их покупку пустой тратой денег, – освобождает страдающего ониоманией человека от так называемой «четвертой фазы». Под ней психологи подразумевают уныние и самообвинение, накатывающее после того, как утихает радость от обладания вещью. Впрочем, нельзя сказать, что это умозаключение полностью неверно. Ведь если мне одиноко и я решаю приобрести шляпу, то в результате я стану одиноким человеком в дурацкой шляпе, а если я куплю «Опыты» Монтеня, то, возможно, перестану чувствовать себя одиноким. Еще одно очко в пользу любви к книгам (во мне явно говорит демон!).
Психоаналитик Джойс Макдугалл в своих работах опиралась на парадоксальное высказывание Винникотта о том, что наше умение жить в одиночку основывается на детском опыте проживания одиночества в присутствии другого человека, как правило матери, которая в некотором смысле оберегает наше уединение. Тот, кто, будучи ребенком, не научился этому и не умеет самостоятельно справляться с болезненными переживаниями, в частности, не пережил сепарацию от матери, во взрослом возрасте может удариться в безудержный шопоголизм, так как будет искать переходные объекты, способные утешить его горе. Все сходится: вспомните хотя бы семейство Бис-Бис и их заклятого врага Джакку из моего детства.
Но покупкой книг люди пытаются не только утолить давние печали или же ощутить с ее помощью обманчивое, демоническое удовольствие от обладания – это радости простых людей. Есть и другое, более чистое и достойное благородных людей наслаждение: я бы назвал его термином в духе Ортеги-и-Гассета – радость охотника [76]. Охота – исключительно аристократическое времяпрепровождение, занятие для свободных людей, которому веками посвящали себя короли и знать, буржуа завидовали им, а люди низкого происхождения только мечтали об этом. Словом, оно стояло на высшей ступени среди прочих признаков человеческого благосостояния. Так вот, охота за книгами ничем не хуже. Но поскольку к ремеслу Артемиды нельзя приступить, не изучив трактаты по ловле зверей собаками и не заручившись постулатами спортивной этики, обратимся к Холбруку Джексону: он предложил максимально простое руководство, буквально четыре правила.
Первое: охотник за книгами должен предаваться своему ремеслу в одиночестве и никогда не возлагать это дело на других, то есть ему придется бороться с тревогой, усталостью и не в последнюю очередь с экономическими рисками, неизбежными в этом предприятии. Второе: он должен любить свою жертву «так же, как охотник на лис, заявляя, будто он любит этих животных и не желает их убивать». Третье: ему следует хранить книги для полезных штудий в будущем, чтобы однажды с удовольствием их прочесть или же потому, что ему приятно находиться в их окружении. Четвертое: охотиться следует на те книги, что нравятся конкретно самому искателю, а не на те, что принято или модно считать хорошими. Только так у него получится прикоснуться к аристократическому счастью, познать радость от охоты на книги.
Третьим из этих правил – читать, а не оставлять свои трофеи гнить, – как правило, больше всего пренебрегают. Дело в том, что мы никогда не прислушиваемся к словам Моисея – ни если он говорит о золотом тельце, ни о манне небесной. Когда Бог совершает чудо и посылает с неба пищу для людей, пророк призывает израильтян взять ровно столько, сколько каждый из них может съесть и ни крошкой больше. Однако, как говорится в Книге Исход, «не послушали они Моисея, и оставили от сего некоторые до утра, – и завелись черви, и оно воссмердело».
Библиотеки в худшем случае могут стать рассадниками жучков и пыли, а еще есть такие читатели (сам не знаю, они просветленные или же просто безмозглые), которые не коллекционируют книги: они используют их, чтобы получить пищу для ума, а потом непринужденно от них избавляются. Однако эта манера поведения противоречит всем привычкам библиоманов, а также здравому смыслу или, как говорят англичане, against the grain. Последнее слово особенно примечательно, ведь именно зерно (естественно, здравое) лежит в основе самой древней формы накопительства – сельского хозяйства: из зернохранилищ возникло все наше нынешнее богатство, активы наших банков и золотые запасы Скруджа Макдака. Мы начали складировать две тысячи лет назад, собирая злаки, а сейчас некоторые из нас занимаются тем же самым – приобретают книги, которые никогда не прочитают или не перечитают. И их неизбежно одолевает грусть. Вполне может быть, что Борхес прав и рай – это библиотека, но все же в садах Эдема люди страдают от смертельной скуки, ведь там наверху не услышишь, как кто-то трубит в охотничий рог, а без охоты нет счастья. «Нам нужны не сами вещи, но их поиски», – пишет Паскаль, не заяц, а погоня за зайцем. Моментальный и неограниченный доступ ко всем благам, которых мы так желали, вдруг вызывает у нас отторжение, потому что это неизбежно приводит нас к выводу, что отнюдь не само владение вещами должно было сделать нас счастливыми. А есть такие разновидности жизненно необходимого самообмана, от которых лучше даже не пытаться избавиться: они как огромные каменные глыбы, и если сдвинуть одну такую в приступе просветительного исступления, из-под них вполне может вылезти какая-нибудь ядовитая змея.
За некоторыми книгами я гонялся годами. Например, за монографией Эммануэля Каррера о Вернере Херцоге, режиссере, которого я любил больше всех прочих еще со времен средней школы. Ее опубликовали в 1982 году, тогда Каррер уже больше двадцати лет писал для журналов «Позитиф» и «Телерама». Чувство ликования, которое посетило меня, когда я, горячечный юнец, случайно нашел ее на одном из книжных развалов в Париже, до сих пор невозможно описать. И всякий раз, как я замечаю на горизонте аналогичный экземпляр (то же самое происходит и со всеми прочими книгами, за которыми я гонялся впоследствии), чей-то голос внутри подстегивает меня: ну же, купи еще одну! повтори свой победный жест, как будто ты снова гнался за кабаном несколько километров и наконец подстрелил его! Вы скажете: нельзя два раза съесть одного и того же кабана. Неужели вы думаете, что мной руководит рассудок? Лучше вспомните один из фильмов Херцога – «Стеклянное сердце»: в нем прорицатель борется с невидимым медведем, а потом представляет, как съест его за ужином. В такие секунды в движение приходят самые древние пласты сознания, унаследованные от предков инстинкты, активируются потайные уголки, где индивидуальное развитие особи повторяет историческую эволюцию вида. Я, сам того не заметив, снова стал отважным охотником эпохи палеолита.
Временами же на меня без предупреждения нападает неолитический человек-земледелец и заставляет копить, делать запасы на зиму. И поскольку я, как и все читатели с весьма запущенным неврозом, живу в постоянном страхе потерять свою библиотеку
