Большинство людей проводит примерно одинаковое время в трех социальных контекстах. Первый включает посторонних, коллег, а если речь идет о молодых — то одноклассников или однокурсников. В этом общественном пространстве окружающие оценивают действия человека, он борется за ресурсы и должен устанавливать отношения сотрудничества с другими. Считается, что именно публичная сфера наиболее значима для развития потенциала человека, именно в ней он сталкивается с самыми высокими рисками, при этом добиваясь наиболее значительного личностного роста.
Второй контекст составляет семья: для детей — это родители, братья и сестры, для взрослых — их родители, супруги и дети. В последнее время само понятие семьи как признанной социальной единицы подвергается жесткой критике, и действительно, сегодня невозможно четко определить это понятие во времени и пространстве. Однако верно и то, что всегда и везде существует группа людей, с которой человека связывают особые узы родства, в которой он чувствует себя спокойнее и за которую ощущает большую ответственность, чем за всех остальных. При всей необычности некоторых форм современной семьи и их несоответствии классическим представлениям, отношения с родственниками обеспечивают человеку по-своему уникальный опыт.
Третий контекст определяется отсутствием других людей: это одиночество. В высокотехнологичных обществах человек проводит наедине с собой примерно треть дня — гораздо больше, чем при традиционном родовом укладе, где одиночество зачастую считалось чрезвычайно опасным. Даже человеку нашего общества остаться одному не слишком приятно, и большинство людей стараются всеми силами этого избегать. И хотя можно научиться получать удовольствие от одиночества, к этой радости почему-то стремятся нечасто. Но хотим мы этого или нет, многие повседневные обязанности диктуют человеку необходимость оставаться одному: дети занимаются уроками, домохозяйки — домом, да и многие виды работ, как минимум частично, приходится выполнять в одиночестве. Так что, даже если это не доставляет нам удовольствия, мы должны приучать себя терпимо относиться к одиночеству, иначе качество жизни неизбежно пострадает.
В этой и следующей главе я рассуждаю о том, как люди используют время, как часто они проводят его в обществе других людей, надолго ли остаются в одиночестве и как они сами воспринимают свои действия. На чем основаны мои рассуждения?
Наилучший способ узнать, как люди распоряжаются своим временем, — опросы, исследования и бюджетирование времени. В рамках этих методов людей обычно просят вести подробный дневник, делая записи в конце дня или на исходе недели. С подобными дневниками легко работать, однако, будучи основанными на воспоминаниях, они не отличаются высокой точностью. Кроме того, существует метод выборки переживаний (Experience Sampling Method — ESM), который я разработал в Чикагском университете в начале 70-х годов прошлого века. В его рамках человек получает с помощью пейджера или программируемых наручных часов сигнал, после чего должен немедленно заполнить две страницы в блокноте, который у него всегда при себе. Сигнал запрограммирован на случайное время в пределах двухчасового промежутка, с раннего утра до одиннадцати вечера или даже позже. По сигналу участник эксперимента записывает, где он находится, чем занят, о чем думает, кто с ним рядом, и оценивает параметры своего морального состояния в баллах: насколько он счастлив, насколько сконцентрирован, насколько мотивирован, какова его самооценка и т. д.
В конце недели участник эксперимента должен заполнить 56 страниц блокнота, предоставляя виртуальную киноленту своей повседневной жизни и переживаний. Таким образом, мы получаем возможность день за днем наблюдать действия испытуемого, отслеживая, как меняется его настроение в зависимости от того, чем он занят и кто находится рядом.
В своей чикагской лаборатории за многие годы мы собрали более 70 тысяч страниц подобных записей, полученных примерно от 2300 респондентов. Исследователи из университетов других стран утроили это число. Для данного исследования большое число респондентов — чрезвычайно важное условие, ведь мы можем детально и достаточно точно оценить содержание и качество повседневной жизни людей. К примеру, это позволяет нам узнать, как часто люди едят и о чем думают в это время. Более того, мы можем понять, чувствуют ли подростки, взрослые и пожилые люди одно и то же в процессе еды и зависят ли их впечатления от того, ест человек один или в компании. Этот метод также помогает сравнить американцев, европейцев, азиатов и представителей любой другой культуры, в которой его можно использовать. В последующем изложении я буду использовать результаты исследований и опросов, а также результаты, полученные с помощью метода выборки переживаний. О том, из какого именно исследования взята та или иная цифра, вы сможете узнать из примечаний в конце книги.
Глава 2
Содержание переживания
Итак, мы увидели, что работа, хозяйственные хлопоты и отдых забирают основную часть нашей психической энергии. Но один человек может любить свою работу, а другой — ненавидеть, один с удовольствием предается ничегонеделанию, а другой впадает в тоску, когда ему нечем заняться. Так что хотя то, что мы делаем каждый день, существенно влияет на качество нашей жизни, однако то, как мы воспринимаем это, значит гораздо больше.
Эмоции — в некотором отношении наиболее субъективный элемент сознания: ведь только сам человек может сказать, действительно ли он испытывает любовь, стыд, благодарность или счастье. В то же время эмоции — наиболее объективная часть сознания: ведь мы «нутром чувствуем», когда влюблены, пристыжены, напуганы или довольны, и это значит для нас куда больше, нежели реакции окружающего мира, научные выкладки или логические доводы. Вот почему мы нередко оказываемся в парадоксальной ситуации. Глядя на окружающих, мы ведем себя как представители бихевиоральной концепции в психологии, не принимая во внимание слова и ориентируясь лишь на поступки. Однако, обращая взгляд на самих себя, мы тут же превращаемся в адептов феноменологии, воспринимая собственные чувства куда серьезнее, нежели любые события, происходящие в реальном мире.
Психологи идентифицировали девять базовых эмоций, которые можно прочесть по выражениям лиц представителей разных культур; получается, что все люди наделены не только общим даром зрения и речи, но и способностью испытывать одинаковые эмоциональные состояния. Предельно упрощенно можно сказать, что все эмоции делятся на две большие группы: позитивные и привлекающие, и негативные и отталкивающие. Причина этого разделения ясна: ведь эмоции призваны помочь нам выбрать наилучший способ поведения. Ребенка привлекает человеческое лицо, он рад видеть мать, потому что это способствует связи с человеком, который о нем заботится. Мы получаем удовольствие от еды и от встречи с представителем противоположного пола, поскольку наш вид не выживет, если мы не будем стремиться к еде и сексу. У нас вызывают инстинктивное отвращение змеи, насекомые, неприятные запахи, темнота — все то, что в далеком прошлом представляло серьезную опасность для выживания вида.
В дополнение к генетически запрограммированным эмоциям человечество сумело выработать целый набор более тонких и нежных, хотя и менее подлинных чувств. Эволюция рефлексирующего сознания научила нашу расу играть с чувствами, подделывать чувства и манипулировать ими столь успешно, как не способно ни одно другое животное. Песни, танцы и маски наших предков пробуждали страх и трепет, радость и упоение. Фильмы ужасов, наркотики, музыка делают то же самое. Однако изначально эмоции служили сигналами о происходящем во внешнем мире, а сегодня они нередко отделены от реального объекта и существуют ради самих себя.
Счастье — прообраз позитивных эмоций. Многие мыслители еще со времен Аристотеля утверждали: все, что делает человек, он делает лишь для того, чтобы стать счастливым. Нам не нужны богатство, здоровье и слава как таковые: мы стремимся к ним лишь потому, что надеемся с их помощью стать счастливыми. Однако к счастью мы стремимся не потому, что хотим с его помощью добиться еще чего-то, а ради него самого. Если счастье и вправду — венец нашей жизни, много ли мы знаем о нем?
До середины прошлого столетия психологи неохотно занимались изучением счастья, поскольку ведущая бихевиористская парадигма считала субъективные эмоции слишком тонкой материей для научных исследований. Однако за несколько десятилетий «катастрофический эмпиризм» изменил расстановку сил в академических кругах, после чего вновь была признана важность субъективного опыта и исследования счастья возобновились с новой силой.
То, что удалось установить, оказалось одновременно и знакомым, и удивительным. Удивительно, к примеру, то, что, несмотря на многочисленные проблемы и трагедии, люди во всем мире скорее склонны считать себя счастливыми, нежели несчастными. В США, как правило, треть респондентов из представительной выборки утверждают, что они «очень счастливы», и лишь 10 % признаются, что «не очень счастливы». Большинство оценивает себя где-то в середине между этими двумя определениями, называя себя «вполне счастливыми». Такие же результаты отмечены в десятках стран. Как подобное могло произойти, когда философы годами рассуждали о том, как коротка и наполнена страданиями наша жизнь, называя наш мир долиной слез и утверждая, что мы не созданы для счастья? Быть может, причины этого несоответствия кроются в том, что пророки и философы тяготеют к перфекционизму, и несовершенство мира оскорбляет их, тогда как остальная часть человечества рада, что живет в этом мире со всеми его несовершенствами.
