Но Янг в результате стал отличным профессионалом. И он не единственный квотербек, добившийся успеха, несмотря на низкий балл по Вондерлику. Дэн Марино получил 14 баллов. Результат Бретта Фавра — 22 балла, а Рэндалл Каннингем и Терри Брэдшоу набрали по 15. Все эти квотербеки были или еще будут избраны в Зал Славы. (В последние годы Фавр побил множество установленных некогда Марино рекордов по количеству передач, закончившихся тачдаунами, — к примеру, именно ему принадлежит наивысшее достижение по количеству пройденных ярдов и тачдаунов за карьеру.) Более того, несколько квотербеков с необычно высокими результатами в тесте Вондерлика — такие игроки, как Алекс Смит и Мэтт Лейнарт, набравшие больше 25 баллов и попавшие в первую десятку в драфте НФЛ 2005 года — испытывали трудности в основном из-за плохих решений на поле.
На самом деле между результатами теста Вондерлика и успехом квотербека в НФЛ нет никакой связи, так как для того, чтобы найти открытого игрока, необходимы совсем не те навыки, которые требуются для решения алгебраической задачи. Хотя квотербекам приходится разбираться со сложными задачами — толщина стандартной тетради с теориями нападения составляет несколько дюймов, — на поле голова у них работает совершенно иначе, чем на экзамене. Тест Вондерлика оценивает особый тип мыслительных способностей, но лучшие квотербеки, находясь в «кармане», не размышляют. На это у них просто нет времени.
Возьмем, к примеру, пас на Троя Брауна. Решение Брэди зависело от большого количества переменных. Он должен был знать, что лайнбекер не «закроется» в последний момент и что рядом с ним не будет корнербеков, готовых броситься на перехват. После этого ему пришлось определить идеальную точку, поймав мяч в которой Браун мог бы пробежать вперед как можно дальше. Затем нужно было рассчитать, как кинуть мяч так, чтобы не попасть в лайнменов защиты, находящихся между ним и Брауном. Если бы Брэди пришлось сознательно проанализировать принятое решение — так, как в тесте Вондерлика, — каждое движение пришлось бы просчитывать при помощи сложных тригонометрических формул, необходимых для вычисления углов передачи на плоскости футбольного поля. Но как можно заниматься математикой в тот момент, когда прямо на тебя бегут пять разъяренных лайнменов? Ответ прост: никак. Если квотербек будет колебаться хотя бы долю секунды, его выгонят из команды.
Как квортербек это делает? Как он принимает решение? Это как спросить бейсболиста, почему он решил взмахнуть битой на конкретной подаче: скорость игры не оставляет времени на мысли. Брэди может позволить себе уделить каждому нападающему лишь долю секунды — затем ему нужно переходить к следующему. При взгляде на движущийся объект он должен сразу же решить, будет ли тот открыт для паса через несколько секунд. В результате квотербек вынужден оценить каждую возможность для передачи, не отдавая себе отчета в том, как именно он это делает. Брэди выбирает цель, не осознавая, почему он выбирает именно ее. Он сделал передачу Трою Брауну, когда до завершения Суперкубка оставалось 29 секунд, потому что средний лайнбекер оставил за собой слишком много места или потому что корнербеки последовали за остальными ресиверами, оставив таким образом небольшую брешь в центре поля? Или Брэди выбрал Брауна, потому что все остальные, кому он мог передать мяч, были плотно закрыты игроками команды противника, а он знал, что игроку, получившему мяч, нужно будет еще и пробежать по полю? Квотербек не способен ответить на эти вопросы — как будто его мозг принимает решения сам по себе. Эти способности приводят в недоумение и самих квотербеков. «Я не знаю, откуда я знаю, куда бросать мяч, — говорит Брэди. — Тут нет жестких правил — просто чувствуешь, что это правильное место и бросаешь».
2Загадка того, как мы принимаем решения — как Том Брэди выбирает, кому бросить мяч, — одна из самых древних загадок мозга. Хотя наши решения определяют нас, мы часто совершенно не представляем, что происходит у нас в голове в процессе их принятия. Мы не можем объяснить, почему купили коробку хлопьев Honey Nut Cheerios, или остановились на желтый свет, или бросили мяч Трою Брауну. В оценочных листках скаутов НФЛ принятие решений относится к категории «Непостижимое». Это одна из важнейших характеристик квотербека, и тем не менее никто не знает, что это такое.
Туманная природа мыслительного процесса стала причиной излишнего теоретизирования. Самая популярная теория на эпический лад описывает принятие решений как генеральное сражение между рассудком и чувством, в котором верх чаще берет рассудок. Согласно этому классическому сценарию, от животных нас отличает божественный дар рациональности. Когда мы решаем, что делать, мы можем игнорировать наши чувства и тщательно обдумать стоящую перед нами проблему. К примеру, квотертбек должен выбрать нападающего, спокойно оценив все происходящее на поле и мысленно трансформировав суматоху перед передачей в серию отдельных математических задач. Более рациональный квотертбек с более высоким результатом по Вондерлику должен быть более успешен. Именно способность анализировать факты, отметая чувства, инстинкты и иррациональные порывы, часто считается определяющей чертой человеческой природы.
Как обычно, первым об этом сказал Платон. Он любил представлять мозг как колесницу, в которую впряжены две лошади. Рациональный мозг, говорил он, — это возница, он держит вожжи и решает, куда лошадям идти. Если лошади выйдут из-под контроля, ему просто нужно достать кнут и принудить их к повиновению. Одна из лошадей хорошей породы и послушна, но даже самому лучшему вознице сложно контролировать другую лошадь. «Она низкого происхождения, — писал Платон, — у нее короткая, как у быка, шея, курносый нос, черная масть и налитые кровью белые глаза; она любит дикие выходки и непристойности, у нее лохматые уши — глухая как тетерев, — и она плохо слушается как кнута, так и заостренной палки». По Платону, эта упрямая лошадь представляет собой негативные и деструктивные эмоции. Задача возницы — не дать темной лошади выйти из-под контроля и заставить обеих лошадей двигаться вперед.
Одной этой метафорой Платон разделил мозг на две независимые сферы. Душу он считал мечущейся, разрывающейся между рассудком и эмоциями. Когда возница и лошади хотят разного, говорил Платон, важно прислушаться к вознице. «Если лучшие части мозга, которые ведут к порядку и мудрости, одержат победу, — писал он, — мы сможем прожить земную жизнь в счастье и гармонии, будучи сами себе хозяевами». Альтернативой же этому, предупреждал философ, станет жизнь, управляемая спонтанными эмоциями. Если мы последуем за лошадьми, то «глупцами сойдем в могилу».
Это разделение мозга оказалось одной из самых живучих идей Платона, по сей день бережно хранящихся в западной культуре. С одной стороны, люди — отчасти животные, примитивные создания, переполняемые примитивными желаниями. Однако они также способны на рассудительность и предусмотрительность, им дарован божественный дар рациональности. Римский поэт Овидий, написавший «Метаморфозы» через несколько столетий после смерти Платона, описал эту психологию в нескольких коротких предложениях. Медея полюбила Ясона — она была буквально сражена стрелой Эрота, — но эта любовь противоречит ее долгу по отношению к отцу. «Против воли гнетет меня новая сила, — причитает она. — Желаю я одного, но другое твердит мне мой разум. Благое вижу, хвалю, но к дурному влекусь»[7].
Рене Декарт, наиболее влиятельный философ эпохи Просвещения, согласился с этой древней трактовкой чувства. Он разделил человеческое существо на две отдельные субстанции: священную душу, способную рассуждать, и земное тело, полное «механических страстей». Декарт хотел очистить человеческий разум от лжи, преодолеть лишенные логики верования прошлого. В своем основополагающем труде с труднопроизносимым названием «Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках» Декарт попытался привести пример рациональности в чистом виде. Его целью было вывести человеческую природу из пещеры, открыть «чистые и ясные» принципы, которые затемняют наши эмоции и интуиция.
Картезианская вера в рассудок стала основополагающим принципом современной философии. Рациональность стала скальпелем, способным расчленить реальность на составные части. Эмоции же были грубы и примитивны. В дальнейшем множество влиятельных мыслителей предпринимали попытки перевести эту бинарную психологию в практические термины. Френсис Бэкон и Огюст Комт мечтали реорганизовать общество так, чтобы оно отражало «рациональную науку»; Томас Джефферсон надеялся, что «американский эксперимент докажет: людьми может управлять разум, и только он»; Иммануил Кант ввел понятие категорического императива, чтобы мораль стала рациональностью. В разгар Французской революции группа радикалов создала Культ Разума и превратила несколько парижских соборов в храмы рациональности. Эмоциям при этом никакие храмы посвящены не были.
