жизни большому путешествию – скорее не в далекое, а в глубокое, когда вдруг обнаруживаются невероятно важные вещи прямо там, где живешь; вот так жил-жил, не замечал, а тут как начал замечать, так было трудно остановиться. Я начинал эту книгу как описание архетипических сюжетов, давно задуманный мной труд по сказкотерапии. По дороге я «ушел в одну тему», которая оказалась такой обширной, что я понимаю, что ни в коем случае ее так и не исчерпал. Ненаписанными остались главы про развод и про смерть – наверное, слишком болезненные для меня на сегодня темы; главы про подростковый бунт и уход из семьи, про «партнеров для любви и партнеров для брака» и несколько прочих я так и не осилил. Может быть, пройдет сколько-то времени и накопится опыт работы с семейными структурами разных людей, и я напишу продолжение.
Я думал, что в книге будет много сказок. Но по сравнению с историями, которые я сюда записал, сказки мне стали казаться какими- то слишком бледными и воздушными, и их здесь почти нет.
